4

Этот скромный томик - материализация расхожей цитаты про то, что каждый человек может написать одну книгу — книгу своей жизни. Откровенно говоря, Хласко - посредственный писатель; мертворожденные рассказы доэммигрантского периода, вошедшие, помимо автобиографической повести, в этот сборник, абсолютно вторичны, если не третичны. Гораздо более драматичные, но едва ли более выразительные опусы 1962-66 годов засвидетельствовали всё те же прорухи в писательстве "польского Хемингуэя": однобокость рассматриваемых тем, зацикленность на бессодержательных мелочах, пустословные диалоги, заурядность.

Однако же как искрометно и метко произведение, давшее имя сборнику! Единственным недостатком этой мудрой, простой и печальной книги стало то, что Хласко в ней представлен не только как человек, но и как писатель. Автобиографическую повесть "Красивые, двадцатилетние" в аккуратном переводе К.Старосельской (за него - отдельное спасибо. Сожалею, что перу Ксении Яковлевны не дано переписать Марековы ошибки юности) я советую теперь знакомым меркантильным барышням, циничным юношам, родителям этих самых барышень-юнош и одноклассникам их младших братьев и сестёр. Одним - за романтику маргинальности, другим - за надменность красоты, силы и вседозволенности, третьим - за ума холодные наблюденья и сердца горестные заметы, четвёртым - за первоклассный юмор. Потому что Хласко just do it.

Он сделал яркую картину Польши шестидесятых годов. Со всем этим довлатовским получёрным юмором, с контрабандитскими анекдотами, со стиляжьими коками, с неразделённой любовью к Америке, с популярным кино и непопулярным образом мыслей. Он сделал удивительно чёткий снимок литературной жизни страны и времени. С нелепыми казусами, опусами "по Достоевскому" и "по Фолкнеру", с кастрирующей цензурой, с подростковым инакомыслием, с желанием попасть в тираж и остаться собой. Он сделал нежный, грустный, дымчатый портрет своей юности - наглой, мечтательной, жестокой, сентиментальной, "в чём смысл жизни?", "одолжи пять злотых", с небритыми щеками, с парадным галстуком, юности до конца сезона перспективных и до конца вечности пьяных. Когда ты не ешь три дня, смотришь с высоты на тех сорокалетних, кому удалось пустить корни, когда тебя ждут все девушки, все столицы, когда каждая ненаписанная страница гениального романа мечтает попасть под твоё перо, когда ты помят, хамоват, весел. Когда ты красив, тебе двадцать и всё возможно.