3.5 Искусство спора

Чем оказался наполнен роман «Спор об унтере Гриши»?
Провода, на которые нанизаны человеческие жизни, жуткими ожерельями опутывают Россию, Европу, весь мир. Громадный паук, нет, десяток жирных пауков, то есть глав государств и их приближенных, плетущих смолистую, прогоркло пахнущую, пачкающую мазутом сеть. Миллионы, в эту сеть попавшие. Больше конвульсий – уже и крепче петли. Упорнее поиски истины и справедливости – смертоноснее и безнадежнее хватка этих нитей-проводов.

Нервными узлами стягиваются и переплетаются жизни людей, таких разных и одинаковых перед лицом войны и смерти. Войны, в которой никто из них не виновен, но из-за которой каждый вынужден платить сполна самым дорогим и ценным. Усталостью от нее пропитана каждая страница, ужасом перед четвертой зимой в окопах тянет от каждой строки.

Одна жизнь, всего одна точка, двигающаяся с одного снежно-белого края смятого войной и трагедиями листа на другой. С запада на восток, эта точка делает крюки на своем пути, обращаясь в запятые. Эта точка набрасывает на себя подложные личины, становясь двоеточием. Поспешное скольжение по опасному льду обращает ее в тире, а взгляд на обезумевший компас, который упрямо показывает в сторону родного дома, так похож на знак "плюс", а может быть могильный крест, коими полнится эта страшная рукопись, эта летопись военных лет от лица немцев, русских, литовцев и эстонцев, белорусов и сербов. От лица всех, кто не хочет победы, но просто хочет домой. Отрывочная стенография дрожи. Азбука Морзе выстрелов и взрывов. Смертельный чертеж путей на карте человечьих судеб прямо металлической иглой циркуля.

Стечение обстоятельств, череда случайностей, столкновение решений и интересов, принципиальное упрямство и равнодушие одних, еще живое человеколюбие и чувство ответственности в других. Все вместе не спасает земное тело Папроткина, остается надеяться лишь на спасение души. Бессмертный полк невинно наказанных и напрасно погибших беззвучно шагает своей тяжелой поступью по улицам городов всего мира. Григорий Папроткин среди них. Вечный укор несовершенству бюрократической системы, бессмысленной жестокости, алчности и тщеславию.

На первый взгляд вовсе некого винить, каждый сделал все, что мог в силу происходящего, однако виноват каждый из них. Ответственность на каждом будет вечно вваливать им щеки и глаза, будить по ночам, преследовать проблемами на службе, стекленить взгляд порой в кресле у камина. Чем же наполнен роман «Спор об унтере Грише»? Досадой и виной. И нет ни одного шанса, что в будущем что-то измениться в людях. Так будет было и будет всегда, Папроткин не первый и не последний.

Арнольд Цвейг взялся за довольно понятную и больную тему, привел случай, примеров которому сотни и тысячи всюду и везде. Военный антураж лишь более быстро и очевидно обнажает всю безысходность и бессмыслие происходящего, срывает покрывала сложных мотивов и скрытых целей. Каждый прозрачен и внятен. И каждый от этого не менее виновен.

Этот спор вечно оканчивается одним и тем же в миллиардах интерпретаций и преломлений. Аргументы сыпятся шрапнелью, волевые порывы пытаются заткнуть то одного, то другого спорящего, пока смерть не обрубает обоих, забирая усталую от всего этого жертву. И тогда спор распускается снова в каком-то другом месте. Мы гуляем по этому саду, вдыхаем запах этих заведомо гнилых цветов и искренне удивляемся, кто же это такую красоту насажал.

А когда, читая это, вспоминаешь, что этим людям и их детям еще предстоит узреть относительно скоро Вторую мировую, которая по ужасу, бессмыслице и жестокости легко побьет Первую – невольно вздрагиваешь. Эти немцы, которым так жалко бедного русского, этот русский, который так благодарен немцам за все. Все вскоре сгорит в пламени новых споров до визга рвущихся снарядов и слетающих с осей танковых гусениц.