Дни, когда я плакала

Глава 5. Ложь обо мне, в которую верят люди

Ложь обо мне, в которую верят люди

1. Мне всё равно, когда мои белые друзья произносят слово на букву Н.

2. Я перестала общаться с Дестани, потому что с ней флиртовал Мэттью Рэдд.

3. Я поступила в Колумбийский университет благодаря политике равных возможностей.

4. Было «проще» избавиться от Дестани, потому что я поступила в Колумбийский университет, а она нет.

5. Что я вообще поступила в Колумбийский университет.

Я не единственный человек, отмеченный на фотографии. Весь наш класс, вся наша школа были отмечены на ней. Я слышу, как одновременно вибрируют их телефоны, и вижу, как они читают список у себя под партами.

Потом они поднимают головы, один за другим. Кайде, Люси, Мэйси и Триш смотрят на меня так, словно готовы мной позавтракать. Вчера я была одной из них – член Лиги плюща. Теперь же я просто завравшаяся неудачница.

Когда раздается звонок, я понимаю, что надо бежать в кабинет директора, но продолжаю сидеть на своем стуле как приклеенная. Они окружают меня, словно стая гиен.

– Так это правда? – спрашивает поступивший в Гарвард Кайде. – Ты на самом деле не поступила в Колумбийский университет?

У меня дрожат губы. Я проснулась неготовой к тому, чтобы признаться в этом сегодня. Я едва признавалась в этом самой себе. Все эти месяцы лжи каким-то образом заставили меня поверить, что меня приняли. А кроме них и годы, в течение которых родители готовились к моей жизни в Нью-Йорке, словно меня приняли уже в день моего рождения.

Поступившая в Принстон Люси качает головой, а поступившие в Дартмут Мэйси и Триш прыскают со смеху.

– И что же случилось? – спрашивает Кайде. – Политика равных возможностей не смогла тебя спасти?

Я сижу, оцепенев. Две будущие студентки Дартмута смеются, а вот Люси выглядит ошарашенной.

– Это же расизм.

– И где тут расизм? Это просто вопрос. Разве политика равных возможностей существует не для этого? Не для того, чтобы пропустить вперед небелых людей просто за то, что они небелые?

Я не могу описать, что сейчас чувствую. Конечно, смущение, но гораздо больше стыд. Мне стыдно, потому что я не осмеливаюсь открыть рот и сказать, сколько пришлось трудиться моим родителям, чтобы их кандидатуры хотя бы просто рассмотрели наряду с менее квалифицированными белыми людьми.

Нет. Я позволяю им уйти с их мыслями в их головах, как и всегда. Высказываться против расизма, когда ты единственный темнокожий ученик в классе, кажется мне плохой идеей, особенно с учетом обстоятельств: они были приняты в университеты Лиги плюща, в то время как я темнокожая девушка, солгавшая об этом.

Телефон у меня на коленях снова вибрирует. Я боюсь посмотреть, что еще мне уготовил Картер. «Если ты пойдешь насчет этого к директору, я отправлю этот список твоим родителям».

Знаете что? Нет. Забудьте про поход к директору. Я справлюсь с этим сама. У меня ладонь чешется от желания выбить из него всю дурь с того момента, как он «потерял» мой дневник.

Я выскакиваю из кабинета мистера Фостера и попадаю в море осуждающих взглядов. Головы манекенов наблюдают, как я бегу по коридору, глазами выискивая Картера. Оказавшись в холле С, я замечаю его затылок над всеми остальными. Мои глаза сужаются и совсем не ко времени наполняются слезами. Я в таком бешенстве. А когда я в бешенстве, я плачу. И если позволить этому зайти слишком далеко, я разрыдаюсь. А это совершенно неуместно.

Добравшись до него, я дергаю его за руку, чтобы он повернулся ко мне. Он открывает рот от удивления, когда я хватаю его за воротник футболки, заставляя опустить голову на один уровень с моей.

