– Дай мне высказаться, Дима, и не перебивай. Скажи свое мнение потом. Слушай! Человек по природе своей эгоист, и в этом причина нашего несчастья. Ведь уже давно мы наблюдаем вокруг себя нарушения законности. Не так ли? Ну, вспомни: самоуправство, ошибки в руководстве всей политикой партии и государства… Ленинский курс на убеждение и показ сменился сталинским курсом на насилие и приказ. Длинный путь к прочный победе без потерь мы отвергли и выбрали короткий путь к неполный победе с такими ужасными потерями, которые ставят под сомнение ценность самой победы.
Наша политика перестала быть разумной и расчётливой. Уже голод в начале тридцатых годов указал на это. Как партийный вожак в большом Наркомате я имел доступ ко всей информации – и нашей секретной, и к сводкам сообщений иностранной прессы. И что же? Лично меня беды не касались, я брезгливо морщился, объяснил народное горе исторической необходимостью, логикой борьбы за довершение социальной перестройки, досадными, но неизбежными издержками революции или попросту усушкой-утруской недоброкачественного социального материала. Я стал партбюрократом. Оторвался от народа. Совесть моя спала, и в приятном сне я безответственно поднимал руку «за».

Тётка рассказывала о пустых станицах на Дону, о голодающих в Ростове, брат из Сибири писал о неслыханной волне высланных и заключённых, высокой смертности в местах принудительного поселения. А я в Москве увлекался боксом и Чайковским: я не деревенский мужик, я потомственный железнодорожник, меня это не касалось.
Он сжал кулаки.
– Чёрт побери, даже в 1936-м я беспробудно спал и видел розовые сны, хотя буря уже ревела над  головой. Я пожимал плечами, разводил руками, и только. Работы было много, я уставал, и думать о неприятном просто не хотелось. Наконец в усушку-утруску попали мои личные друзья, более того – боевые товарищи отца, старые большевики-партизаны, которые на своих плечах вынесли советскую власть к победе в гражданской войне. Гибли те, кто дал силу организаторам их гибели. И всё-таки я не очнулся: по-прежнему отмахивался, всё также голосовал «за» и на собраниях призывал других поднятием руки посылать на смерть арестованных. Я всё ещё успокаивал себя непроверенностью  данных. Проклятье! Проклятье!..

– Заткнись. Я виноват во всём. Не Борис Берман ответит перед историей и советским народом за свои злодейства, а я и миллионы мне подобных партийных и беспартийных большевиков. Мы его создали! Мы! Мы!!!