Код доступа

6

Мама и бабушка давно просили Марусю сфотографироваться в ателье и прислать им свою фотографию, чтобы они могли поставить ее на сервант и любоваться, пока Маруся ездит по своим гарнизонам.

Последний раз Маруся снималась в фотоателье на первом курсе мединститута, и та давнишняя фотография ей самой не очень-то нравилась. По настоянию мамы она тогда нарядилась в темную кофту с белым кружевным воротничком. Полтавский старичок-фотограф усадил Марусю в банальную, по ее мнению, позу: заставил подпереть рукой подбородок и неудобно наклонить голову. В итоге получилось, как говорится, то, что получилось: портрет напряженной старомодно одетой школьницы с испуганным взглядом.

– Через несколько лет ты себе на этой фотографии будешь казаться красавицей! – утешала расстроенную Марусю мама. – Как правило, люди по прошествии времени переоценивают свои старые фото…

Однако то ли с тех пор прошло еще недостаточно времени, то ли эта Марусина фотография стала исключением из выведенных мамой жизненных правил, но Марусе она по-прежнему не нравилась.

С учетом имеющегося неудачного опыта в этот раз Маруся решила подойти к делу ответственно. Для похода в ателье выбрала кремовую блузку с бантом, сшитую по выкройке из журнала «Бурда», и плиссированную юбку. Заранее договорилась со знакомой парикмахершей Валентиной Семеновной – чтобы попасть в фотоателье сразу после стрижки и укладки, то есть с минимальным риском для прически. Благо парикмахерская, в которой работала ее знакомая, находилась недалеко от фотоателье.

С этой парикмахерской, к слову, у Маруси были связаны особые воспоминания, здесь она познакомилась с Эльзой, позже ставшей четвертой жертвой хитрого и безжалостного убийцы. Пятой его жертвой едва не стала сама Маруся, она и вычислила преступника, мало того, рискуя жизнью, участвовала в его поимке…

Эльза сделала тогда Марусе замечательную стрижку «Сэссон», прекрасно смотревшуюся на Марусиных слегка вьющихся волосах. Маруся искала альтернативу конскому хвосту, в который стягивала непослушные кудряшки, и результат стараний Эльзы ей очень понравился. Настолько, что она оставалась верна этой прическе до сих пор, хотя и немного отпустила волосы, теперь ее прическа выглядела еще более воздушной…

Фотоателье Маруся тоже заприметила давно – в глубине городского парка прятался старинный двухэтажный особнячок в готическом стиле. Внимание прохожих привлекали огромное наклонное окно с северной стороны здания и витрина под вывеской у главного входа, в которой красовались несколько увеличенных портретов и пейзажей. Во всех фото чувствовалась рука мастера.

Марусе почему-то казалось, что в этом сказочном домике просто не могут делать плохие фотографии. Ателье в парке порекомендовал ей и начальник Дома офицеров Артемьев: по словам Юрия, там работает его знакомый, ветеран войны и опытный фотограф.

– В районной службе быта Ионыч считается лучшим, – авторитетно заявил Юрий и попросил передать фотографу привет.

В день, на который Маруся наметила свое мероприятие, с утра падал крупными хлопьями снег. Зимний парк, укутанный пушистым белоснежным покрывалом, выглядел невероятно красиво. Но Марусе снегопад оказался очень некстати: ей пришлось накинуть поверх свежей укладки газовый шарфик и вприпрыжку бежать от парикмахерской к фотоателье, чтобы часовые труды Валентины Семеновны за две минуты не пошли прахом.

На крыльце Маруся смахнула снег с меховой оторочки капюшона пальто, сняла косынку и толкнула дверь.

Негромко звякнул колокольчик, и она очутилась в просторном фойе с колоннами и высоким потолком. Оформленное в стиле барокко помещение – с пилястрами, лепниной, большой люстрой, тяжелыми бархатными гардинами на окнах и развешенными по стенам фотографиями в массивных рамах – показалось Марусе слишком уж вычурным. Из боковой двери на звук колокольчика вышла невысокая сухонькая старушка со стянутыми в узел блеклыми волосами и в накинутой на плечи теплой шали.

– Здравствуйте, вы хотите сфотографироваться? – Старушка оценивающе посмотрела на посетительницу. По-видимому, это была приемщица заказов.

