Волшебник страны Детство - Царство.

Порой мне кажется: грешно
Писаньем горе умножать –
Как будто полуобнажать,
Что прикровенным быть должно.

И если сызнова пишу,
То лишь затем, что я таким
Занятьем истово тупым,
Как опиумом, боль глушу.

И, чтобы спрятать скорбь свою
И холод жизни обмануть,
В дерюгу слов укутав грудь,
Я здесь, как чучело, стою.
(с) Альфред Теннисон

Папы не существует без Мамы. Они как два сросшихся дерева на обширной поляне вечно цветущей золотом одуванчиков и мелкими рассыпчатыми ромашками.
Конечно, про маму написать легко, словно нужно описать небо, которое всегда вспоминается из детства: ярко синее, летнее, высокое, с крупными облаками-барашками.
А папа!
Раньше папа был волшебником, приносящим подарки и оберегающим от детских чудовищ. Это поездки в страну Детство - Царство на железной дороге, разноцветные гоночные машинки, самодельные кораблики, пущенные по необъятной луже, купание в тёплом озере под луной, походы в детские магазины и уговоры, что же я хочу из игрушек на этот раз, бесконечные прогулки,... Постепенно его волшебство словно уходило внутрь него самого, одаривая короткими воспоминаниями. И я не могла вернуться к прошлому уже в настоящем. И с течением времени папина любовь стала чем-то далёким и немыслимо чужеродным в моём сердце. Папа предпочёл остаться с маленькой Леной, забыв о взрослеющей Елене. И я сама уходила, провозгласив себя Королевой своей страны Детство - Царство, оставив и себя и его на растерзания воспоминаниям.

Он был рядом, боялся обнять, подойти и улыбнуться.
Обнимал ли он маму, призадумалась я? Нет.
Любовь папы ко мне была также основана на чувствах своей половинки к нему самому – моей мамы, с которой он превозмог многие трудные годы. В душе он был ей благодарен и всегда любил, но с годами всё меньше показывал свои чувства. Отстранённость моих родителей друг к другу они переводили на меня: мама находила отраду во мне со временем - всё поглощающую любовь, папа находил успокоение, глядя на меня. Он многое понимал во мне, но редко делился своим пониманием.

Бывали дни обид на него, когда он надолго забывал свою семью.
Как бы часто его не было в нужный момент, было достаточно одного его сказанного короткого слова или лишней выслушанной минуты, и я понимала, что он помнит обо мне, любит меня и никогда не забывает.
Очень многое для меня значила его вера в мои силы. Он подойдёт, положит руку на плечо и скажет улыбаясь: «Ты сможешь, я знаю и верю!» Этого было достаточно. Ведь главное, что он знал и ещё верил. ВЕРИЛ. Всегда.

Порой мне думалось, что он всегда, всегда, всегда думал о том, что я должна добиться успеха, подняться на высший уровень и показать его силу в себе – преобразованную, мужскую, не исчерпавшую силу, но преподнесённую мной, моими руками: нежными, женскими, умелыми, изящными. Если мама на меня смотрела и часто думала о том, что мог бы родиться мальчик, которого она так ждала по молодости, то папа надеялся только на девочку, которая будет зеркалом его внутреннего мощного «я», и если она будет с виду такая хрупкая, то обязательно с волевым характером, который позволит ей пройти все ступени по лестницы жизни.
Папа ВЕРИЛ.
А я верю в папу, в его понимание жизни, в его усталость, боль и потерянность, потому что люблю.