Мы слушали, завороженные.
Казалось, китовое пение затрагивало глубинные вопросы бытия: жизнь в свободном падении или полете. Слов, конечно, не разобрать, сокровенный смысл ускользал и рассеивался. А то немногое, что удавалось ухватить, было неотчетливым и фрагментарным: все, что есть, - это жизнь, пели они, все, что есть, - бытие. Нету никого, у кого бы не было его или оно было, никого, кто бы всем управлял, - никакой судьбы, никакого Бога. Некуда плыть и идти - лишь безвременное бытие, жизнь, которая поет и ликует, заставляя вскипать океан даже в мертвый штиль.