Запись эфира с Анной Матвеевой

27 июля у нас в гостях были писательница Анна Матвееева и бренд-менеджер издательства «Редакция Елены Шубиной» Татьяна Стоянова. Публикуем видеозапись и расшифровку разговора с ними ниже.

Сейчас на Лайвлибе проходит народное голосование премии «Большая книга», в список которого попала Анна Матвеева с романом «Каждые сто лет». Поддержите писательницу или других любимых авторов — участники ждут ваши голоса!

Татьяна Стоянова (Т): Добрый день, дорогие друзья! Мы рады вас приветствовать в прямом эфире LiveLib. Сегодня мы собрались для того, чтобы поговорить с писательницей, финалистом премий «Ясная поляна» и «Большая книга» этого года — Анной Матвеевой. Сегодня будем говорить о ее романе «Каждые сто лет». Эта книга как раз сейчас участвует в читательском голосовании премии «Большая книга». И на LiveLib вы можете увидеть это голосование и принять в нем участие, потому что именно читатели могут определить своего фаворита. В финале довольно много самых разных книг, и мы сегодня будем задавать вопросы Анне и от редакции LiveLib, и от читателей, которые смотрят трансляцию. Друзья, обратите внимание, что ваши вопросы мы передадим автору и будем выбирать победителя, он получит книжку Анны Матвеевой с ее автографом.
Я уже начала с того, что премия «Большая книга» участвует в голосовании, и мой первый вопрос будет как раз о том, что за месяц до окончания голосования можно читать книги бесплатно, а все пользователи LiveLib имеют право голосовать в любой момент, даже несмотря на то, прочитали они книгу или нет. Например, на «ЛитРес», они также могут прочитать ее в печатном виде или послушать в аудиоформате. Как вы относитесь к такой инициативе, когда читатели принимают участие в формировании списка победителей?

Анна Матвеева (А): Всем привет! Спасибо за представление, за добрые слова. Мне кажется, это очень правильно, когда читатель пытается сказать свое слово, более того, для меня было очень приятно, когда я получала премию именно читательского голосования «Большой книги». Это было, кажется, семь лет назад. Второе почетное место. Но я понимала, что меня выбрали те, кто читал мою книгу. Иногда критики и жюри выбирают по каким-то другим причинам, но, я думаю, что читатели голосуют сердцем. Так что это замечательно, что есть такая возможность, что открывается доступ к произведениям короткого списка. По-моему, это великолепная идея, хотелось бы, чтобы так было и дальше.

Т: А вот еще вопрос по поводу другой стороны. В августе «Редакция Елены Шубиной» устраивает конкурс рецензий совместно с LiveLib. Будем проводить состязание за самые лучшие рецензии, за самое большое количество рецензий на книги-финалисты премии «Большая книга». Как вы лично относитесь к рецензиям на собственные книги, стараетесь ли их читать или вообще этого не делаете? И вступаете ли в диалог с читателями? Ну бывает, например, такое, что читатели в письмах делятся своими впечатлениями. Может быть, есть какие-то истории, которые запомнились: читатель превратился в вашего друга или что-то еще?

А: Да, я поняла вопрос. Мне уже страшно, что будет такой конкурс рецензий. Читать про себя приятные вещи хочется, а когда тебя критикуют, ругают, это совсем уже не нравится. Я понимаю, что отзывы должны быть разными, потому что я не золотой червонец, чтобы нравиться всем, — и мои книги тоже. У меня недавно была прекрасная встреча с читательским клубом в Библиотеке имени Добролюбова в Архангельске, и эти милые люди пригласили меня на обсуждение. Это тоже были своего рода рецензии, только они высказывались в устном формате. И я сказала: «Да, я приду к вам, но мы сначала будем обсуждать плюсы моей книги, а потом я уйду, и вы будете говорить о минусах». Ну так примерно всё и получилось. Не знаю, что они там говорили после меня. Но вы понимаете, что я всё это говорю не слишком всерьез, я очень ценю читательский отклик, стараюсь отвечать всем, кто мне пишет. Люди находят что-то непонятное, хотят что-то уточнить или предложить. Многие думают, что могут что-то исправить в книге до следующего издания, но всё немножко не так быстро происходит, однако я какие-то вещи, конечно же, учитываю и внимательно слушаю читателей. И да, были случаи, когда общение с читателем перерастало, может быть, не в дружбу, но мы начинали переписываться, обмениваться мыслями. Это бесценный опыт, я очень люблю всех своих читателей, я благодарна им за то, что они оценивают мои книги. Об этом можно только мечтать.

