Когда мы месяца через полтора вновь встретились и перечитали все написанное, отрицать очевидное — то есть «творческую катастрофу» — было уже невозможно. <...> Наш опус был безнадежно скучен и изобиловал примитивнейшими ошибками, непростительными даже для новичков.