– Йоу, что за…

– Верни мне мой дневник, пока я не уничтожила твою жизнь, – рычу я сквозь стиснутые зубы.

– О чем ты? – Он всматривается в мои глаза, его лицо всего в нескольких дюймах от моего.

– Я знаю, что это ты меня шантажируешь!

На нас таращатся люди, но мне всё равно.

Картер отрывает мои пальцы и выпрямляется, поднимаясь во весь рост.

– Шантажирую тебя?

Меня бесит, что он не может просто это признать. Он уже рассказал, что меня не приняли в Колумбийский университет, всей школе. Разве этого недостаточно?

Я прижимаю руки к груди.

– Что я тебе сделала, за что ты так со мной?

Он окидывает взглядом коридор, потом опускает подбородок и тихо произносит:

– Объясни мне, о чем ты говоришь.

Я вытаскиваю телефон и сую пост прямо ему в лицо.

Он просматривает мой список лжи, словно видит его впервые.

– Кто это опубликовал? – он достает из кармана свой телефон. – Погоди, это то, на что все смотрели на уроке?

– Как будто ты не знаешь!

Он открывает свое собственное уведомление об этой публикации.

– Эй, мисс Колумбийский университет, – ухмыляется Дарла Мэйсон, проходя мимо меня и Картера.

Мое сердце ускоряет свой ритм. Все знают о Колумбийском университете, и они, без сомнения, расскажут своим родителям. А значит, уже скоро об этом узнают и мои предки.

– Куинн, – произносит он, привлекая мое внимание, – ты думаешь, это сделал я?

– Я знаю, что это ты, – горько усмехаюсь я. – Просто отдай мне мой дневник и оставь меня уже в покое, черт возьми.

Раздается дурацкий звонок. Я снова опаздываю на урок.

– Слушай, мне пора на урок, – он отступает на шаг назад. – Я этого не делал, поняла? Клянусь, я этого не делал! – Он уходит и оставляет меня наедине с этой катастрофой.

Он этого не делал, ну да, конечно! Если это не он, то, выходит, какой-то безымянный варвар прочел всё обо мне и теперь держит мои секреты у моей головы, заставляя меня спустить курок прежде, чем это сделает он сам. «Какой-то безымянный варвар» звучит намного более пугающе, чем Картер, так что я не рассматриваю такой вариант. Это Картер. Это должен быть Картер. Пожалуйста, пусть это будет Картер.

Третий урок у меня общий с Дестани. Готова поспорить, они с Джией были рады новостям. Может, она и обидела меня в прошлые выходные, но я-то вообще несколько месяцев лгала о Колумбийском университете. Я не смогу теперь посмотреть ей в глаза. Я выбегаю из школы через задний выход.

Двери выходят на поросший травой холм с дубом, поднимающимся от основания склона. Вдали виднеется пастбище, огороженное деревянным забором, вдоль которого сплошняком растут деревья и густой кустарник, и сейчас там всё заполнено низким плотным туманом. Я иду туда и представляю себе, как перелезаю через забор и прокладываю путь через кусты, словно выезжая на «гаторе» на тропу, ведущую от дома Хэтти по бездорожью, а она сидит рядом со мной.

Я поднимаю взгляд к серому небу. Маленькая часть меня мечтает, чтобы пошел дождь, но большая часть знает, что для моих волос это будет просто ужас. Тогда, давно, это не останавливало меня и уж точно не могло остановить Хэтти.

Когда мне было пятнадцать, мы поехали на «гаторе» – я была за рулем – к небольшому озеру, спрятанному глубоко в лесу позади ее дома. Облака затягивали небо, серые и черные. Я спросила ее:

– А если начнется дождь, пока мы здесь? Что, если «гатор» увязнет в грязи и мы застрянем здесь без еды, воды и сотовых телефонов?

– Если мы застрянем, я покажу тебе, как его вытолкать.

