Благодаря искусству фотографии, Крамскому удалось изменить направление развития русского изобразительного искусства.

В 1877 г Павел Третьяков поручил Ивану Крамскому написать портрет Николая Некрасова. Иван Крамской в этом произведении достиг небывалого уровня мастерства.

Н.Некрасов был очень противоречивой фигурой. В СССР его превозносили как предвестника революции и певца народных страданий. А Герцен называл поэта «гадким негодяем» и «стервятником». Тургенев называл его литературным барышником, вспоминая, что Некрасов купил у него «Записки охотника» за тысячу рублей и перепродал их за две с половиной.

Н.Лесков, Л. Толстой, П.Чайковский вообще утверждали, что поэт, на словах сражающийся за крестьянство, сам не верил в то, что писал. Ведь он говорил о тяжелой доле народа, а сам построил винокуренный завод. Клеймил «Обжорное общество» Петербурга, описывая его на контрасте с голодными бурлаками, но при этом сам был его членом и объедался наравне со всеми. Осуждал медвежью охоту, но сам увлекался ею. Поэт любил устраивать пышные выезды с лакеями и поварами.

А.Фет говорил, что Некрасов, выступавший против тех людей, которые приказывали вбивать на запятках своих карет гвозди острием вверх, чтобы отвадить от желания прокатиться на экипаже городских мальчишек, сам поступал точно так же.

Детали на картине поразительные. Поэт на смертном одре. Чай, морфий, колокольчик, исписанные листы. Этикетка от лекарства на полу. Идеально белая простыня, которая так на погребальный саван похожа. И вот тут бросается в глаза одна вещь.

Помните легендарный печальный рассказ, который приписывают Хемингуэю? «Продаются детские ботиночки. Неношенные»

Вот и здесь в центре картины- новые ботинки. И уже ясно - в них никто никуда не пойдет.

В них обуют труп. Для дороги в церковь и последнего пути. Того пути, в котором уже не будет шагов. От белого савана и черных ботинок наш взгляд упирается в колокол. Он пока не звонит…На лице поэта взгляд направлен в иной мир.

Любое искусство начинается с впечатлений, полученных от жизни. С Крамским случилось самое страшное. Умер сначала один его сын, потом другой. Художник сам был на грани нервного срыва и выплеснул чувства на холст. Над картиной «Неутешное горе» он работал 4 года, не раз переделывая её. А потом подарил Павлу Третьякову.

Тут нет слез, истерик…Есть только женщина, её горе, куча цветов и пустой дом. Вокруг пустота, и цветы, кажущиеся неестественно яркими в такой обстановке, только подчеркивают её. Настоящее, неутешное горе зачастую молчаливо, оно напоминает оцепенение.

И последняя деталь- красный отсвет за дверью. В него упирается взгляд зрителя. И кажется, что это зарево пожара, в котором сгорают человеческие надежды и устремления. Бежать некуда. Это клетка. Горе ведь - неутешное.