Меч и Цитадель

XVI. Альзабо

Взявшись помогать Касдо в возне со ставнями, я повернулся спиной к Агии, а стало быть, и к ее ножу. Эта оплошность едва не стоила мне жизни, так как Агия не преминула броситься на меня, едва я поднял ставень. Да, согласно известной поговорке, женщина и портной острие держат книзу, однако Агия, будто заправский убийца, ударила острием вверх, чтоб наверняка вспороть кишки и достать до сердца. В последний миг развернувшись, я принял удар на ставень, и клинок, вогнанный между досками, блеснул сталью у самого моего носа.

Необычайная сила удара Агию и подвела. Рванув ставень вбок, я отшвырнул его в угол вместе с ее ножом. И Агия, и Касдо стрелой метнулись к нему. Агию я, ухватив за плечо, оттащил назад, а Касдо с размаху вставила ставень в окно – вместе с ножом, рукоятью наружу, навстречу надвигающейся грозе.

– Дура, – спокойно, будто смирившись с поражением, буркнула Агия. – Где твоя голова? Сама же вручаешь оружие тому, кого боишься.

– Ножи ему без надобности, – пояснила Касдо.

В доме стало темно: мрак разгоняли лишь рыжеватые отсветы пламени в очаге. Я огляделся вокруг в поисках свечи или фонаря, но ничего подходящего не нашел. Как выяснилось позже, скудный запас источников света хозяева отнесли на чердак. Снаружи сверкнула молния, окаймившая вспышками кромки ставней и вычертившая прерывистую ярко-белую линию у порога, под дверью. Лишь спустя некоторое время я понял, что линии следовало оказаться не прерывистой, а сплошной.

– Снаружи есть кто-то, – сказал я. – Стоит на крыльце.

Касдо кивнула.

– Вовремя я окна успела закрыть. Так рано он еще не появлялся. Наверное, гроза его разбудила.

– Но, может быть, это твой муж?

Прежде чем она успела ответить, снаружи снова раздался голос – все тот же, детский, тоньше даже, чем у мальчишки:

– Мама, открой! Впусти меня!

Пугающую неестественность в этих простых словах почувствовал даже я, знать не знавший, кем они произнесены. Да, может, голос и вправду был детским, но никак не голосом обыкновенного, человеческого ребенка.

– Мама, – настаивал он, – пусти, тут дождь начинается!

– Поднимемся лучше наверх, – сказала Касдо. – Если втащим лестницу за собой, нас ему не достать, даже если в дом проберется.

Я подошел к двери. Без вспышек молний ног существа, стоявшего на пороге, было не разглядеть, однако снаружи, сквозь стук дождя, явственно слышалось хриплое, медленное дыхание, а еще негромкий сухой скрежет, словно тварь, ждавшая там, в темноте, переминалась с ноги на ногу.

– Ваша работа? – спросил я Агию. – Еще одна Гефорова тварь?

Агия покачала головой, лихорадочно кося карими глазами то вправо, то влево:

– Нет. Они живут в этих горах сами по себе, и ты должен бы знать об этом куда лучше меня.

– Мама?

За этим последовало шарканье ног: похоже, тварь там, на крыльце, раздосадованная, отвернулась от двери. В одном из ставней зияла трещина, и я осторожно приник к ней глазом. Снаружи царила непроглядная тьма, и разглядеть мне не удалось ничего, однако из темноты донеслись мягкие, тяжелые шаги, точно такие же, какие мне доводилось порой слышать дома, за решетками подвальных амбразур Медвежьей Башни.

– Третьего дня он уволок Северу, – сказала Касдо, поднимая на ноги старика, но тот, не желая расставаться с теплом очага, повиновался ей неохотно. – Я настрого запретила им с Северианом в лес бегать, так он сюда, на поляну, вышел, этак за стражу до сумерек. С тех пор возвращается каждый вечер. Пес следа не брал, и нынче с утра Бекан пошел искать его сам.

К этому времени я уже догадался, о каком звере речь, хотя своими глазами подобных ему ни разу не видел.

– Значит, это альзабо? – сказал я. – Зверь, из чьей железы приготовляют тот самый аналептик?

– Верно, альзабо, – подтвердила Касдо, – а вот про аналептики мне ничего не известно.