Но в этот момент она сгорбилась, вставая, и ей пришлось опереться на поручень, чтобы сойти вниз по ступенькам. Я просто не могла не задаться вопросом, как, черт побери, она собиралась показать мне, как вытащить вездеход из грязи, если сама с трудом могла спуститься с крыльца.

Я застонала, когда на лобовое стекло брызнули первые капли.

– Хэтти, нам лучше вернуться домой.

– А ну-ка, малышка, – она продолжала называть меня малышкой, даже когда я уже выросла, став выше и полнее нее, – это ведь ты сказала, что хочешь сегодня искупаться. Разве нет?

– Да, но я сказала это просто так. Я не имела в виду «Давай рискнем всем, чтобы искупаться».

Она провела по моей щеке большим пальцем, когда я свернула на тропу, ведущую к месту для купания.

– Дитя, ты еще слишком юна, чтобы быть такой осторожной.

– А ты слишком стара, чтобы быть такой безрассудной, – пробормотала я.

Она ущипнула меня за руку.

– Я всё слышала! – Она засмеялась, глядя, как я поморщилась, потирая руку в том месте, где она ущипнула. – Если я всё еще могу двигаться, зачем мне оставаться на одном месте? – Она всегда использовала этот аргумент, когда я и мои родители пытались ее утихомирить.

Я подумала про себя: «Если я всё еще могу двигаться, зачем мне оставаться на одном месте?» Может, потому, что я была слишком напугана, чтобы двигаться. Если я двинусь, меня могут увидеть люди. Но оставаться на месте проще.

Хэтти никогда не выбирала легких путей. Если кто-то украл бы ее дневник и стал шантажировать ее секретами, она бы… Черт, да у Хэтти вообще не было секретов. А если бы и были, она никому не позволила бы использовать их против себя. Она кричала бы правду в каждом переулке, а после уничтожила Картера Беннетта, кем бы он ни был.

Но у меня нет ее смелости. Когда раздается звонок на четвертый урок, я не двигаюсь с места. Я остаюсь на улице, позволяя влажности творить над моими волосами свое адское дело. Я знаю, что не должна стоять, но ничего не могу с собой поделать. Я открываю пост в Инстаграме.

Первый комментарий – от Джии: «Ха-ха, так эта стерва даже не поступила в Колумбийский университет? Коры!» Комментарий набрал тридцать пять лайков.

Гарвардский Кайде прокомментировал ниже: «Мне, наверное, стоит прекратить подпевать Дрейку, Вонтэ, ДаБейби и всем остальным рэперам, если ты где-то рядом? Что в тебе такого особенного?»

«Похоже, придется согласовывать с ней свои музыкальные подборки, она ведь темнокожая».

«Даже политика равных возможностей не может ничего поделать с тем, что ты стремная».

От Дестани ничего нет.

Трава мокрая, я сажусь на свой рюкзак, скрестив ноги перед собой и уставившись на деревянный забор. Я могла бы остаться тут навсегда, пропустить свой выпускной, никогда не поехать в колледж, никогда не встретиться со своими родителями, Дестани или Хэтти.

На длинной перемене мой телефон вибрирует. Я не хочу на него смотреть, по крайней мере, пока нахожусь в этом безопасном пространстве, но не могу удержаться. Картер спрашивает: «Где ты?»

Опускаю свой телефон. Я устала. Я в отчаянии. Я серьезно раздумываю о том, чтобы перепрыгнуть через забор и сбежать отсюда навсегда. Но я поднимаю телефон и пишу: «За школой».

Минуту спустя я слышу, как позади меня хлопает дверь. Туман рассеялся, разгорается полдень, опаляя мою кожу.

– Эй, – произносит он, прислоняясь спиной к забору лицом ко мне.

Я не смотрю на него.

– Это не я выложил твой список.

Я вскидываю подбородок.