– Вы угадали, – улыбнулась Маруся, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу на пороге.

– Проходите, раздевайтесь, здесь тепло. Нужно немного подождать, фотограф проявляет пленку, освободится минут через десять. Вы как раз успеете подготовиться, – старушка величественным жестом указала на зеркало, такое же старинное, как и весь здешний интерьер. – Можете также полистать альбомы, выбрать образ. Вы уже знаете, как хотите сфотографироваться?

– Хотелось бы портрет и фотографию в полный рост, это возможно? – снова улыбнулась Маруся.

В этом ателье даже приемщица гораздо больше походила на учительницу музыки из института благородных девиц. По крайней мере, Маруся, окончившая обычную советскую школу, считала, что учительницы музыки из дореволюционных пансионов выглядели именно так.

– У нас возможно все, – старушка гордо вскинула подбородок, а затем бросила на Марусю критический взгляд. – И нужно, чтобы ваше лицо отошло от мороза. Меня можете называть Любовь Павловной. Пойдемте, покажу вам павильоны, быть может, выберете какой-нибудь фон.

Она с неожиданной грацией повернулась и пошла впереди Маруси, по пути щелкнув выключателем.

– Вот павильон для ростовой съемки, здесь есть разные задники – море, горы, старинный замок… Есть красивые кресла, столики, бутафорские колонны, скульптура Аполлона и Венеры…

Маруся с удивлением оглядывала павильон, уставленный огромными софитами и экранами – белыми и серебристыми. «Кажется, такие экраны называются отражателями», – мимоходом подумала она. Прожекторы свисали даже с потолка. Посреди зала возвышалась монументальная деревянная фотокамера с кожаными мехами, водруженная на тележку с колесиками, рядом притулилась камера поменьше на деревянной треноге.

На задней стене красовался морской пейзаж с парусником на горизонте.

Вдруг Любовь Павловна остановилась и прислушалась. Где-то приглушенно мяукал кот.

– Извините, мне надо впустить Бисмарка. – Любовь Павловна отодвинула занавес у задней стены, за которым обнаружилась небольшая дверь. Щелкнула щеколда, и с улицы степенно вошел большой пушистый котяра цвета кофе с молоком, припорошенный крупными снежинками. Он недовольно глянул на Любовь Павловну, что-то мявкнул в адрес Маруси и гордо прошествовал в одному ему известном направлении.

– Иди-иди, Бася, покушай, – заискивающим голосом произнесла Любовь Павловна, ежась от хлынувшего в открывшийся проем морозного воздуха, и заперла дверь.

– Бисмарк – наш любимец, – известила она Марусю, – спасает нас от нашествия крыс и мышей, без него мы бы с ними не справились… Однако я отвлеклась, пойдемте на второй этаж, там у нас еще один съемочный павильон и комната ожидания.

Зал наверху – со множеством зеркал, мягкими креслами и вешалками – впечатлил Марусю не меньше. Массивная гардина скрывала вход во второй съемочный павильон, еще просторнее первого и с огромным, во всю стену, наклонным окном. Вероятно, тут можно было делать групповые снимки.

– Здорово тут у вас, – восхитилась Маруся, – можно весь наш танцевальный ансамбль сфотографировать в костюмах…

Со стороны лестницы послышались тяжелые шаги и скрип рассохшихся деревянных ступенек. В павильон вошел худощавый седой мужчина лет шестидесяти, в светлой рубашке, синем матерчатом фартуке и такого же цвета нарукавниках. В руках он нес огромные деревянные кассеты от павильонной фотокамеры.

– О, у нас клиентка? – приветливо улыбнулся мужчина. – Любовь Павловна, вы уже ознакомили девушку с нашими павильонами? Разрешите представиться, Василий Ионович Гвоздарев, фотограф. – Он сунул кассеты под мышку и протянул руку, которую Маруся пожала. – Я смотрю, вы неплохо подготовились, как называется ваша прическа? Прелэстно, прелэстно… Любовь Павловна, поставьте, будьте любезны, чайник, согреемся немного и приступим к фотографированию.

Маруся попыталась было от чая отказаться, но оба – и Василий Ионович, и Любовь Павловна – так яростно замахали руками, что она рассмеялась и, поблагодарив, согласилась.