Агия расхохоталась:

– Зато Севериану известно, да еще как! Он же отведал премудрости этого зверя и теперь носит с собою – в себе – свою возлюбленную! Воображаю, как эти двое шепчутся по ночам – в поту, в разгаре любовной страсти!

Ловко нырнув под мой удар, она загородилась от меня столом.

– Разве ты, Севериан, не рад, не счастлив оттого, что среди зверей, привезенных на Урд взамен истребленных нашими предками, оказались альзабо? Не будь на свете альзабо, ты потерял бы свою драгоценную Теклу навеки! Расскажи, расскажи-ка Касдо, как альзабо тебя осчастливили!

– Искренне сожалею о гибели твоей дочери, – сказал я Касдо, – и готов, если будет на то воля свыше, защитить твой дом от чудовища.

Мой меч стоял у стены, и, дабы продемонстрировать, что слова у меня не расходятся с делом, я потянулся к нему. Потянулся… и как раз вовремя: в тот же миг за дверью раздался новый голос, мужской:

– Отпирай, милая!

Мы с Агией, точно сговорившись, бросились к Касдо, однако остановить ее не успели. Стоило ей отодвинуть засов, дверь распахнулась настежь.

Зверь, поджидавший снаружи, стоял на четырех лапах, но, невзирая на это, его могучие плечи оказались вровень с моей головой. Морду он опустил книзу, так что шерсть, гребнем торчавшая на загривке, возвышалась над острыми кончиками ушей. В отсветах пламени очага его клыки сверкали белизной, глаза горели красноватым огнем. Мне довелось смотреть в глаза самых разных созданий, что явились к нам из-за края света. Как утверждают некоторые филогносты, они привлечены гибелью местных видов и подобны племенам энхоров, вооруженных ножами из камня и факелами, стекающимся в деревни, опустошенные войнами или эпидемиями, однако их глаза были всего-навсего глазами зверей. Огненный взгляд альзабо таил в себе нечто иное – не человеческий разум, но и не простодушие дикого зверя. Так, подумалось мне, мог бы смотреть дьявол, наконец-то восставший из бездны на какой-нибудь черной звезде… Но тут я вспомнил людей-обезьян: они ведь тоже казались сверхъестественными чудовищами, однако глаза их были глазами людей.

На миг показалось, что дверь еще можно успеть вновь затворить. В ужасе отшатнувшаяся, Касдо вцепилась в дверь, навалилась на нее плечом, однако альзабо, вроде бы двигавшийся неторопливо, даже с ленцой, оказался куда проворнее хозяйки дома. Край двери ударился о его ребра, будто о камень.

– Оставь открытой! – крикнул я Касдо. – Нужно больше света!

С этими словами я обнажил «Терминус Эст». Отразивший огонь очага, клинок меча тоже казался языком жгучего пламени. Конечно, тут куда более кстати пришелся бы арбалет приспешников Агии, стрелы коего воспламеняются от трения о воздух, а при ударе взрываются, словно камни, брошенные в плавильную печь, однако «Терминус Эст» я чувствовал точно продолжение собственных рук, а арбалет мог бы дать альзабо возможность броситься на меня, пока я взвожу его заново, если первая стрела пройдет мимо.

Впрочем, длина клинка отнюдь не гарантировала мне безопасности. Притупленный, лишенный острия кончик не позволял проткнуть зверя насквозь, буде он прыгнет ко мне. В таком случае альзабо придется рубить в прыжке, а я, нисколько не сомневаясь в своей способности отделить его голову от могучей шеи на лету, понимал: промах означает гибель. Вдобавок для удара требовалось достаточно места, а в тесной комнате его хватало едва-едва, да еще нужен был свет, однако огонь в очаге угасал.

Между тем старик, мальчишка по имени Севериан и Касдо куда-то исчезли – возможно, вскарабкались на чердак, пока я не сводил глаз с альзабо, а может, по крайней мере, кто-то из них выскользнул в распахнутую дверь за его спиной. Со мной осталась одна только Агия, вжавшаяся спиной в угол и выставившая перед собой окованный железом посох Касдо, словно моряк, в отчаянии обороняющий шлюпку от надвигающегося галеаса при помощи отпорного крюка. Я понимал, что, заговорив с Агией, привлеку к ней внимание зверя, однако, если альзабо хоть повернет к ней голову, мог без труда перерубить ему спинной хребет.