– Да ну? – я улыбаюсь. Потом беру свой телефон, открываю переписку между мной и моим шантажистом. – Так это, значит, не ты?

Он наклоняется вперед, выхватывает у меня телефон и читает сообщения. На секунду сдвигает брови.

– Ты же так настойчиво убеждал меня выполнить этот список, – усмехаюсь я, – а теперь ты утверждаешь, что это всего лишь совпадение?

– Да, проклятье, это всего лишь совпадение!

– Если это не ты, тогда кто? – спрашиваю я.

– Я не знаю! Я думал, что оставил твой дневник в автобусе, но, похоже, это не так. Это кто-то с первого урока у миссис Йейтс.

Я снова перевожу взгляд на лес, потому что всё еще подумываю перепрыгнуть через забор. Всё это уже слишком.

– Ты ведь веришь мне, правда? – спрашивает он.

– Нет. Я думаю, что у тебя есть кто-то, кто работает на тебя.

– Куинн, зачем мне это делать?

– Затем! – взрываюсь я. – Ты так распалялся о том, что меня приняли в Колумбийский университет, и о том, что я богата, и о том, что мне не приходится трудиться так же усердно, как тебе. А теперь, когда узнал правду…

Выражение его лица смягчается.

– Слушай, я никогда не стал бы вытворять такое. Мне нет никакого дела до тебя или твоего будущего.

Я чувствую себя задетой. Это должно было меня успокоить, но вместо этого задело.

Мой телефон вибрирует у него в руке. Его лицо мрачнеет, когда он всматривается в экран. Он протягивает телефон мне:

– Ясно ведь, что я просто не мог сейчас написать тебе это.

Я беру телефон и читаю новое сообщение: «Если ты не выполнишь что-нибудь из списка завтра до полуночи, еще один твой список станет достоянием общественности».

У меня на глазах выступают слезы, губы дрожат.

– Пожалуйста, отзови своего человека, – умоляю я. – Что я тебе сделала? Пожалуйста, Картер!

– Я пытаюсь сказать тебе, это не я. – Он сует руки в карманы. – Верь, во что хочешь верить. Развлекайся со своим шантажистом.

Он уходит, а я перевожу затуманенный взгляд на сообщение. Когда я писала этот список, то просто пыталась немного сбросить напряжение. Всё это изводило меня. Я никогда не собиралась его выполнять, потому что в буквальном смысле не смогу.

А теперь меня заставляют это делать.

У меня внутри словно раздувается шар, лишая меня воздуха. Кажется, куда бы я ни повернулась, всюду пылает огонь, и мне не от кого ждать помощи. Это уже слишком. Мое лицо заливают слезы.

Некоторые девушки плачут так, что их хочется пожалеть. Их ресницы порхают, словно милые маленькие бабочки, а слезы стекают по щекам тонкими ручейками. Но это не обо мне. Я просто плачу навзрыд. Мои слезы хлещут из глаз, как вода из разорвавшегося пожарного гидранта. Мои пухлые губы растягиваются в тонкие полосы поперек лица, с уголков капает слюна. Кожа морщится, а круглые глаза опухают. Было бы просто ужасно, если бы кто-то увидел меня такой.

Я сижу там еще какое-то время, пропуская следующие уроки и позволяя ветру высушить мое лицо. Я не пытаюсь съесть ланч, который сама себе собрала. Не думаю, что смогу сейчас проглотить хоть что-то.

Если бы бабушка Хэтти была сейчас дома, я запрыгнула бы в свою машину и через сорок пять минут была у ее дома. Сменила бы свой глупый наряд на рабочие штаны и ботинки, помогла бы ей с посадками в саду, с прополкой сорняков. Это всегда приводило меня в порядок – мой разум, мой желудок, мое сердце. Я отдала бы что угодно за возможность сделать это сейчас.

Когда раздается звонок на седьмой урок, я бросаю последний взгляд на деревья вокруг, а потом встаю.