Джон Китс в кино: разбор изысканно снятого фильма Джейн Кэмпион «Яркая звезда»

Лакаста Миллер исследует возможности и ограничения писательских кинобиографий

Байопики (биографические фильмы) о писателях часто очень вольно обращаются с фактами. Пожалуй, самый нелепый пример в истории кино — фильм братьев Уорнеров «Преданность» 1946 года с Оливией де Хэвилланд в главной роли Шарлотты. Фильм рассказывает историю семейства Бронте, хотя она и отличается от общеизвестной. Киностудия сочла настоящую жизнь сестёр недостаточно захватывающей, поэтому было решено ввести не имеющую ничего общего с реальностью сюжетную линию о любви Шарлотты и Эмили к одному мужчине. Неправдоподобным объектом их соперничества становится Артур Белл Николлс – молчаливый священнослужитель, за которого Шарлотта в реальной жизни позже, уже после смерти сестер, вышла замуж.

Изысканно снятая «Яркая звезда» Джейн Кэмпион (2009) основана на последних двух с половиной годах жизни поэта Джона Китса  (его играет Бен Уишоу) и его романтических отношениях с Фанни Браун (встречается вариант Брон – прим. пер.) в исполнении Эбби Корниш. Этот фильм демонстрирует художественное воображение Кэмпион, совсем недавно проявившееся с такой поразительной силой во «Власти пса». Но насколько точно она показала поэта Джона Китса и любовь всей его жизни Фанни Браун?

Поклонники «Яркой звезды» с облегчением услышат, что в ней нет досадного искажения фактов. Китс действительно был без ума Фанни, и она тоже любила его. Более того, фильм более точно, чем вы могли бы опасаться, придерживается хронологии и реальных событий. Все благодаря тому, что Кэмпион наняла биографа Китса, бывшего поэта — лауреата Соединённого Королевства сэра Эндрю Моушна, консультантом по проекту.

Действие фильма происходит где-то между осенью 1818 года и сентябрем 1820 года, когда Китс, тяжело больной туберкулезом, уехал из Лондона в Рим. Предполагаемая польза более теплого средиземноморского климата для здоровья оказалась миражом. Умер он там же 23 февраля 1821 года, в прискорбно юном возрасте всего 25-ти лет.

Фильм начинается с того, что 18-летняя Фанни вместе с матерью и младшими братьями и сестрами находится в гостях у общих с Китсом друзей, через которых они и познакомились с поэтом. Это семья Дилк, живущая в доме, вторую половину которого занимает Чарльз Браун, ещё один из друзей Китса. Как верно показано в фильме, Китс позже переедет к Брауну, а затем Дилки съедут, отдав свою половину дома Браунам — в результате чего к концу весны 1819 г. (период, в который поэт написал все свои великие оды, кроме «К осени» Джон Китс. Сонеты. Миниатюры. Оды ) он и Фанни становятся ближайшими соседями, что способствует их сближению.

Китс-пуристов, возможно, возмутит внешний вид дома в фильме. Этот особняк времен королевы Анны из красного кирпича, огороженный изящной каменной балюстрадой, намного больше и грандиознее, чем тот дом в лондонском Хэмпстеде, где все это произошло на самом деле. Нынешний Дом-музей Китса, тогда называвшийся «Уэнтворт-плейс», в реальности был симпатичной, но скромной виллой эпохи Регенства, украшенной лепниной и расписанной. В 1818 году это была пригородная новостройка, а вовсе не объект культурного наследия (хотя последующий резкий рост цен на лондонскую недвижимость означает, что сегодня остальные здания на этой улице по карману только банкирам с огромным собственным капиталом).

Ключевые эпизоды в фильме основаны на реальных событиях. Китс, например, действительно провел Рождество 1818 года с Браунами, и Фанни позже описала его как самый счастливый день в её тогдашней жизни. Китс развлекал хозяев, исполняя шотландскую пляску. Он действительно познакомился с национальными танцами во время поездки в Шотландию прошлым летом и в красках описал их в письме домой.

