4 «Но объясни: я люблю оттого, что болит, или это болит, оттого что люблю?»

Я не знаю, как писать о Башлачёве.
Когда я, подросток, услышала его песни, они стали для меня оправданием всего, смыслом всего. Не знаю, наверное, именно так перерождается человек после клинической смерти. Так приходят к богу, перекраивают под него свое существование. У меня все стало другим.
Помню, в 11 классе (90-е годы) готовила какой-то реферат по поэзии, и мне мама принесла с библиотеки Минского подшипникового завода небольшую антологию поэзии в мягкой обложке, изданную в Новосибирске. Про кого писала, не помню, но среди Цветаевой, Гумилева, Пастернака, Бродского и других оказалась страничка Башлачёва. Я не могла понять: неужели кто-то способен оценить его стихи? неужели умненькие дяденьки и тетеньки понимают, что его стихи – это волшебство, чудо?
Для меня он тогда был смыслом жизни, ради него я тогда всё терпела. Я тогда думала: «Если он жил, если он так писал, если ему так болело, то кто я такая, чтобы не терпеть?» Тогда почти ничего не знала из его биографии, кроме того, что рано погиб, мне было достаточно песен Саши Башлачёва.
Сейчас я выросла, стала обычным человеком, мне уже почти ничего не болит. Но от собранной биографии в современном издании, на обложке которой милое, улыбающееся лицо поэта, – снова это забытое ощущение беспомощности. Почему это возможно, что некоторым людям так невыносимо ощущать разлад между тем, что чувствуешь, видишь, слышишь, понимаешь, и тем, что происходит вокруг? Почему вообще есть этот разлад??
По книге-биографии шла строчка за строчкой, каждый короткий год за судьбой Саши Башлачёва. Комок в горле. Невыносимо.
У меня есть его песни. Снова есть.