Язвительное остроумие Ширли Джексон

Автор «Лотереи» в своих умопомрачительно смешных письмах превращает повседневные вещи в волшебство

В конце июля 1957 года превосходнейшая американская писательница, автор произведений в жанре ужасов отвечала некоей миссис Уайт: «Если вам не по вкусу мои персики, не трясите мое персиковое дерево. Искренне Ваша, Ширли Джексон». Остроумно и пикантно — в таком духе Джексон писала все свои письма. После публикации в выпуске журнала «Нью-Йоркер» в 1948 году имевшего невероятный коммерческий успех рассказа о буколическом зле «Лотерея» она получала огромное количество гневных писем. Так что письмо миссис Уайт было не в диковинку. В 40 лет Джексон была на пике своего творческого пути, который пролегал от пары сотен рассказов, шести романов до двух томов мемуаров и теперь этих писем, отредактированных и представленных ее старшим сыном, Лоренсом Джексоном Хайманом и профессором колледжа Тринити в Дублине, Бернис М.Мерфи.

В хронологически упорядоченном издании «Письма Ширли Джексон» (The Letters of Shirley Jackson) четко прослеживается весь жизненный путь писательницы. Джексон родилась в Сан-Франциско, выросла в Рочестере, штат Нью-Йорк, и поступила в колледж в Сиракузах, где встретилась со Стэнли Эдгаром Хайманом, с которым она впоследствии переедет в Нью-Йорк. Она начала писать для журнала «Нью-Йоркер» и производить на свет детей, хотя и ее родители, и родители Хаймана угрожали лишить их наследства. Ее родители были последователями учения «Христианская наука», его — евреями, а отца Джексон больше всего раздражали коммунистические убеждения Хаймана. Со своей новой семьей писательница переехала в Вермонт, где Хайман стал работать в Беннингтонском колледже и где Джексон прожила до самой смерти от сердечной недостаточности в возрасте 48 лет.

Джексон всегда пользовалась коммерческим успехом, но, как однажды написал сам Хайман, «не получила ни наград, ни премий и ни грантов, ни званий, ее имя частенько не упоминалось в списках, где оно бесспорно должно было быть». В последние годы ее биограф Руфь Фрэнклин и другие заинтересованные читатели работали над восстановлением литературного имени Джексон, пострадавшего из-за дискриминации по половому признаку. То, что она писала смешные рассказы для женских журналов, похоже, обернулось против нее, а в опубликованной в 2016 году биографии писательницы «Ширли Джексон: довольно призрачная жизнь» (Shirley Jackson: A Rather Haunted Life) Франклин связывает растворение ее имени c травлей, которую та терпела от своего мужа. По словам Франклин, Хайман был литературным критиком, который однажды «посадил в бутылку из-под молока богомола с червяком», чтобы понаблюдать, как они бьются на смерть. Кроме того, его хроническая неверность и то, что он считал себя жутко важным человеком — все это вкупе подрывало уверенность Джексон в себе.

От самого имени Ширли Джексон уже расползается угроза: мы представляем себе устрашающие залы дома на холме, скрытую трагедию, разворачивающуюся в романе «Мы живем в замке», ее неблагополучную семейную жизнь и раннюю смерть. Зато ее письма на удивления бодры и свидетельствуют о ее таланте к сочинительству (силе ее воображения), благодаря которому ничем не примечательные люди и события обретали под ее пером волшебную силу.

Самые ранние из этих писем относятся к 1938 году, когда Джексон был 21 год. Она уже была страстно влюблена и не скрывала этого. Она еще училась и на своей пишущей машинке модели Ernest, печатая на которой она обычно обходилась без знаков препинания и традиционного использования прописных, писала Хайману безнадежные письма, где металась от уныния из-за его отказов к радости по поводу силы своих собственных чувств:

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТАК ЖЕ СИЛЬНО, КАК ВСЕГДА, А ТО И СИЛЬНЕЕ, И ТО, О ЧЕМ Я ТЕБЕ СОВРАЛА — Я ПРОСТО СЕБЯ В ЭТОМ УБЕДИЛА, ПОТОМУ ЧТО ЗЛИЛАСЬ И ОБИЖАЛАСЬ, И ЭТО НЕ ПОВТОРИТСЯ, ЕСЛИ ВОЗЬМЕШЬ МЕНЯ ОБРАТНО». (представляете?)

Они поженились в 1940 году. Прошло время, пара осваивается в браке, и Хайман предстает мелочным и жестоким, человеком, который не в состоянии хранить верность и при этом, похоже, не может простить Джексон, что она от этого страдает. В 1939 году в своем письме Хайману она мимоходом отмечает свою печальную интонацию, утверждая, что это не горечь, а «внезапное осознание, что я опять встреваю и пытаюсь сказать, мне не нравятся девушки, с которыми ты спишь… а я не должна. прости».

