— Надо еще немножко потерпеть, а потом помрем, и все будет хорошо!

[Иринка, кстати, сразу почувствовала во мне эту метаморфозу. Ну да, она же — женщина! Ей положено все чувствовать!
— Ты, Лешка, вернулся какой-то не такой, — сказала она, встретив меня на пороге, когда я ввалился на крыльцо, опаленный греческим солнцем, все еще в банных шлепанцах (ноги пришли в нормальное состояние только дней через пять после возвращения), с рюкзаком за спиной и двумя пятилитровыми канистрами греческого оливкового масла в руках. Взяв в свои ласковые ладони мое бородатое, обветренное на вершине, со слезающей от солнечного ожога кожей лицо, она чутко вглядывалась в него какое-то время, потом приподнялась на цыпочках и поцеловала.
— Но такой ты мне даже больше нравишься! — заявила она, обнимая меня за шею.
— В дом пустишь?
— Ты представляешь, что там сейчас с тобой будет? Они только что проснулись и уже кидаются подушками!
— А кому сейчас легко! — вспомнил я свою старую любимую поговорку.
И добавил новую:

— Надо еще немножко потерпеть, а потом помрем, и все будет хорошо!

— Аминь! — ответила любимая жена.]