Сначала мне показалось, что в этом коридоре тоже нет никого, а затем, а затем, сделав несколько шагов, я заметил человеческую фигуру, выступившую из тени. Это был мужчина в белом халате, наброшенном поверх черной куртки и полосатых брюк. Я решил, что он один из штатных врачей больницы, только непонятно было, почему он так жмется к стене и пробирается словно на ощупь.
— Эй, послушайте, — сказал я.
Он мгновенно остановился. Его лицо, обращенное ко мне, было серым и испуганным.
— Вы кто? — спросил он неуверенно.
— Меня зовут Мэйсен, — ответил я. — Уильям Мэйсен. Я здешний пациент — сорок восьмая палата. Я вышел, чтобы узнать, почему…
— Вы зрячий? — быстро прервал он меня.
— Разумеется! Я снова превосходно вижу. Вылечили меня просто чудесно. Только ко мне все не приходили снять бинты, и я сделал это сам. Мне кажется, ничего худого в этом нет. Я взял…
Но он снова прервал меня:
— Пожалуйста, отведите меня в мой кабинет. Мне непременно нужно позвонить.
Я все еще не мог понять, в чем дело. Но этим утром меня сбивало с толку буквально все.
— Где это? — спросил я.
— Пятый этаж, западное крыло. На двери табличка «Доктор Сомс».
— Ладно, — сказал я с некоторым удивлением. — А где мы находимся сейчас?
Он помотал головой, его лицо напряглось и выражало крайнее раздражение.
— Да откуда мне знать, будь оно все проклято? — резко произнес он. — Глядите глазами, черт подери, вы же зрячий! Вы что, не видите, что я ослеп?
Нет, этого не было заметно. Его глаза были широко раскрыты и смотрели, как мне казалось, прямо на меня.
— Подождите минуту, — сказал я. Я отошел и огляделся. На стене напротив лифта я обнаружил большую цифру «5». Я вернулся и сказал ему об этом.
— Хорошо, — проговорил он. — Возьмите меня за руку. Когда выходишь из лифта, нужно свернуть направо. Затем первый коридор налево, третья дверь.
Я последовал его указаниям. Мы не встретили никого на своем пути. В кабинете я подвел его к столу и вложил ему в руку телефонную трубку. Несколько секунд он слушал. Затем ощупью поискал на столе телефон и нетерпеливо постучал по рычагу. Выражение его лица медленно менялось. Раздражение и тревога исчезли. Он выглядел теперь просто усталым, очень усталым. Он положил трубку на стол. Несколько секунд стоял молча и словно бы глядел прямо перед собой на противоположную стену. Затем повернулся ко мне.
— Бесполезно, — сказал он. — Не работает. Вы еще здесь?
— Да, — ответил я.
Его пальцы ощупали край стола.
— Куда я обращен лицом? Где это проклятое окно? — вновь раздраженно спросил он.
— Прямо у вас за спиной.
Он повернулся и шагнул к окну, расставив руки. Осторожно ощупал подоконник и край рамы, затем отступил назад. Прежде чем я понял, что он собирается делать, он с размаху всем телом ударился в стекло и выбросился наружу…
Я не стал смотреть. Все-таки это был пятый этаж.
Придя в себя, я тяжело повалился в кресло.
Взял из пачки на столе сигарету и закурил. Руки у меня тряслись. Так я просидел несколько минут, стараясь подавить дурноту. Вскоре она прошла. Я вышел из кабинета и вернулся туда, где встретился с доктором. Добравшись до этого места, я все еще чувствовал себя не совсем хорошо.
В дальнем конце коридора я заметил дверь в палату. Стеклянные створки были матовые, только на уровне глаз темнели прозрачные овалы. Я подумал, что в палате должна быть дежурная, которой можно сообщить о самоубийстве врача.
Я отворил дверь. В палате было темно. Вероятно, шторы опустили вчера вечером, когда окончился небесный спектакль, да так и не подняли.
— Нянечка! — позвал я.
— Нету ее здесь, — сказал мужской голос. — Ее здесь давно нету, уже несколько часов… Слушай, приятель, подними ты эти проклятые шторы. Что мы здесь в темноте валяемся! Ума не приложу, что это нынче стряслось с этой проклятущей больницей…
Я поднял шторы на ближайшем окне, и в палату ворвался столб яркого солнечного света. Это была хирургическая палата, в ней находилось около двадцати лежачих больных. Большинство были с повреждениями ног, некоторые, кажется, с ампутированными конечностями.
— Ну, что ты там возишься, приятель? — произнес тот же голос. — Поднимай же их.
Я повернулся и взглянул на говорившего. Это был смуглый дородный мужчина с обветренным лицом. Он сидел на постели лицом ко мне и к солнечному свету. Глаза его смотрели прямо на меня, и глаза его соседа, и глаза остальных…
Несколько секунд я молча глядел на них. Мне нужно было справиться с собой. Затем я сказал:
— Я… они… там что-то заело. Пойду поищу кого-нибудь, чтобы исправили.
С этими словами я вылетел из палаты.
Меня трясло, и мне хотелось глотнуть чего-нибудь крепкого. Я начинал понимать. Но поверить, что все, все до одного в этой палате ослепли, как тот врач, было невозможно. И тем не менее…