Миссис Браун, должно быть, из материнских чувств, пригласила Китса, сироту, на Рождество, тревожась о его недавней утрате. Его младший брат Том, с которым поэт вместе жил, умер 1 декабря от туберкулеза, который позже убьет и его более известного брата. В фильме Китс и Фанни перед смертью Тома уже на короткой ноге: она печет печенье для больного.

Но первое задокументированное упоминание Китса о девушке появляется только 16 декабря, в письме поэта к другому своему брату Джорджу, эмигрировавшему в Америку. Он представляет Фанни как относительно недавнюю знакомую, «красивую и элегантную, изящную, глупую и странную модницу». «У нас то и дело возникают мелкие ссоры, после которых она ведет себя чуть лучше», — пишет он.

Звучит так, будто они уже заигрывают друг с другом, но для зрителей «Яркой звезды» может стать неожиданностью, что Фанни была не первой женщиной, которую желал Китс. В 1817 году он признался другу, что лечится ртутью от сифилиса, или «Яда», как он его называет. Мы не знаем, как поэт заразился, но в его письмах содержится много намеков на сексуальные эксперименты с барменшами, распространённые в мужском кругу его друзей; вдобавок существует непристойное стихотворение из ранних, в котором Китс описывает, как (вероятно, в своём воображении) в поле занимается сексом с девушкой по имени Надутая (Rantipole) Бетти. Юмор стихотворения строится на том, что Бетти «лежала без драм, поддатая, как Венера», а на вульгарном сленге того времени поза «Rantipole» означала, что женщина сверху. (Стихотворение «Что ж, по горам и по долам», перевод В. Широкова.)

Более интересным, чем любая возможная случайная связь — а для того, чтобы подхватить «Яд», поэту достаточно было и одной, — является тот факт, что Китс, как мы точно знаем, примерно в то же время, когда свел знакомство с Фанни, приударил за другой женщиной: обольстительной и загадочной Изабеллой Джонс, которая называла себя миссис, хотя вела жизнь незамужней женщины. Поэт впервые встретил ее за год до этого на морском побережье, где они, по его собственным словам «согревались и целовались». В октябре 1818 года он попытался снова поцеловать её в её квартире в Лондоне, но на сей раз она, дразня, отвергла его ухаживания, хоть и одарила аппетитным гостинцем: дичью на ужин.

По словам издателя Китса Джона Тейлора, Изабелла также подала ему идею для одного из его самых эротических стихотворений — «Канун святой Агнессы», написанного в январе 1819 года, которое, как опасался Тейлор, было слишком откровенным и шло вразрез со «всякой благопристойностью и осмотрительностью». В письме от 19 февраля 1819 года раскрывается, что через восемь недель после того уютного рождественского ужина с Браунами Китс всё ещё общался с Изабеллой Джонс, которая всё ещё дарила ему вкусные мясные подарки.

Но также нам известно, что к лету Фанни полностью вытеснила любую другую возможную женщину из сердца Китса. «Я никогда раньше не знал, что бывает любовь, подобная той, что ты возбудила во мне; я не верил в неё; меня мучил страх сгореть в её огне», — написал он ей 8 июля во втором из тридцати девяти сохранившихся любовных писем, адресованных Фанни, написанных, пока Китс был вдали от Хэмпстеда. До этого мы не можем точно проследить, как в реальной жизни их отношения из ни к чему не обязывающего флирта развились в грандиозную страсть, так как Китс не откровенничает ни с братом, ни с другими своими корреспондентами в период её расцвета. Любовь юной пары расцветала в их собственном мирке. У нас есть доступ к чувствам Китса, лишь потому, что позже он уехал, и им с Фанни пришлось общаться посредством почты.

