5 Найти Центр мира

Я понял, что чтение - работа опасная, можно сказать подвиг. Что это борьба с дьяволом-пауком, борьба не на живот, а на смерть. И что часто самый самоуверенный запутывается в словах, как муха в паутине.

Еще нынче утром не знала Венко Андоновски, признанного лучшим балканским прозаиком современности, Я даже и о Македонии, откуда он родом, понятия не имела. Крохотной Македонии, которую можно было бы назвать опереточным государством, когда бы ни бедность (все-таки оперетта предполагает некоторый феерический блеск). Не окажись альтернативным игровым заданием "Убить Бобрыкина", которого ̶у̶б̶и̶л̶а̶ прочла год назад, великодержавный шовинизм сподвиг бы читать опус госпожи Николаенко, Но коль скоро со страданиями по Тане не вышло. придется переквалифицироваться в ценителя балканского постмодерна.

Так решила и пустилась на штурм, вооружившись одной только лестницей телефонной читалки-говорилки. "Какая очаровательная стилизация, - решила, начав. - И до чего афористично! - восхитилась, оставив позади процентов пять от общего объема, - Просто хоть подряд растаскивай на цитаты!" Ну да, ну да, это постмодерн, предполагающий цитируемость всего и вся, а значит, сей вертоград заключенный уже есть собрание цитат большую часть которых не могу опознать в силу недостаточного знакомства с Библией и трудами Отцов Церкви. Хотя вот тут Экклезиаст, это Песнь Песней давидова. А здесь, ну явно же О подражании Христу Фомы Кемпийского. Но как это долго. И нудно. И бестолково. Полноте, господин хороший. мы уже убедились в том, что вы отменный стилист, переходите на человеческий язык.

Не хочет. Что там у них вообще происходит? Структурная лингвистика глазами средневековых схоластов. Над королевством нависло черное проклятие, дочери правителя умирают от странных хворей или претерпевают чудовищные трансформации. На внешнем уровне проявления столь различны, что и профану ясно - попытки лечить это как болезнь не имеют смысла. А значит, нужно обращаться к людям, самой судьбой поставленным разрешать сложные вопросы. Где концентрировался цвет образованной нации, где богатейшие библиотеки в средневековье? Правильно, в монастырях. Пусть монахи отыщут, что прогнило в королевстве. Сказитель брат Илларион, Лествичник, Философ, логофет (формально не член Братии, но чиновник надзора и хранитель печати).

Первая часть книги, добрая ее половина посвящена поискам источника скверны, протекающим на фоне приземленных интриг за благосклонность логофета. Трехэтажная конструкция, лестница: на нижней ступении подковерная возня с целью залучиться поддержкой могущественного чиновника. На средней госзаказ - поиски средства снять заклятие, найти прогнившую деталь мироздания и заменить ее здоровой. На верхней - слияние лингвистики с философией и теософией; анализ мира посредством разложения на первичные элементы, коими являются не слова и даже не буквы, но отдельные звуки и тот, кто научится расшифровывать их скрытое значение, снимет проклятие Вавилонской Башни, и без труда обнаружит лишний элемент. искажающий замысел Творца.

В ткань романа таковым вплетется буква "Ж". похожая одновременно на ядовитого паука и на женщину, бесстыдно раскинувшую руки и ноги (кто бы сомневался, все зло от нашей сестры и вообще мы, сосуд скудельный - хмыкаю). А для окончательного разрешения проблемы от рассказчика потребуется предать и обречь на изгнание того, кто стал его подлинным Учителем, и спасти садюгу-блудодея, оказавшегося братом. Ах, ну еще передвинуть мир. Это сложно, но если владеешь методикой, умеешь видеть скрытое от большинства глаз и складывать цельную картину из фрагментов мозаики - остается только отыскать Пуп Земли и приложить правильное усилие.

А потом начинается вторая часть и поначалу, утомленная предыдущими полутора сотнями страниц стилизации, не можешь надышаться переходом к нормальному человеческому языку, не особенно вникая в пубертатные страдания мальчика Яна по однокласснице Люции. Хотя, вот хорошо же написано и как интересно. Они там, получается, выйдя из-под тени Социалистической Югославии и свергнув коммунистов, пустились с энтузиазмом неофитов в политическую жизнь. А на знамя водрузили народное искусство, милое в некоторых проявлениях и доступное массам, но примитивное, если пытаться охватить его посредством весь спектр проявлений повседневности. Добро бы оставили возможность идти своим путем для других, но Шариковы и Швондеры всех сортов горят желанием непременно привести к общему стандарту все население земного шара.

Над мальчиком Яном Людвиком сгущаются тучи. Его глупенькая избранница, истово верующая в Партию и Народность пытается залучить поклонника в ряды организации, активисткой которой является, заодно уж вступив в тайную любовную связь с соратником - школьным физруком. Парень терзается любовью, ревностью, стремлением к недостижимому идеалу - она бы и дала, где один, там двое, но он не примет этих выпачканных жирным черноземом отношений (гляди, какой нежный!). А вот такой. Я и сама не заметила, с какого момента начала жить героем книги, когда от Яна,внезапно поймавшего идеальный баланс, сверхчеловеческое чувство равновесия, протянулись нити к героям "Аттракциона Лавьери" и "Пути побежденных" из лазарчуковых "Опоздавших к лету". Просто оказалась втянутой и оплетенной, и почувствовала то необыкновенное. всякому талантливому читателю известное ощущение посредника в разговоре между любимыми книгами. Середины, пупа земли, центра мироздания.

А потом финал, рассказ Люции и, против воли, начинаю плакать, не одной красивой слезинкой, а навзрыд, с соплищами и опухшей мордой. Самоубийство, которое при других обстоятельствах просилось бы иллюстрировать премию Дарвина, здесь исполняется красоты и высокого трагизма. И нет, все было не напрасно, твой брат передвинул для тебя мир - всего-то и надо было на одну пядь. Восхитительно сложная, многозначная, мощная и яркая книга. Так а что же с Пупом Земли? Ах, это, он там где ты назначишь ему быть.

Ибо есть ли что на свете более важное для тебя, чем ты сам?