Хорошее имя. Рассказ.

Четыре месяца гречки начались для меня с фразы врача: «Ну, у вас анемия». Каждый день гречка. Я с ненавистью размешивала варево в кастрюльке и думала, что скоро рожать и этому придет конец. Наконец-то конец гречневой диете и прощай гранатовый сок! Скорее бы! Как она могла есть гречку годами?
Впервые я приехала в Ленинград в 1987 году, когда мне было 9 лет. Мы жили в крошечной комнатке в трехкомнатной коммуналке без ванны на набережной реки Пряжки. Сидя на полу в коридоре я катала машинки младшему брату, когда увидела ЕЁ. Вернее сначала мой взгляд приковала к себе потрясающе красивая изумрудная брошь на воротнике строгого платья, и только потом я разглядела, что ко всему этому великолепию прилагается небольшая худенькая старушка с седыми кудрявыми волосами. Неизменно элегантная она носила старомодные наряды с длинными рукавами и странные шляпки.
Утро Анны Сергеевны начиналось с гречневой каши, а вечером она всегда варила свеклу размером с кулак. Каждый день вне зависимости от времени года она ела одну свеклу и обязательную тарелку с гречкой.
- Почему Вы едите одно и то же? Нежели Вам не надоедает? – осмелилась я как-то спросить.
- Так ведь вкусно же! Да и доктор мне велел.
- Какой доктор? Вы разве заболели?
- Нет, милая. Мне еще в сорок четвертом доктор сказал кушать свеклу и, если будет возможность, гречку каждый день. Для крови полезно. Малокровие у меня было. Тогда у всех нас, кому повезло дожить, было малокровие.
- И что вы до сих пор едите свеклу?
- Ем. И не болею. Все подруги уже ушли далеко. А я все еще ем гречку и свеклу.
Через год мы переехали в коммуналку побольше на Загородный проспект, родители с Анной Сергеевной иногда встречались, а потом и созванивались. А еще через 10 лет мы с мамой пошли на похороны. Людей было совсем немного: потихоньку переговаривались ее нынешние соседи и пара сотрудниц библиотеки, где она раньше работала, а чуть в стороне беззвучно плакала пожилая женщина.
- Вы ее племянница, наверное? – спросила я робко.
- Нет, что вы… Не было у Анны Сергевны родных. Всех своих она в 42-ом похоронила: мужа, мать, сестренку, сына… А меня спасла, представляете? Кто я ей была? Соседкина дочь. Мы на Ржевке жили тогда: мне 12, мама умерла, голод, начиналась дизентерия. Когда горели Бадаевские склады, сахар плавился и тек прямо на землю: она ходила отковыривать его и приносила мне. В такую даль шла пешком, чтобы принести смешанный с землей леденцовый сахар совершенно чужой девочке. Потом меня в эвакуацию отправили в Алма-Ату – так и выжила. А она осталась здесь. Потом, после блокады у нее не могло быть детей: застудилась сильно и вот. И замуж она поэтому не пошла, говорила какая это семья если ни детей не будет, ни внуков. Она жила совершенно одна в этом мире…
…Помешивая уже ненавистную, но такую полезную гречку, я гладила левой рукой живот и думала: «Хорошее имя Анна. Сильное. Жизнелюбивое. И девочке моей подойдет. Вон как пинается: любые преграды преодолеет. Хотя лучше бы их было поменьше…».