Письма Фанни к поэту утеряны, но её точка зрения, с сочувствием переосмысленная Джейн Кэмпион, является самым интригующим новшеством фильма. Он воздаёт ей то должное, в котором отказали потомки. Её имя даже не упоминалось в первой биографии Китса, «Жизнь и литературное наследие» 1848 года, авторства Ричарда Монктона Милнса. Долгое время после смерти Китса члены его круга пренебрежительно относились к мисс Браун как к «обычной любовнице, притом довольно равнодушной» и как к легкомысленной кокетке, которая «делала Китсу всяческие авансы, не питая к нему особых чувств». В фильме Чарльз Браун, пренебрежительно обращающийся с Фанни и старающийся заставить Китса забыть о ней, воплощает общее неоднозначное отношение к их роману. Это была большая несправедливость. Из писем Фанни младшей сестре Китса (с которой она познакомилась после его смерти, и которая не появляется в фильме) видно, что она была умна, красноречива – и далеко не равнодушна к поэту. Фанни любила Китса и его смерть опустошила её, хотя она и была эмоционально выносливой («Мне не жаль ваших нервов, так как своих у меня нет», — дразнила она своего корреспондента). Именно из этих писем, которые включают в себя пару восхитительных эскизов для шитья платьев, Джейн Кэмпион почерпнула идею показать увлечение Фанни модой.

Здравомыслие и стойкость Фанни, должно быть, были обузой для мучительно нуждавшегося в ней и от этого паниковавшего Китса. Он хочет быть к ней близко настолько, чтобы она стала неотделима от него, и в тоже время отталкивает ее. Есть некоторая жестокость в том, как Китс обращается к Фанни словами Гамлета к Офелии: «Ступай в монастырь, иди, иди!» Поэт, покинутый матерью ещё в детстве, после смерти отца, боялся, что, как он признался другу, «не питает надлежащих чувств к Женщинам». Очень немногие двадцатилетние юноши даже сейчас, не говоря уже об эпохе Регентства, настолько усердно старались бы разобраться в себе и были бы столь честны, рассказывая о непростых желаниях и страхах, возбуждаемых в них противоположным полом. В кино Китс мимоходом признаёт: «женщины сбивают меня с толку», но очаровательно сдержанная и добродушная актерская игра Бена Уишоу смягчает некоторые «острые края» личности поэта и, в некотором смысле, «подгоняет его под норму». Настоящий Китс и правда был добродушным и необычайно чутким человеком, но вместе с тем непростым. Аспекты его личности, которые не отразили в фильме, включают в себя тягу к применению физической силы, которая подпитывала его поэтические амбиции (в школе он был знаменит драками на кулаках); его дерзкий политический радикализм, в период правительственных репрессий приведший к суровым нападкам личного характера со стороны правой прессы; его предыдущую прерванную карьеру врача-стажера; его перепады настроения и, по его собственному признанию, паранойю. Не раскрывается в фильме и сама тайна того, как его необыкновенные и оригинальные литературные таланты появились из ниоткуда и произвели революцию в английской поэзии. В фильме есть доступная нам романтика, но он не может и никогда не смог бы и попытаться предоставить нам детализированный исторический тезис о романтизме.

С точки зрения биографичности, Кэмпион скорее преуменьшает физические и эмоциональные страдания Китса. Это тот необычный случай, когда киноверсия менее мелодраматична, чем реальность. Когда в феврале 1820 года у Китса происходит легочное кровоизлияние, которое, как он знает, является его «смертным приговором», все, что мы видим на экране, это пятно крови на кухонной скатерти. Ни одному зрителю, конечно, не хотелось бы видеть, как на экране кого-то реалистично раздирает кашель, но получившийся результат слегка стерилен. Очень удачным решением было показать страдания Китса с точки зрения Фанни; воспринимать всё это от лица поэта было бы уж слишком больно.