Т: Действительно. Друзья, поэтому оценивайте книги, не стесняйтесь. На LiveLib мы всегда читаем ваши рецензии, это мой отдельный пункт удовольствия: раз в неделю точно я пролистываю всё, что пишут. Иногда у нас в офисе бывает такое, что мы делимся перлами, заголовками разных рецензий, — иногда это очень смешно.

А: Не читал, но обсуждаю. К сожалению, такое тоже бывает. Это касается не только читателей-рецензентов, но порой и профессиональных критиков. Я всегда вижу, прочитали или не прочитали.

Т: Да, тут по-разному бывает, но, мне кажется, вне зависимости от того, какая рецензия, лучше, чтобы о книге говорили, чем она прошла незамеченной. Самый грустный момент — когда ты видишь, что книга существует год, и она может быть прочитана самыми разными людьми, а у нее на LiveLib висит три рецензии. И все какие-то нейтральные, непонятные. Так что уж лучше будет битва между читателями, но это с моей точки зрения, поскольку я занимаюсь продвижением книг.

А: Да, конечно. Хотя иногда читатель пишет о тебе не самые приятные вещи — это тяжело.

Т: Да, это я тоже понимаю.

А: Книга — это ребенок, которого ты выпускаешь в мир. Поэтому не очень приятно, когда про твоего ребенка говорят, что он получился не очень. С другой стороны, каждый имеет право высказываться.

Т: Главное, чтобы это были те выражения, которые подобраны с уважением к книге и к автору.

А: И справедливая критика тоже, конечно же, бывает. Я могу понять какие-то претензии, вполне могу. Но иногда бывают просто необъяснимые антипатия и злоба к тебе. И это так ощутимо. Я не очень понимаю, зачем так делают, но, наверное, это способ выпустить пар. Книга может служить и для этого.

Т: Еще интересный вопрос от редакции. Вы один из немногих авторов, кто озвучивает свои книги, причем делает это давно. Вы уже озвучили самые разные формы книг: и роман, и сборники рассказов. Как это получилось, было ли это предложение от издательства или ваша личная инициатива? И было ли это сложно? В какой момент вы поняли для себя, что это ваше занятие?

А: Мне очень нравится озвучивать свои книги. Я никому уже это не отдам. Хотя первый опыт не всегда бывает удачным. Я не слишком довольна первой озвучкой, но постепенно я стала понимать, что это мое, что мне это нравится. Это не профессиональное чтение артиста, но зато я знаю, на что нужно обратить внимание, на что нужно сделать акцент, как выделить важную для меня часть книги. В первый раз мне официально это было предложено издательством, но поскольку у нас очень доверительные отношения с моим издателем, Еленой Шубиной, мне дали право выбора: хочешь — сама читай, хочешь — будет читать артист. Я подумала: попробую сама — и не пожалела.

Т: Всё — уже и не доверишь никакому актеру.

А: Никому, никому. Много, кстати, смешных моментов было во время озвучивания этой книги. Если хотите, расскажу. В моем романе «Завидное чувство Веры Стениной» есть эротический пассаж. Звукорежиссер был совсем молодым человеком, и я думала: ну как же я буду читать такую сцену, мне не хочется его смущать. В общем, я мучилась, мялась, хотя он сидел за перегородкой, я вообще его не видела. И вот я этот кусок мучительно прочитала, преодолевая себя. Всё закончилось — и тишина. Я думаю: «Боже мой, что я сделала?!». Говорю: «Данил, ты там живой?» Тишина. Я тихонечко выхожу со своего места, смотрю, а он спит! Крепким сном праведника. И вся моя неловкость была зря. Вот таких историй масса. Кстати, интересно, что звукорежиссеры, а я работала с тремя, поразительно классные люди. Один другого лучше. И со многими мы стали друзьями.

Т: Наверное, они в процессе заодно знакомятся со всей подборкой литературы.

