Пикеринг (удивленный): Но за что? Что мы ей сделали?
Миссис Хигинс: А я прекрасно понимаю, что вы ей сделали. Девушка, вероятно, от природы очень чувствительна. Не правда ли, мистер Дулитл?
Дулитл: Сердце у нее чистый воск, мэм. В меня пошла.
Миссис Хигинс: Вот видите. Она привязалась к вам обоим. Она так старалась ради тебя, Генри! Ты даже представить себе не можешь, что значит для такой девушки умственная работа. Наконец наступает великий день. Она справляется с труднейшим испытанием без единого промаха, а вы возвращаетесь домой и, даже не замечая ее, начинаете рассказывать, как вам надоела вся эта история и как вы рады, что все наконец кончилось. И ты еще удивляешься, что она запустила в тебя туфлями? Я бы в тебя кочергой запустила!
Хигинс: Мы сказали только, что очень устали и хотим спать, вот и все. Правда, Пик?
Пикеринг (пожимая плечами): Больше мы ничего не говорили.
Миссис Хигинс (с иронией): Вы уверены?
Пикеринг: Абсолютно уверен. Ни слова больше.
Миссис Хигинс: И вы не поблагодарили ее, не сказали ей ласкового слова, не похвалили ее за то, что она так блистательно справилась со своей задачей?
Хигинс (нетерпеливо): Все это ей и без того было известно. Если вы имеете в виду поздравительные речи, то мы их действительно не произносили.
Пикеринг (испытывая угрызения совести): Возможно, мы были недостаточно внимательны. Она очень сердится?
Миссис Хигинс (возвращаясь на свое место за письменным столом): Боюсь, что она не вернется больше на Уимпол-стрит, особенно теперь, когда мистер Дулитл может обеспечить ей то положение, которое вы ей навязали. Однако она говорит, что готова забыть обиды и встретиться с вами по-дружески.