И все-же в письмах к друзьям Джексон так сатирически описывает его похождения. Она пишет так смешно, что нанесенные им страдания будто развеиваются, как туман над разогретой лужайкой. В одном из писем она говорила, что Хайман как-то раз «в ярости» подсчитал, что время, которое она тратит на написание одной страницы, означает потерю 40 долларов для домашнего хозяйства, поэтому-то ее письма такие длинные. Однако он также полагал, что «мои брауни стоят шести долларов за штуку». Эти расчеты строились, отмечала Джексон, на том, что «он жалеет о каждой минуте, когда я не пишу, хотя очень любит брауни». Этот Хайман рассматривает труд своей жены как нечто измеряемое в минутах и долларах, некий товар, который совершенно иначе соотносится со временем и деньгами по сравнению с его собственными, более возвышенными литературными увлечениями.

В этих строках Хайман предстает придирчивым и глупым, не более, чем еще одним малолетним подопечным в феодальных владениях Джексон, еще одним ртом. В письме близкому другу семьи, Ральфу Эллисону, она снова оказывается властительницей перевернутого королевства: «Я прекрасно провожу время: левой рукой пишу роман, правой — длинный рассказ, в котором слоев не меньше, чем этажей на центральном вокзале, — пишет она, — зажатой в зубах ложкой помешиваю шоколадный пудинг, а обеими ногами переключаю телевизионные программы».

Письма писательницы изобилуют колкостями и зарисовками Хаймана в глупом виде. На одном из ранних рисунков он важно склоняется над цветком, а подпись гласит: «Стэнли, критик». Разозлившись на него, она пишет: «многоуважаемый Хайман, жаль, что не могу ответить на ваше последнее письмо — я случайно его разорвала и уронила в огонь. прошу прощения».

Хотя она высмеивает своего отвратительного супруга, ее письма также свидетельствуют о ее таланте наполнять совершенно безобидные вещи недобрым или таинственным смыслом. Ее, наверно, всегда тянуло ко всему зловещему, но только когда она повзрослела и оказалась заложницей домашнего быта, ее тяга к ужасам обострилась и стала изощреннее. Чем зауряднее протекала ее повседневная жизнь (выводок детей, муж, за которым нужно убирать), тем более жуткие и интересные происходили события. В Беннингтоне ее однажды чуть не смыло внезапным паводком. В письмах к матери няня Эмма сначала кажется подарком судьбы, но однажды утром Джексон просыпается и видит «что эмма стоит у моей постели и шепотом зовет меня, желая что-то показать. я иду за ней вниз, и она мне сообщает, что в ее комнате была маленькая девочка — она играла с синей птичкой», которая «ей докучала», а «остальные (не уточняется кто) стояли снаружи и слушали».

Ураган, пока писательница удерживает створки ворот в гараже, выбивает в них все стекла, обрушивая град осколков. Ее сын Лори въезжает на велосипеде прямиком в поток машин. Ее дочь Салли вдруг становится тихой и грустной и в конце концов признается, что жестокий школьный учитель «выпорол ее линейкой, залепил пощечину, прищемил ей ухо прищепкой, назвал лгуньей и воровкой и заставил стоять перед всем классом, пока ученики обзывали ее».

Повседневные тревоги не приводили Джексон в отчаяние, а вызывали бурлящую злобу, которая выплескивалась в ее прозе. В 1969 году (через пять лет писательницы не стало) в одном из писем другу она сообщает, что ее мучает «череда снов о своего рода договоре с дьяволом». Почти 15 лет назад, вспоминает писательница в том же письме, она однажды проснулась с криком «я не подписывала, не подписывала», за этим кошмаром последовал еще один, такой жуткий, что она даже не станет рассказывать ничего, кроме того, что ей пришлось написать матери и спросить «не была ли она в детстве жертвой какого-нибудь преступления». В ответ мать написала Стэнли, чтобы «спросить, знает ли он, что я выдумываю всякое, и не поругались ли мы»?

Лучшие произведения Джексон, не имеют никакого отношения к ее жизни, потому что исключительными их делает ее превосходный сухой слог, а не сюжет. Писательница действительно жила в большом, унылом доме в Беннингтоне, когда писала «Призрак дома на холме», но зловещим он стал под ее пером: и вот дом на холме, «казалось возник под руками строителей помимо их воли, самолично, по собственному мощному замыслу определяя будущие линии и углы; он вздымал свою главу на фоне неба без всякого снисхождения к человеческому» (перевод Е.Доброхотовой-Майковой).

Так же как Хайман был призраком, составляющим часть композиции в письмах писательницы, сама она стала фантомным явлением в американской литературе. Не в этом ли заключается снившийся ей «договор с дьяволом» — в компромиссе между возможностью заработать и получением литературного статуса? Или снившейся ей подписью на дьявольском договоре была ее подпись под брачным свидетельством? Кто бы ни был для нее этим дьяволом, больше всего она любила не его самого, а его манера оформления сделки: ухищрения, на которые идут люди, чтобы добиться желаемого, исключительная настойчивость, с которой нас преследует прошлое. «Письма Ширли Джексон» — это беглое знакомство с пожалуй самой сложной личной жизнью в литературном мире и компромиссами, на которые писательнице пришлось пойти, чтобы ее прожить.

Джо Ливингстон (Jo Livingstone)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