А: Они очень много знают! Например, все исправления… Я всегда считала, что я очень хорошо знаю орфоэпические правила, но нет, оказывается, у меня были ошибки. И на них указывали звукорежиссеры, которые при этом выглядели не как филологи. Это одно из моих открытий.

Т: Роман «Каждые сто лет» — сколько было смен?

А: Мы читали месяц, но с выходными, не каждый день. Когда входишь в этот процесс, привыкаешь. В студии, где мы записывали, были строгие правила. Обычно я почитаю полтора часа и «ой, всё, я устала, отпустите меня домой». Тут мне сказали «нет». И я вошла в этот ритм, и всё было ненапряжно.

Т: В интервью «Российской газете» вы сказали, что пришлось сократить роман на 750 страниц. Будет ли возможность и какое-то желание сделать книгу в полной версии? Или сейчас после того, как она издана, кажется, что всё уже как сложилось, так сложилось?

А: Но, надо сказать, читатель не был лишен основных линий. Конечно, хотелось бы увидеть полную версию. Но, я думаю, надо немного подождать. Рано или поздно я это сделаю. Правда не понимаю, будут ли это два тома или две отдельных книги.

Т: А если в электронную версию превратить?

А: Хорошая идея! Вот так и рождаются хорошие идеи!

Т: Еще по поводу самого формата. Книга называется «Каждые сто лет», но у нее есть подзаголовок «Роман с дневником». И формат самопрезентации книги выглядит как дневник. Читатель видит два дневника двух девушек и узнает их через их личное восприятие времени, истории, пространства. Этот личный ракурс дает очень интересный взгляд. Писали ли вы сами дневники, есть ли у вас с этим форматом непосредственное знакомство?

А: Дневники мне всегда были очень интересны. Я считаю, это самое интересное чтение в мире. Я люблю разные дневники, не в каждом должны описываться выдающиеся события. Очень интересны записи, где скрупулезно, немного скучно описывается повседневная жизнь. Что и сколько стоило, что бабушка купила на рынке и так далее. Почему бы нет? Я сама пыталась вести дневники в детстве, но я не была настолько сосредоточенным человеком, как мои героини. Дневник — это в какой-то мере признание собственного одиночества. Когда человеку одиноко, он обращается к листу бумаги. Я не была в детстве одинока, наоборот, меня всё время окружало очень много людей, не было такой потребности. Но в последние годы, может быть, лет 15 назад я заметила, что начинаю вести дневники, когда мне очень плохо. Это бывает, к счастью, не так часто, но периодически бывает. И когда я не могу писать прозу и вообще ничего не могу делать, тогда есть дневник. Но потом я уничтожаю всё, что я туда записала.

Т: Да? Правда? Прямо рвете?

А: Правда. И рву, и стираю. Часто это делается на компьютере, потому что я не хочу, чтобы такое оставалось. Мои дневники абсолютно честные. Когда человек абсолютно честен с самим собой, он не всегда готов предъявить это на суд других людей. Я не хочу, чтобы потом мои дети или внуки нашли свидетельства моей слабости, ошибок, сомнений. Я хочу быть прекрасной в их представлении.

Т: Я прочитала дневник моей мамы, и благодаря этому узнала, что мои родители всё-таки любили друг друга. Когда проходит время, начинаешь в этом сомневаться.

А: Тоже верно. Дневник — это поразительно интересная вещь. Но само это слово (дневник — день) говорит о том, что нужно делать это каждый день. Это ежедневный журнал, в котором всё заполняется, как в экспедиции или походе. Меня всегда очень интересовал дневник Марии Башкирцевой. Ну не всегда, а когда он только появился у нас — в конце 90-х. И меня поразили ее откровенность, ее честность по отношению к себе, такая безжалостность, одаренность, все ее страсти, все ее терзания. Она совершенно себя не жалела, может быть, поэтому так рано сгорела. И отчасти я вдохновлялась ее дневником. Есть и ряд других дневников, которые оставили след в литературе, например, Адриана Моула, персонажа Сью Таунсенд. Я считаю, из таких дневников вышла британская литература. Уже позднее появилась Бриджит Джонс. Но сама манера таких иронических дневниковых записей пошла от Сью Таунсенд, я очень люблю эти романы, и Адриан Моул — мое второе «Я». Он такой идиот, и, когда я это говорю, мне не очень по себе. Зато правда.
Т: Вопрос от читателя. Вы говорили про вымысел, что дневники бывают вымышленными. И в вашем случае всё сложно. Где в книге документальная основа, а где вымысел?

