– Это баня не простая. Она по блату. Нас туда пустят бесплатно, надо только сказать, что мы от мистера Судзуки.
– Кто такой?
– Не помню. Вчера был банкет, пришел какой-то мистер Судзуки. Мы с ним выпили, разговорились. Короче, там есть баня, которой заведует его лучший друг. Вот телефон. Только он сказал, что разговаривать надо очень вежливо.
– Ха! – сказал я. – «Очень вежливо»... Да вы понимаете, что это такое – разговаривать по-японски очень вежливо? По-марсиански легче разговаривать, чем по-японски очень вежливо...
– Я понимаю. Он тоже так сказал. Он даже написал на отдельной бумажке все слова, которые надо в телефон говорить. Но ты сам понимаешь: банкет, спиртное, тыры-пыры... В общем, потерял я эту бумажку. Вся надежда теперь на тебя.

– Видите ли, – сказал я, – это трудность субъективного толка. Мне крайне редко приходится разговаривать очень вежливо. Понимаете, в учтивой речи следует изо всех сил принижать себя и всё, относящееся к себе. А собеседника и всё, относящееся к нему, надо изо всех сил возвышать. Требование логичное – но беда в том, что все эти принижения и возвышения осуществляются сугубо грамматическими средствами. Существуют такие специальные глагольные формы – отдельно для себя и для собеседника. Сами по себе они ничего не значат, поэтому в разговоре их легко перепутать. Возвысить себя и принизить собеседника. А это не дай бог. Это оскорбление. Иностранцам вообще не рекомендуют говорить очень вежливо – от греха подальше.
– Вадичек! – сказал Рауль Абрамович. – Это все очень интересно. Но нам не надо про глагольные формы. Нам надо в баню.
– Хорошо, давайте телефон.
– Вот. Я тебе его даже сам наберу. Короче: мы все, сколько нас тут есть, хотим пойти к ним в баню. Сегодня днем, часа в четыре.
Раздался длинный гудок, и вслед за ним мужской голос:
– Моси-моси!
– Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, – ответил голос.
Я сжал трубку и мобилизовался.
– Вас беспокоит негодный сотрудник университета.
– Хай! – сказала трубка. «Хай», мы вас поняли, продолжайте.
– Меня зовут Лишайников.
– Хай!
– Я негодный друг господина Судзуки.
– Хай!
– Мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню. С моими негодными друзьями.
– Хай! – сказала трубка. – А сколько достойных господ соизволит посетить нашу негодную баню?
– Вашу достойную баню, – сказал я, – соизволит посетить три негодных человека.
– Вадичек! – вмешался Рауль Абрамович. – Ты почему три пальца отогнул? Нас четверо!
– Минуточку! – я зажал трубку ладонью. – А кто четвертый?
– Ты, конечно!
– Почему я? Я не собирался...
– А как без тебя? Вдруг они будут что-нибудь говорить?
– Простите пожалуйста, – сказал я в трубку. – У меня нет слов, чтобы передать, как мне неловко – но тут у нас появился еще один негодный человек. И он тоже хочет в вашу негодную баню.
Через секунду я осознал, какую страшную вещь вымолвил.
– Ой! – спина у меня похолодела. – Я перепутал! Я имел в виду: «достойную баню». Наш негодный человек хочет к вам в достойную баню!..
Трубка молчала.
– Накрылось! – шепнул я профессору. – С грамматикой облажался, теперь ничего не выйдет. Зачем вы меня перебили?
Рауль Абрамович виновато разводил руками.
– Моси-моси! – сказала вдруг трубка.
– Моси-моси! – отозвался я.
– Значит, пожалует четыре достойных гостя?
– Совершенно верно.
– А когда это произойдет?
– Сегодня в четыре часа.
– Понятно. Будем с нетерпением ждать.
– Спасибо. Мы пожалуем.
– Всего доброго.
– До свиданья.
Я уронил трубку и рухнул в кресло.
– Все нормально. Они нас ждут.
Ученые профессора тряслись от смеха.
– Что случилось? – спросил я.
– Ничего, ничего, – сказал Владлен Эдисонович. – Это очень кул, что вы спикаете по-джапанизски. Просто было забавно наблюдать, как вы все время кланяетесь. Ведь по телефону этого не видно...
– Привычка, – хмуро сказал я, вытирая со лба капельки пота.