Перефразируя известное высказывание, можно сказать, что пути читательские неисповедимы. Сама тема Александра Блока, поэта и человека, волновала меня всегда, по крайней мере, с той поры, когда еще в школе в далекие уже семидесятые, я прочитал в классе наизусть отрывок из "Незнакомки", которая нравилась мне безумно при наступившей вдруг необыкновенной тишине в классной комнате увидев внезапное удивление в глазах учительницы русского языка и одновременно директора школы, ведь не было никакого домашнего задания учить это стихотворение, а сам вопрос относился просто к блоковской поэзии. Не могу назвать себя, что люблю все без исключения стихи Блока, так же как и все стихи Сергея Есенина, но особое отношение к Блоку я сохранил на всю жизнь. Много лет спустя, уже в начале нулевых годов двадцать первого столетия, я случайно на улице в Киеве купил у выхода из подземного перехода книгу Владимира Орлова "Гамаюн", блестяще написанную книгу о жизни поэта, его исканиях, заблуждениях, взлетах и падениях, о его изумительных стихах и о времени, в котором он жил. Но книга при всех своих достоинствах, написанная великолепным языком с привлечением множества источников в то же время была насквозь пронизана идеологической составляющей, доказывающей, что поэт и человек Александр Блок целиком и бесповоротно принял октябрьский переворот и власть большевиков. Эти страницы выводили меня из себя, я читал и плевался, я рвал и метал, я называл Орлова самыми площадными словами, потому что я знал: он нагло врет, перевирает, перемежая гнусную ложь с недомолвками, умолчаниями, полуправдой и передергиваниями. Так и осталось это двойственное впечатление от прочтения этой книги. И снова, как много лет назад, еще со школы, не переставая, задавал я себе вопрос, как на самом деле понять самое знаменитое или одно из самых знаменитых произведений Блока, как он сам в душе своей относился к большевикам и совершенному ими перевороту, как он отнесся к раздутому ими революционному пожару, в котором сгорала не толькр старая Россия и не только царизм, но и великая русская культура, которая захлебнулась в морях крови безвинных и вынесла на поверхность всю мерзость, что подспудно дремала в человеке. Менялось ли его отношение к третьей русской революции, признал ли он свои ошибки, свою ответственность как поэта за этот кровавый разгул,отрекся ли от своей поэмы или же сошел в могилу, так и не пересмотрев своих взглядов. Вот эти вопросы, постоянно преследующие меня всю мою жизнь, и я все время, где только возможно, пытаюсь найти на них ответы. Мне повезло. На днях, читая и перечитывая старые номера журнала "Юность" в статье Натальи Ивановой "Потаенный Тендряков" (девятый номер за 89 год) я наткнулся на имя Анатолия Якобсона и названия двух его работ: книги "Конец трагедии", посвященной Блоку и его "Двенадцати", на тот момент не изданной в России и ходившей только в списках среди узкого круга лиц, среди которых был и академик Сахаров, и Корней Чуковский и его дочь Лидия Чуковская, и эссе "О романтической идеологии", напечатанном на родине автора только в апреле 1989 года в журнале "Новый мир".
Раз я заговорил, наконец об авторе "Конца трагедии", то необходимо о нем сказать хотя бы пару слов. Анатолий Якобсон, работал в шестидесятые годы школьным учителем, преподавал историю и одновременно читал в школе лекции, посвященные жизни и творчеству запрещенных и полузапрещенных в СССР писателей и поэтов, таких как Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Николай Гумилев, Сергей Есенин, Михаил Булгаков, Александр Блок, Николай Эрдман. За чтение лекции, впоследствии вышедшей на Западе как эссе "О романтической идеологии" был исключен из школы и принужден к эмиграции. Спустя 5 лет в эмиграции покончил с собой. По воспоминаниям его друга Владимира Фромера, его смерть была неожиданна для самых близких друзей. Похоронен в Иерусалиме. Писал рассказы, литературные эссе, занимался переводами. Его имя пока практически неизвестно среди просвещенной массовой читательской аудитории. Достаточно сказать, что я являюсь только вторым человеком на сайте лайвлиб, прочитавшим "Конец трагедии", а эссе "О романтической идеологии" вовсе не упомянуто среди десятков тысяч произведений литературы на этом сайте. Сегодня я постараюсь добавить это произведение.
Переходя наконец непосредственно к самому "Концу трагедии" могу сказать, что читается эта книга на одном дыхании. Не по всем пунктам я готов согласиться с ее автором, но работа написана блестяще, довольно убедительно с огромной любовью к Александру Блоку и его "Двенадцати". В то же время мне по-прежнему близка точка зрения Ивана Бунина и на саму поэму и на автора, который ее написал, самой поэмой призывая всех своих современников слушать "музыку революции". Возможно, я ошибаюсь, но простить эту действительно потрясающую поэму Блоку я не могу. Блок от нее так и не отрекся, хотя отношение к большевикам перед смертью изменил кардинально в худшую сторону и как бы музыкально оглох, потому как больше не слышал никакой музыки революции, хоть в кавычках, хоть без. Блок всю жизнь терзался неразрешимыми противоречиями, в конце концов они его и погубили, потому что ничто в мире не остается безнаказанным. И тем не менее Блок всегда будет меня интересовать, а многие его произведения составляют золотой фонд мировой русской культуры и мировой русской поэзии.