А: Основной массив XIX и начала XX века, 30-х годов, последние дневники, написанные в Хабаровске на французском языке — это всё подлинное. Все эти материалы я официально получила в наследство, это архив моей бабушки, Ксении Михайловны Левшиной. Дневники она вела всю жизнь, все эти тетрадки существовали на самом деле. Но часть из них пропала вместе с дворянскими грамотами и другими документами. Поскольку я знала историю жизни бабушки, я восстанавливала пропущенные фрагменты, стилизуя текст под дневник. Я примерно представляла себе, как бы она написала, и писала в этом стиле. Пока никто еще не нашел эти фрагменты и не указал мне на них, а это значит, что-то получилось. Кстати, обе героини хотят отказаться от формы дневника, поэтому, например, вторая часть ведется от третьего лица. Это попытка обеих героинь перевести дневник в книгу. Если одна терпит фиаско, то у второй что-то получается.

Т: Есть еще второй момент, который тоже интересует читателей. Уже не о соотношении документа и вымысла, а о соотношении вашей личной истории и истории героинь романа. Есть ли что-то, что вы передали кому-то из героинь, есть ли какие-то элементы автобиографии?

А: Я старалась держать дистанцию, потому что история и без того личная, это история моей семьи. Вся ретро линия — это история моих бабушки и дедушки, Константина Константиновича Матвеева, замечательного ученого, минералога, и Ксении Михайловны Левшиной, которая была первым заведующим кафедры иностранных языков Уральского горного университета. Ну куда еще более личное? Если бы я и вторую линию сделала про себя, это был бы, наверное, перебор. Я и так там появляюсь. Если история идет о моей семье, то рано или поздно всё уткнется в меня. Больше никого почти не осталось. Тут всё сходится на мне, я должна была там появиться. Я очень долго не могла придумать как. И всё-таки сделала маленькое камео, вроде бы тоже что-то получилось.

Т: Спойлеров не будет, друзья!

А: Не будет. А что касается автобиографических моментов, поскольку современная героиня — моя ровесница Ксана Лесовая, которая живет в Свердловске, я щедро поделилась с ней тем, чем могла. Всем, что удалось об этом периоде вспомнить. Да, какие-то обстоятельства моей собственной жизни там появляются: интерес к иностранным языкам с детства. Я с ума сходила, как мне хотелось знать все языки, которые существуют в мире. Учила французский, немецкий, чешский, польский, финский… У отца было много самоучителей, словарей — он был лингвистом, замечательным ученым. Я за все хваталась — у меня ничего не получалось, но мне очень этого хотелось. И также интерес к музыке. У Ксаны отец играет на фортепиано, мой отец тоже играл. Какие-то такие мелкие детали в книгу попали, но это совсем другая история, совсем другие люди. Люди, мучительно переживающие развод. Мои родители, слава Богу, жили вместе, брак у них был очень счастливый, и они очень-очень любили меня и моего брата — и любят.

Т: Еще читатели заметили, что в самом названии книги крупные буквы и в них как будто бы зашифрованы инициалы героинь. Одна из них Ксения Левшина, вторая — Ксана Лесовая. КСЛ — эти буквы как раз в названии романа. Это такая задумка или просто совпадение?

А: На самом деле так получилось. Сначала всё произошло, а потом я поняла, как это удачно. Героиню зовут Ксения Сергеевна Лесовая. Изначально она должна была быть Ксенией Андреевной Лесовой, но я сократила эти инициалы и поняла, что ни один нормальный родитель не даст своему ребенку такое неблагозвучное имя. И получилось КСЛ.

Т: Еще такой вопрос. Что в писательстве дается труднее всего, какая часть творческого процесса самая сложная?

А: Усадить себя за стол. С этим у меня самые большие проблемы. Всё остальное легко: писать легко, читать легко, редактировать вообще сплошное удовольствие, книги подписывать — это счастье. А вот усадить себя за стол! Эта свободная жизнь, когда ты сам себе хозяин, палка о двух концах. В жизни много интересных вещей, много других книг, которые хочется прочитать; много дел, которые хочется сделать; людей, которых хочется повидать. И усаживать себя каждый день за стол — для меня это самая большая проблема.