– Агия, мне нужен свет, – сказал я. – В темноте зверь меня одолеет. Помнится, как-то раз ты взялась отвлекать меня, чтоб твои люди смогли зайти ко мне за спину и убить. Сейчас я возьмусь отвлечь на себя зверя, если ты всего-навсего принесешь свечу.

Агия кивнула, подтверждая, что мысль поняла, и в тот же миг зверь двинулся ко мне. Нет, не прыгнул, как я ожидал, но лениво, однако проворно скользнул вправо, приблизившись ровно настолько, чтоб не попасть под удар. Охваченный недоумением, я вовсе не сразу сообразил, что, держась у стены, он не оставляет мне места для каких-либо атак, а если сумеет, еще немного продвинувшись вбок, занять позицию между мною и очагом, то оставит меня и без света.

Так между нами началась осторожная, напряженная игра, причем альзабо изо всех сил старался воспользоваться к собственной выгоде и креслами, и столом, и стенами, а я – выиграть побольше места для удара мечом.

Наконец я прыгнул вперед и взмахнул мечом. Увернувшись, альзабо, как мне показалось, разминулся с клинком не более чем на ширину пальца, метнулся ко мне и отпрянул назад, едва успев уклониться от второго, обратного маха. Способные впиться в голову человека, как человек впивается зубами в бок яблока, челюсти зверя щелкнули у самого моего носа. Казалось, густая, едкая вонь из его пасти окутала меня с головы до ног.

С небес вновь ударила молния, да так близко, что после того, как гром стих, я услышал оглушительный треск и грохот, возвещающий о падении и гибели огромного дерева. Вспышка молнии, озарившая все вокруг парализующим светом, ослепила меня, сбила с толку. Взмахнув мечом навстречу нахлынувшей тьме, я почувствовал, как клинок, впившись в кость, пружинисто отскочил вбок, и, едва гром отгремел, нанес новый удар, но на сей раз лишь отшвырнул прочь одно из кресел, в щепки разбившееся о стену.

Вскоре в глазах прояснилось. Пока мы с альзабо кружили по комнате, стараясь перехитрить друг друга, Агия тоже не сидела на месте. Должно быть, во время удара молнии она рванулась к лестнице и сейчас в спешке карабкалась на чердак, а Касдо, свесившись вниз, протягивала ей руку. Альзабо возвышался передо мной, с виду вроде бы целый и невредимый, однако вокруг его передних лап скопилась лужица темной крови, обильно каплющей неизвестно откуда. В отсветах пламени его клочковатая шерсть отливала красным, когти на лапах – куда длиннее, толще медвежьих – тоже сделались темно-красны и словно бы полупрозрачны. Взглянув на меня, зверь снова заговорил тем же голосом, каким окликал Касдо из-за дверей – отпирай, дескать, милая, – и голос его казался куда ужасней, чем речь внезапно заговорившего трупа.

– Да, – сказал он, – я ранен. Но боль ничтожна, а стою я и двигаюсь не хуже прежнего. Тебе не по силам вечно не подпускать меня к семье.

Казалось, устами зверя говорит сильный, прямодушный, не привыкший отступать перед трудностями человек.

Вынув из ладанки Коготь, я положил камень на стол, но засветился он лишь тусклой лазурной искоркой.

– Свет! – крикнул я Агии, однако света так и не дождался. Судя по дробному стуку лестницы о доски чердачного пола, женщины втащили ее за собою наверх и на том успокоились.

– Сам видишь, отступать тебе некуда, – все тем же мужским голосом сказал зверь.

– Но и тебе к ним, наверх, хода нет. Допрыгнешь ли ты до люка, с рассеченной-то лапой?

Мужской голос резко сменился тоненьким, плаксивым писком маленькой девочки:

– Не допрыгну, так влезу. По-твоему, мне не хватит ума придвинуть туда, к люку, стол? Мне, умеющей говорить?

– То есть ты все-таки зверь и знаешь об этом?

Голос девочки снова сменился мужским:

– Мы понимаем, что живем в теле зверя, как прежде жили в сожранных зверем оболочках из плоти.

