5 Для разгрома фашизма он сделал больше целых дивизий.

Двадцатый век был оглушающим: лучшие и худшие из нас за сотню лет поменяли человеческий облик планеты, одновременно поднимая человечество на ступень выше, чем когда-либо ранее, и откинув его же назад. Двадцатый век - век двух Мировых войн, уничтоживших так и не прозвеневшие имена, он же - век расцвета науки, человечности, знания.
Двадцатый век дал нам в руки людей, говоривших с Вселенной на ты, он дал нам великих писателей, которые уничтожают и дают нам дышать до сих пор, он подарил нам художников и поэтов, актеров, превращающих зрителей в раба, музыкантов, играющих на наших оголенных нервах. Он дал нам великих врачей и биологов: это Уотсон, Крик, Розалинд Франклин и их главное слово жизнь - дезоксирибонуклеиновую кислоту, Мечникова и его иммунную теорию, Листера и антисептику, Пирогова и военную хирургию. Десятки фамилий, которые на небосклоне науки заняли свои законные места, связанные между собой невидимыми нитями, создавая целые созвездия, освещая залитую кровью землю, побеждая созиданием разрушение.
Двадцатый век дал Александра Флеминга.
Смотреть на него глазами Моруа непривычно и как-то неловко. Небольшая книга написана рукой не ученого - писателя, и от того - немного интимна, но при этом абсолютно прекрасна. Лишенная высокой научной точности, строгости изложения и совсем не напоминающая протокол исследования, она откровенно кричит о какой-то мягкой симпатии и глубоком уважении Моруа к тому, о ком он пишет. Полная выдержек и цитат людей, с которыми Флеминг жил и работал, книга руками Моруа создает будто бы небольшой алтарь, куда сам он принес цветы.
Из-за ограниченности доступной информации и, наверняка, довольно своеобразной натурой Флеминга, Моруа выделяет одну идею и вьется вокруг нее, не отходя слишком далеко, поэтому "Жизнь Александра Флеминга" лишена серьезных сюжетных поворотов или удивленных вздохов, там нет напыщенной лести или пафосных излишек, которыми часто грешат биографии великих людей, но она - мягкая, очень аккуратная, немногословная, может, от этого так близко принятая к сердцу - книга очень похожа на самого Флеминга.
Я медицинский микробиолог, и Александр Флеминг, конечно, для всех нас стал культовой фигурой. Флеминг и пенициллин, наверное, то же самое, что для генетиков -Уотсон и Крик и ДНК, а для физиков - Эйнштейн и теория относительности. Флеминг - это что-то близкое, двадцатый век, еще осязаемое и не превращенное в легенду, и при этом мощное и все изменившее. Узнать о том, что такое пенициллин глазами Флеминга, можно, поискав в Сети старые издания журнала The Lancet, но кто такой Флеминг - для этого нужно просто взглянуть на него глазами Моруа.
Шотландец, сдержанный и скромный, вся его жизнь представляла сплошную случайность. Один из восьми детей в семье, в четырнадцать лет он переехал в Лондон к старшим братьям и работал в доставке, его старший брат - врач-офтальмолог, сильно повлиял на него, и так Флеминг оказался в медицинской школе госпиталя Святой Марии - случайно, потому что состоял в шотландском полке, и состязался со студентами этой школы, и она была ближе к дому. Потом держал экзамен в хирургическом колледже - просто потому что внес пять фунтов оплаты, и, конечно, блестяще. А потом в колледже появился Алмрот Райт.
Алмрот был известным бактериологом своего времени, он разрабатывал вакцины, но его подход - и его личность, громкая, обожающая фееричные выступления и ораторство - оказались неверными, и его собственный ученик его превзошел. Но до самого конца Флеминг яростно оберегал его имя от нападок, говоря о нем в каждом своем докладе и отдавая дань началу своего пути, который он бы не выбрал без Райта.
У Флеминга не было страшных трагедий или препятствий, которые он бы храбро преодолевал, но это был человек невероятного ума, бесконечного трудолюбия и великого таланта. Разработавший свою методику исследований, выглядевшую для незнающего как беспорядочный хаос в лаборатории, Флеминг всегда был очень внимателен к спонтанным маленьким открытиям, так или иначе возникающих в этом беспорядке. Чашки с культурами бактерий, куда из-за этого самого бардака попала спора плесени, перевернувшей весь мир, посев слизи из носа во время насморка, неожиданные мутации Proteus - все это бесконечная нить случайностей, которая, казалось бы, прямое следствие удачи, но без внимательности и беспредельного интереса ко всему неизвестному, ничего бы не могло произойти.
В книге будто бы очень много о пенициллине - главном открытии Флеминга, но на самом деле это история его жизни голосами людей, которые любили его, которые оставались с ним до конца, которые понимали и принимали его. Это мелочи, которые очень сдержанно, но очень тепло и немного размыто изобразили его силуэт, будто бы аккуратно расставляя границы, за которые Флеминг никому не позволял заходить.
Флеминговские опыты мы еще студентами пытались повторить в лаборатории: с тем же лизоцимом, пытались получить те же результаты на тех же бактериальных культурах, что и он, смазывая веки перцем и собирая пипеткой слезы, и когда у нас получалось - это был неописуемый восторг еще совсем юных и только - только встающих на путь, и каждому из нас мечтается до сих пор найти свой пенициллин. И поэтому нам далеко до Флеминга: не гонящийся за славой, этот человек всю свою жизнь посвятил тому, чтобы спасти миллионы людей, и когда сделал это - до самого последнего момента в своей жизни, до самой минуты смерти никогда не придавал себе большего значения, чем делал это в самый первый день, вступив на порог медицинской школы, до последнего дня он был предан лаборатории, которая его вырастила, предан своему учителю, каким бы жестоким тот ни был и предан своей семье. Пенициллин сделал Вторую Мировую войну менее кровавой, чем она могла бы быть без Флеминга, он спас миллионы детей, чьих-то отцов, матерей, сестер. История его открытия невероятна: маленькая случайность, долгий перерыв и тишина, потом Оксфорд и люди, которые, наконец, невероятным усилием научились выделять его, и только сильно потом - имя Флеминга зазвучало на весь мир, и он сам, наслаждаясь этим, всегда помнил о том, что на фоне бесконечного природного разноообразия каждый из нас всего лишь маленькая точка. Вслед за Флемингом поднялась эра антибиотикотерапии. Ермольева, бактериолог из СССР, добилась тех же результатов и самостоятельно выделила пенициллин и наладила его производство. Потом появился стрептомицин, и эра открытий тянется до сих пор. За нашей спиной век великого прошлого: созидание в конце концов победило разрушение, и Флеминг принял не последнее в этом участие.