Т: Терпение и труд всё перетрут. Зато все ваши путешествия и разного рода приключения дают настоящую энергию для того, чтобы продолжать дальше. И задумки новые появляются.

А: Это правда.

Т: Еще вопрос по поводу писательского успеха. Что для вас означает это понятие, и как вы с ним живете?

А: Я здесь приведу слова замечательного уральского художника Миши Брусиловского, кстати, героя моей новеллы «Слава». Его спрашивали о том, когда картина является законченной, и он говорил: «Когда она продана». Наверное, с книгами так же. Я думаю, успех — это когда ты можешь жить на деньги, которые тебе приносит творчество. Это самый стандартный подход к успеху. Не думаю, что премии — это успех. Это скорее деньги.

Т: А признание сообщества?

А: Никогда про это не думала, правда. У читателей признание — да, это важно. Но это уже не категория успеха, это что-то другое. Мне на самом деле очень важна поддержка читателей. И когда я стала ее ощущать… это, кстати, не так давно началось. Может быть, лет шесть назад. Я поняла, что не зря всё это делала. Что есть те, кто ждет мои книги. Это удивительно, что они нужны еще кому-то. Это прекрасно.

Т: Вопрос от редакции LiveLib. Всегда ли вы хотели стать писательницей, и как вообще путь к этой профессии был устроен?

А: Не могу сказать, что всегда хотела стать писателем, но я точно знала, что моя работа будет связана с книгами. Что это будет либо работа редактором, либо работа библиотекарем, что-то поближе к этому прекрасному миру. Даже макулатурный киоск, где за 20 килограмм давали какого-нибудь Мориса Дрюона. Такие были у меня грезы. Мне рано захотелось о чем-то рассказывать, что-то писать, сочинять, но я видела, что получается что-то не то, что на книги это не очень похоже. На интересную прозу, которую я любила читать, это не очень похоже. Я достаточно рано начала читать серьезных авторов, в младших классах школы читала Флобера. Помню, что «Мадам Бовари» меня поразила, да и сейчас поражает. Я не понимаю, как мужчина мог написать такую книгу.

Т: Но вы тоже пишете про мужчин.

А: Ну, да. Но вот «Мадам Бовари» — это совсем недосягаемый для меня образец. И да, я видела, что что-то не то получается. Не хватает мне чего-то. И я не понимала чего. Думала, что способностей, а оказалось, что не хватало жизненного опыта, впечатлений, опыта страданий. Всё это случается со всеми вне зависимости от наших желаний, жизнь проводит через испытания, потрясения, встречи, которых лучше бы не было. И через встречи, которые прекрасны тем, что они были. Вот тогда я поняла, что могу уже что-то рассказать о себе. А потом был этап, когда ты не понимаешь, насколько можешь быть откровенным в прозе, это тоже важно. Молодым авторам часто свойственно скрывать что-то — «а вдруг узнают, что это я, так что буду аккуратно здесь и здесь».

Т: Некоторые, наоборот, из этого делают свою карьеру.

А: Мне кажется, в массе своей нет. Но сейчас может быть, сейчас всё по-другому.

Т: Автофикшн в тренде.

А: Ну, я таких слов не знаю. Я старомодна. Так что, когда я решила, что буду максимально откровенна, тогда у меня всё стало получаться.

Т: Есть еще несколько вопросов, которые дополняют друг друга. Они связаны с тем, кто для вас ориентиры из современной литературы или из классики? Можно ли кого-то назвать учителем?