К нашему облегчению, в фильме не показаны последние дни Китса в Риме, описанные в реальном времени в письмах его друга Джозефа Северна, который ездил с ним: поэта мучили не только кашель, но и диарея, неуправляемая дрожь, кровавые и иные выделения, а также мысли о самоубийстве. Китс продолжал хвататься за бутылку лауданума в надежде принять смертельную дозу. В своем бреду он считал, что причиной его болезни была сексуальная неудовлетворенность — «разжигание и охлаждение его страсти», и что он исцелился бы, если бы дошёл до конца и переспал с Фанни: «Я должен был обладать ей, когда еще не был болен, тогда остался бы здоров».

Деликатность, с которой «Яркая звезда» изображает робкие любовные отношения пары, можно только похвалить с кинематографической точки зрения. Как и в случае с харканьем кровью, нам не хотелось бы видеть слишком много страстных сцен, так как они сразу показались бы пошлыми, излишними и неловкими. В то же время поэзия и письма Китса свидетельствуют, что в нём были очень сильны плотские желания. Одно из ранних стихотворений поэта рассказывает о «порочном вожделении», вызванном в нём женщиной с красивой грудью, которую он когда-то мельком увидал, а аппетиты его организма понятны по его гимнам кларету и бутербродам с ростбифом, и даже по тому, как зачарованно он описывает поедание нектарина: «Боже мой, как вкусно – вся его мякоть, сок, его липкая тяжесть растаяли у меня в горле».

«Яркая звезда» вскользь цитирует китсианскую фразу «ускользающие блаженства» (букв. перевод), используемую в поэме «Эндимион» для описания губ женщины. Тем не менее, в фильме не учитывается, что критики времен Китса воспринимали подобные фразы с отвращением (ведь в них подразумевалась жидкость человеческого организма, слюна). Современные зрители фильма, возможно, не до конца уловили эротический подтекст слов Китса, обращенных к Фанни (прямая цитата): «Но если вы полюбите меня всем существом, и вспыхнет огонь, мы усмирим его, оросив наслаждениями». В эпоху Регентства не было иного способа говорить о сексе, кроме как метафорами и эвфемизмами. Слова «влажное желание» невозможно себе представить в письме ухажёра из романа Джейн Остин.

В фильме совершенно верно отражено, что Китс не мог сделать Фанни официальное предложение, потому что у него не было средств, чтобы содержать жену и семью своими литературными заработками. Но свадьбе препятствовали не только внешние обстоятельства. Если бы брак был главной целью Китса летом 1819 года, до того, как его здоровье пришло в упадок, он мог бы вернуться к стабильной и надёжной медицинской профессии, которой он обучался, прежде чем полностью обратиться к поэзии. Правда в том — а речь идет об эпохе Байрона и Шелли — что он отождествлял себя скорее с мятежным богемным авангардом, чем с консервативным остиновским институтом брака. «Лучше вести себя неблагоразумно, но находиться в движении, чем проявить благоразумие и застыть, — сказал он Фанни. — Не дай нам бог, как люди говорят, остепениться — тогда наша жизнь превратилась бы в пруд, застойную Лету — коварный полумесяц, тюрьму».

Шелли написал элегию на смерть Китса, которая превратила его в эфирную, одухотворённую сущность, в хрупкий цветок. Но настоящий Китс был настроен на парадокс того, что он называет в своем сонете о короле Лире «одушевленной глиной». Его гений смог уловить сосуществование в человеке чего-то среднего между материальностью и духовностью, между физической оболочкой и инстинктивной тоской по идеалу. Во всех стихах Китса одно неотделимо от другого: в «Оде соловью» есть «мошек целый рой» (перевод Эммы Соловковой); в «Оде к осени» «роем комары звенят» (перевод С. Маршака). На самом деле, в его понимании, Красота и Истина бесспорно включали в себя уродство и противоречия. Именно напряженность в поэзии Китса придаёт ей творческую силу, а его любовь к Фанни была в равной степени раздираема противоречивыми побуждениями.

