После смерти Киры я не то чтобы передумала что-нибудь в отношении своей идеи, в отношении бога - это просто отвалилось от меня, как мертвая шелуха. То, что мне казалось всеобъемлющим и разрешающим все вопросы, вдруг представилось таким туманным, таким упрощенным в сравнении с тем, какой явилась действительная жизнь. Мне бы и хотелось думать, что душа Киры жива, мне бы и хотелось верить, что то, что случилось с нею, было только испытанием, но я знаю, что это не так, я знаю, что ее убили, что ее больше нет, и в издевательской простоте этого, в легкости превращения в ничто того, что было Кирой, больше сложности, чем в моей великой идее. И ребятишки из детского дома, которым не нужно было уже ни игры, ни радости - только хлеба - и которых убили, как убивают кошек, собак, крыс, просто потому, что они распространяли инфекцию, - это тоже была жизнь, на которую никак не накладывалась моя идея, не совмещалась.