А: Очень разные ориентиры. Но первое имя, которое мне приходит на ум, я о нем часто говорю, это Надежда Александровна Лохвицкая, известная как Тэффи. Вот это был мой образец. Но в какой-то момент я поняла, что пишу совсем не так, как она. Я бы хотела, но так не могу. И тем сильнее я стала ее любить, потому что больше всего я ценю в литературе и преклоняюсь перед тем, что не могу сделать сама. Очень скучно восхищаться тем, что ты сам умеешь делать. Какой смысл в этом? Но когда я вижу, что происходит волшебство… как человек может создать такой текст? Вот у меня с Тэффи что-то такое было. Она для меня маяк.
Я стараюсь читать современных авторов по мере возможности, но у меня не всегда получается. Мне еще очень мешает шум, когда о книге очень много говорят. Я не хочу ее в этот момент читать, мне хочется, чтобы прошло время, и я уже сама без посторонних оценок с ней познакомилась. Потому что, когда из каждого утюга говорят про какой-то гениальный роман, я просто не могу его читать. А потом, спустя несколько лет, я читаю и думаю: роман-то правда гениальный, меня не обманули. Это какое-то чувство внутренней вредности, поэтому читаю современное так.
Очень хвалю дебютный сборник «Тоска по окраинам» Анастасии Сопиковой. Ее рассказы прекрасно написаны, и они почему-то напомнили мне мои ранние тексты, книга показалась мне очень близкой. Хотя многие люди, с которыми я советовалась и которым я доверяю, сказали, что ничего общего у нас нет. И другие нравственные ориентиры, и всё другое. А я всё равно вижу сходство, она меня порадовала и удивила.

Т: Может, это какая-то эмоциональная составляющая?

А: Может быть. В любом случае, мне кажется, что писатель очень талантливый.

Т: Еще есть интересный вопрос, который редко встречается. Какие ваши женские и мужские герои продолжают жить с вами после окончания работы над книгой?

А: К счастью, никакие не продолжают со мной жить, потому что я очень рада от всех них избавиться. Иногда ко мне приходят мысли, что можно что-то еще придумать. Бывает, что герой мне симпатичен, — это редко, кстати говоря, бывает, — и я проникаюсь к нему симпатией. Например, Веру Стенину, героиню романа «Завидное чувство Веры Стениной», мне под конец стало так жалко. Я понимаю, что человек талантливый, но всё у нее не так. И мне захотелось ей подарить немного счастья, и я его подарила. Это, конечно, счастье с изъяном, ничего оно с ней хорошего не сделает, но я сделала, что могла.

Т: Тут как раз был вопрос. Хотелось бы дать кому-нибудь второй шанс, изменив концовку? Видимо, Вера Стенина и была тем самым персонажем.

А: Ну, чтобы финал, нет. Но иногда я думаю, что можно было что-то по другой дороге направить. Но, с другой стороны, если персонаж достоверный, он начинает жить своей жизнью, и ты ничего не можешь с ним сделать. Ты не можешь на него повлиять. Он ведет себя так, как он должен в силу того, что есть художественная правда. Придумался — и живет.

Т: Вы уже немного говорили про литературные премии, но есть еще уточняющие вопросы: радуют ли вас номинации, и как вы к ним относитесь как писатель?

А: У меня премий не так много, а номинаций правда много, хватит человек на десять. Но каждому приятна высокая оценка работы. Если тебя выдвигают на премию и, тем более, ты проходишь в короткий список, значит, твоя книга чего-то стоит. Ну а что там происходит дальше, это уже другой вопрос. Премии прекрасная вещь, очень для писателя важная не только потому, что подчеркивается значимость его работы, но и потому, что это деньги, это финансовая возможность писать и не думать о том, на что жить. Потому что все мы, писатели, работаем кем-то еще, это правда.

Т: Да, так часто происходит, тяжело совмещать такие разные сферы жизни, но иногда, наоборот, они дополняют друг друга. А вот еще читатель вспоминает такую фразу: «Поэт в России больше, чем поэт» и спрашивает: «Для литературы вообще и для писателя применима ли такая формулировка или ценность и роль слова сейчас снижается?»

А: Сейчас совсем, мне кажется, это неактуально. Наша профессия утратила сакральность, она вообще много чего утратила. Мне кажется, сейчас важнее быть не хорошим писателем, а хорошим человеком. Собственно говоря, я всегда в это верила, на этом стояла и буду стоять.

Т: Вопрос от читателя: «Моя мама читает вашу книгу с огромным восторгом, сказала, что не могла остановиться и не хотела, чтобы книга заканчивалась. Какие книги вы от души бы посоветовали прочесть человеку, которому очень понравилась ваша книга и какие книги вам близки»?

