Катя еще никого не теряла и в смерти даже стариков подозревала не естественный ход жизни, а произвол и несправедливость; ее добрая натура по-детски не мирилась с несуществованием. И вдруг оно рядом и даже в ней самой, сроднившейся с Алешей, в неузнаваемом лице свекрови; кто-то словно отменил ее позднюю жизнь, недолгое замужество, рождение Алеши, годы вдовства, черные яблоки, о которых когда-то Алексей рассказал Кате; словно ничего этого не было, а была только юная, отнятая, оборванная жизнь. Катя бросилась к мужу, но не под защиту, а чтобы защитить его нежностью, поддержать прикосновением, прильнувшим телом. И они молча стояли у ограды, закрытые от полуденного солнца живой, подвижной от ветра тенью молодой березы на могиле Вязовкина.