– И ты, Бекан, с легким сердцем позволишь ему сожрать жену с сыном?

– Еще как! Сам его к этому подтолкну. И тогда все мы – я, Севера, Касдо и Севериан – снова будем вместе. Как только огонь угаснет, вначале к нам с Северой присоединишься ты, а следом за тобой и они.

Я от души рассмеялся:

– Ты не забыл, что получил рану, когда я ничего не видел?

Держа «Терминус Эст» наготове, я пересек комнату, поднял с пола доску, служившую спинкой разбитому креслу, и бросил ее в огонь. Над очагом взвилось облако искр.

– Думаю, дерево прекрасно выдержано, да еще чья-то заботливая рука натерла его пчелиным воском. Ярко будет гореть!

– Ничего. Со временем тьма придет. – В голосе зверя – Бекана – слышалось неисчерпаемое терпение. – Тьма придет, и ты присоединишься к нам.

– Нет. Когда кресло догорит и свет начнет гаснуть, я просто подойду ближе и покончу с тобой. А до тех пор подожду, пока ты не истечешь кровью.

Последовавшее за этим молчание казалось особенно жутким, оттого что во взгляде зверя не появилось ни намека на раздумья. Да, я понимал: подобно следам нейронного химизма Теклы, закрепленного в ядрах определенных клеток моих лобных долей при помощи секрета желез точно такого же существа, хозяин дома и его дочь обретаются в темных дебрях звериного мозга и верят, будто продолжают жить… но каким может быть этот призрак жизни, какие влечения и грезы могут руководить им – о сем оставалось только гадать.

Наконец «Бекан» вновь подал голос:

– Стало быть, спустя стражу-другую я покончу с тобой или ты покончишь со мной. А может, в схватке погибнем мы оба. Если я сейчас отвернусь и уйду в ночь, под ливень, станешь ли ты выслеживать меня, когда Урд снова повернет лицо к свету? Или, может, останешься здесь, не пуская меня к родным, к жене с сыном?

– Нет, – отвечал я.

– И всей честью имеющейся поклясться готов? Вот на этом мече, хотя не можешь поднять его к солнцу?

Шагнув назад, я повернул «Терминус Эст» к себе – так, чтоб его затупленное острие указывало на сердце.

– Клянусь сим мечом, символом моего Искусства, моего ремесла, не выслеживать тебя назавтра, если ты не вернешься сюда нынче ночью, а с наступлением дня уйти из этого дома.

Зверь плавно, с быстротою змеи, развернулся к двери. Пожалуй, в тот миг я мог бы перерубить его мощный хребет, но в следующий миг он, канув в ночь, исчез без следа – если не брать в расчет распахнутой двери, разбитого кресла и лужи крови (по-моему, гораздо темнее крови зверей нашего мира), мало-помалу впитывавшейся в дочиста выскобленные половицы.

Подойдя к двери, я запер ее на засов, спрятал Коготь на место, в висевшую на шее ладанку, а после, по наущению зверя, придвинул к люку в потолке стол, поднялся на него, подтянулся и без труда взобрался на чердак. Касдо со стариком и мальчишкой по имени Севериан (судя по его взгляду, воспоминания об этой ночи обещали остаться при нем лет этак на двадцать, не меньше) жались в дальнем углу, залитые дрожащим светом лампы, подвешенной к одному из стропил.

– Как видите, я жив, – сказал я им. – Вы слышали, о чем мы говорили внизу?

Касдо безмолвно кивнула.

– Посвети вы сверху, как я просил, мне не пришлось бы так поступать. Ну а теперь я вам, на мой взгляд, ничего не должен. И сам бы на вашем месте оставил этот дом с наступлением дня, отправившись вниз, в долины, но это уж как хотите.

– Мы очень уж испугались, – пробормотала Касдо.

– Я тоже. Где Агия?

К немалому моему удивлению, старик ткнул пальцем вбок. Взглянув туда, я обнаружил в толстой соломенной кровле прореху вполне достаточной для стройного тела Агии ширины.

В ту ночь я, предупредив Касдо, что убью любого, кто спустится вниз с чердака, уснул у горящего очага, а утром вышел наружу и обошел вокруг дома. Как и следовало ожидать, застрявший в дощатом ставне нож Агии исчез.