А: Ой, как это ответственно советовать… Скромность — мое второе «Я». Если маме понравился роман «Каждые сто лет», то можно посоветовать ей книгу «Завидное чувство Веры Стениной». Они разные, но, тем не менее, я считаю, что это мои самые удавшиеся книги. Какие еще книги почитать? Вы знаете, сейчас так много выходит интересного, я не всегда успеваю следить за всем, что происходит. Когда оказываюсь в редакции, мне иногда дают возможность какую-то книжку получить. Вот только что взяла книгу «Моя небесная красавица», я почему-то думаю, что она мне понравится.

Т: Эта книга, которая написана дочерью Роми Шнайдер, и тоже в формате дневника. Это даже, наверное, не воспоминания о матери, потому что она была очень маленькой, когда мать умерла, но это размышления о материнстве, о женской сущности и внутренний диалог с женщиной, которая очень важна и которой уже нет. Это очень трогательная книга и очень личная.
А: Так что мы вам выбрали, что почитать. Приятного чтения!

Т: Еще несколько вопросов в дополнение самому первому ответу Анны. Кто ваш самый любимый герой из детских сказок?

А: Мэри Поппинс! Я очень любила Мэри Поппинс. Сильно страдала, что не переведены на русский язык все части этой саги, и написала письмо Борису Заходеру. Мне было шесть лет. У меня до сих пор лежат открытки, потому что он мне отвечал. Он отвечал всем, кто ему писал. И вот я написала: «Переведите, пожалуйста, продолжение, я еще не знаю английского». И он ответил, что пока не может перевести, но постарается. И у нас была переписка, две открытки от него я храню.

Т: И в итоге не было перевода?

А: Нет, не было. А потом я уже остыла к Мэри Поппинс, но ощущение волшебства от этой сказки просто невероятное. Еще очень любила «Алису в Зазеркалье», «В Стране чудес» не так, а вот «В Зазеркалье» была моей любимой. И когда уже мои дети стали читать… ну, те из них, кто читал детские книги, потому что у меня есть и такие, кто не хотел читать детское, они сразу читали Сорокина… Но мне очень нравились книги про медвежонка Паддингтона, и я его до сих пор очень люблю. И когда грустная минутка, как он говорил, я открываю эту книжку, и мне становится очень хорошо.

Т: Еще вопрос от Ивана. Бывает ли такое, что знакомые узнают себя в книжках, которые написаны вами? Если да, то как они реагируют?

А: Я как раз сейчас пишу большой текст на эту тему. Узнают периодически, но я предпочитаю накидать везде соломки — обычно спрашиваю, можно ли мне использовать какой-то сюжет, какую-то историю. Как правило, все реагируют по-доброму. Но в романе «Каждые сто лет» есть одна трагическая история — она реальная, настоящая. И я хотела вписать ее в роман, она прекрасно в него ложилась, но я понимала, что человек, который прочитает эту книгу, узнает историю, которая случилась с его сыном. И я позвонила ему, спросила, можно ли мне написать об этом. Мне сказали нет, я подумала: ну ладно. Расстроилась, конечно, потому что уже всё в голове сложилось. С другой стороны, подумала, что можно придумать что-то еще. Через час получила звонок, мне сказали: «Знаешь, я всё-таки думаю, что можно. Пусть люди знают, что такие вещи происходят. Что даже после очень большой боли человек должен продолжать жить».

Т: Мне кажется, многие книги как раз для этого и выбираются читателем — чтобы найти какую-то опору, поддержку в чужих историях. Если эти люди смогли, почему я не могу? Некоторым помогают книги по психологии, некоторым — истории других людей, которые переживаются вместе. У всех своя личная история с книгами.

А: Согласна.

Т: Друзья, мы уже задали все вопросы, которые вы прислали. Спасибо вам огромное за них. Мы сейчас выберем автора лучшего вопроса, как раз это я делегирую нашей гостье.

А: Все вопросы замечательные и интересные, но я всё-таки наградила бы автора вопроса о заглавных буквах трех слов в названии романа. Надо очень внимательно читать, чтобы такие вещи заметить. И мне как автору это невероятно приятно. Так что я подпишу вам книгу — она ваша.

Т: Хорошо, спасибо вам огромное. Тогда мы передадим через коллег из LiveLib автору этого вопроса ваш подарок. Спасибо всем, кто был с нами. Спасибо, LiveLib, за возможность поговорить с читателями. Всего вам доброго!

А: Спасибо всем!