Одна из проблем, с которой сталкиваются все литературные кинобиографии, — это изображение жизни писателя. Известные поэты — это люди, вероятно, испытывающие наиболее сильные и значительные переживания, сидя неподвижно в одиночестве перед пустой страницей, которая скоро будет заполнена. Интересной драмы из этого не получится. «Яркая звезда» заканчивается тем, что Бен Уишоу декламирует «Оду соловью» под музыкальный саундтрек, но, в конечном счете, фильм не смог воссоздать многочисленные нюансы поэзии Китса. Эти нюансы друг поэта и его первый общественный промоутер, журналист-радикал Ли Хант (впервые добившийся выхода произведений Китса в печати, но не появляющийся в фильме) назвал «сосредоточениями поэзии».

Китс был необыкновенным новатором в области метафоры, как видно во второй строфе «Оды соловью», где вино «из винограда, настоянного в старых погребах» (перевод Эммы Соловковой), на вкус напоминает: классическую богиню Флору, зеленые поля в сельской местности; танцы; песни из средневекового Прованса, где зародилась поэтическая трубадурская традиция, и даже весь средиземноморский «тёплый Юг» — включая фонтан Гиппокрена, источник в священном для древнегреческих муз Геликоне. Это бокал вина, чьи «бисерные пузырьки» (это уже совмещение двух понятий) могут «подмигивать» как глаз.

«Чистые уста в оправе алой пены» от выпитого вина (перевод Евгения Витковского) – это образ, который объединяет Соловья из названия оды с аллюзией на миф о Филомеле, чей язык с кровью вырвал насильник Терей, и которую боги затем обратили в соловья. Ее судьба была вечно петь прекрасную жалобную песнь, смысл которой никогда не будет доступен человеческим слушателям. И это мы коснулись лишь одной строфы «Оды к Соловью», а людям, читающим её, необходимо приложить все усилия, чтобы понять все скрытые в ней подтексты. Китс демонстративно бросает читателю вызов – понять весь смысл его слов. Вы могли бы — как это в действительности сделали критики –анализировать страницу за страницей, и всё равно не разобрали бы полностью и строфу.

Очень маловероятно, что Китс в действительности давал Фанни формальные уроки поэзии, как показано в фильме, хотя мы знаем, что он отмечал для неё определённые отрывки в, скажем, книгах Спенсера (Эдмунд Спенсер – английский поэт времён Елизаветы I — прим. пер.). В своих письмах сестре Китса после его смерти Фанни описывает себя как «отнюдь не великую охотницу до чтения поэзии». Но она была абсолютно права, когда сочла, что не может рассуждать о литературе в письме: «ибо прежде чем вы сможете изложить свои ощущения даже от одной строки, письмо уже будет закончено».

Требуется взглянуть лишь на одну любую строку поэзии Китса, чтобы увидеть, насколько Фанни была права. Чтобы описать, что происходит в этой строке, опытному академику – критику может потребоваться несколько страниц монографии. «Яркая Звезда» права, что отстаивает Фанни как нечто большее, чем поверхностную кокетку, а визуальная красота фильма просто выше всяких похвал. Но даже уникально изысканное кинематографическое воображение Джейн Кэмпион не может, в конце концов, охватить всю литературную, историко-культурную и психологическую многогранность Китса.

Отрывки из книги «Китс: короткая жизнь в девяти стихотворениях и одной эпитафии» Лакасты Миллер. Авторское право (c) 2022. Перепечатано с разрешения издателя.

Лукаста Миллер (Lucasta Miller)

Лакаста Миллер — британский литературный критик, работавшая в «The Independent» и «The Guardian». Она была основателем редакции «Notting Hill Editions», а также внештатным исследователем в Вульфсон-колледже в Оксфорде и внештатным научным сотрудником в Леди-Маргарет-Холл в Оксфорде. Миллер живёт в Лондоне с мужем и двумя детьми.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