Вернемся к кадру с рукой Джордана. Наш ужас связан, как я уже писал, с инородностью изображенного в кадре предмета реальному миру, с табу, а также со сферой комически-непристойного. Но есть и другое: если вдуматься, ужас как-то связан с самостоятельной выразительностью, псевдобытием несамостоятельной вещи (руки). Кисть руки отделена от Джордана, она сама по себе неживая, что подчеркнуто отсеченной фалангой мизинца. Между тем ее молчание настолько выразительно, что приближается к речи (которая, впрочем, ничего не содержит) или к взгляду на зрителя. Прямой взгляд на зрителя ужасен сам по себе, так как нарушает условность киноэкрана и представляет зрителя беспомощным объектом глазения. Здесь взгляд ужасен вдвойне, так как его носитель — не человек и даже не живое существо. Мы сомневаемся относительно бытийственной природы кисти Джордана: ее «взгляд», «речь» говорят о некоем бытии, о субъекте, без которого речь невозможна. Между тем все остальное убеждает нас в том, что ни жизни, ни бытия в этом предмете нет. Совершенно то же самое происходит с «глядящим» на Скотти букетом, а затем глядящей на Скотти и на Джуди лестницей.