Чай сели пить в небольшой комнатке на первом этаже, отгороженной от зала расписной складной ширмой. Василий Ионович снял фартук, надел толстый вязаный джемпер и сразу стал похож на уютного домашнего дедушку.

– Чем богаты, тем и рады, – он поставил на журнальный столик коробку конфет. – Итак, вы Маруся, верно? Мне товарищ Артемьев о вас рассказывал. По-моему, он от вас просто бэз ума. А еще он говорил, что вы замечательно танцуете.

– А мне он рассказывал, что вы замечательный портретист, – зарделась Маруся.

– Ну, что есть, то есть. – Василий Ионович помешал ложечкой в стакане с мельхиоровым подстаканником. – Я, видите ли, поклонник творчества известного фотографа Свищева-Паоло и даже был лично знаком с Николаем Ивановичем. А он, вообразите, снимал портреты Есенина, Лемешева, Качалова! Не менее известен, чем Карл Карлович Булла – портрэтист и мастер документальной фотографии из Санкт-Петербурга, а позднее – Ленинграда… Портрэт, как мне представляется, самый сложный жанр в фотографии. Надо уловить самую внутреннюю суть человека, заглянуть в душу, я бы сказал. Тогда есть шанс на успех. А у нас сейчас как? Прибежали, быстренько сели – щелкните нас! Разве это портрэт? Сплошное ремесленничество! – Гвоздарев с досадой махнул рукой. – Хотя я люблю снимать и пейзажи – природу и архитектуру… Кто сказал, что архитектура – это застывшая музыка?

– Гёте? – предположила Маруся.

– Браво! – одобрительно кивнул Гвоздарев. – Вы нравитесь мне все больше и больше! А вы заметили, что в нашем городе очень много таких «звучащих» зданий?

– Угощайтесь, Маруся, – Любовь Павловна пододвинула Марусе коробку с конфетами, – Василий Ионович у нас любитель поговорить, но, надо сказать, и дело свое знает отменно. Видели в фойе фотографии? Это его работы. Талантливо, не правда ли?

Маруся выразила горячее согласие.

Бисмарк, соизволивший осчастливить общество своим присутствием, бесшумно запрыгнул на свободный стул и чинно уселся, светя огромными круглыми глазами. Бисмарк живо напомнил Марусе Мурека, кота ее покойной подруги Дануты. От этого воспоминания у нее защемило сердце…

Сама съемка растянулась часа на два. Любовь Павловна помогла Марусе припудриться и накрасить губы специальной зеленой помадой. Оказывается, на черно-белой фотографии красный цвет получается просто серым, зато зеленый создает эффект ярко накрашенных губ. Этим приемом, по словам Любови Павловны, пользовались еще во времена немого кино.

Василий Ионович усадил Марусю на стул с резными подлокотниками, долго возился с лампами и софитами, выставляя свет, а затем, спрятавшись под черным покрывалом, целился в Марусю огромным глазом объектива деревянной камеры с мехами-гармошкой.

Все это время он беспрерывно говорил – рассказывал об истории фотографии, читал стихи, смешил анекдотами, добиваясь от Маруси нужного ему настроения. Добившись, вскрикивал:

– Внимание, замерли! Не дышим! – снимал крышку с объектива, делал круговое движение рукой и водружал крышку на место. Потом менял кассеты, и все повторялось сначала.

В завершение вечера Василий Ионович, узнав, что Марусин папа увлекается фотографией, а Маруся иногда помогала ему проявлять пленки и печатать снимки, пригласил ее заглянуть в его святая святых – фотолабораторию, где он священнодействовал с химикатами и растворами. Посреди лаборатории, залитой таинственным красным светом, возвышался большой фотоувеличитель со штурвалами, напоминавшими корабельные. В углу стоял барабанный глянцеватель для сушки фотографий, на столе – наполненные растворами ванночки и весы для взвешивания реактивов. На полочках теснились бесчисленные баночки и колбочки…

Провожая гостью, Василий Ионович и Любовь Павловна сообщили Марусе, что ждут ее через неделю, к этому времени ее фотографии, мол, будут готовы.

После этого удивительного дня Марусю еще долго не покидало ощущение, что она побывала в необычном и загадочном мире. Оставалось только набраться терпения, чтобы дождаться фотографий. Ох, и трудная же это задача!..