Довлатоff, или Дама сдавала в багаж не чемодан – саквояж

Корректор Татьяна Днепровская

© Елена Ковкова, 2021

ISBN 978-5-0055-8215-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

В очередной раз перечитывая «Чемодан» Довлатова, мысль посетила: случись, как и ему когда-то, собраться в эмиграцию, или ещё куда, что бы и я с собой взяла? Поднакопила что к моим, увы, немаленьким годам? Что дорого, а что оставила бы, и без всякого сомнения? А что и вовсе постаралась бы забыть без сожаления, и никому о том не говорить… Вопрос совсем не праздный для меня! И вот решила, что попробую и я, побуду, как Довлатов! И напишу о том, что видела когда-то, пережила и через душу пропустила, не выбросила! В чемодан сложила, в чулан его задвинув до поры…

И любопытно стало мне порыться в нем и посмотреть, что же за хлам, не хлам за жизнь мою поднакопился там?! И вот подумала, пора уборку сделать, инспекцию, ревизию и настежь отворить чулан и из него достать свой запылённый чемодан! В моём случае – саквояж.

Глава 1.. Наши жёны – пушки заряжёны

Я не уверен, что считаю себя писателем. Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же, писатель занят серьёзными проблемами, он пишет о том, во имя чего живут люди, а рассказчик пишет о том, как живут люди.

С. Довлатов

Наш прапрадед Ксенофонт родился под Великим Новгородом в большом, богатом и известном на всю Российскую империю селе Вареж. Село издавна славилось своими ремёслами, в том числе лозоплетением. Когда-то в это прибыльное производство вложился дальновидный греческий купец, и в селе обосновалась, хотя и небольшая, колония греков. Предок наш прямого отношения к лозоплетению не имел, был он кряжист и силён и профессию имел под стать – кузнец. Прапрадед изготовлял всё, что было необходимо его односельчанам: различные орудия сельхозпроизводства, подковывал местных и заезжих лошадей и, как водится, на досуге, ещё и гнул эти самые подковы…

Зато наш прадед имел самое прямое отношение к греческой нации, поскольку батюшка его был счастливо женат на одной из греческих переселенок. Мать-гречанка звалась Ариадна, и сына своего, нашего прапрадеда, наградила греческим именем Ксенофонт. Помимо имени, наградила ещё и южным темпераментом и взрывным нравом, но и как приятное дополнение – абсолютным музыкальным слухом и певческим голосом. Предок, несмотря на своё имя – Ксенофонт, что с греческого переводится как чужой голос, пел не чужим, а своим родным, русским, сильным голосом. Пел он с великим удовольствием и в церковном хоре, и дома, и на сельских праздниках, аккомпанируя себе на гармони. Кроме любви к искусству, наш прапрадед очень любил старшую свою дочь Грушеньку, слывшую по словам моей бабки, первой красавицей на селе. Но эта отцовская привязанность всё же не помешала прапрадеду выдать её семнадцатилетней и помимо её воли за купца из соседнего села. Купец был старше юной Грушеньки на несчастливые тринадцать лет и знал, что сердце красавицы занято другим. Но влюблённого прадеда это обстоятельство не смутило, и он всё же рискнул и женился на своенравной Грушеньке в надежде, что стерпится, слюбится, и увёз юную жену подальше от объекта её девичьей любви. И не в своё родное соседнее село, до которого рукой подать, а за тридевять земель, в далёкий и холодный Екатеринбург. Несчастная прабабка оказалась вдали и от любимого, и от матушки и от родных берегов. В захолустном, деревянном, уездном на тот момент городе Пермской губернии. Скучном, пыльном и душном летом – и ещё более скучном, холодном, снежном и тоскливом – зимой. Ей, привыкшей к широким волжским просторам, пришлось мириться с жалким, в сравнении с (Волгой-матушкой и Окой, между которыми раскинулось её родное село – Вареж) притоком реки Иртыш – Исетью, далеко не самым большим притоком, прямо скажем. Поначалу всё у неё складывалось весьма неплохо, как и должно в любой добропорядочной купеческой и православной семье. Муж её Григорий из сельского жителя и купца средней руки превратился в главу большой семьи, горожанина и самого крупного поставщика мебели из лозы на Урале. Дела шли неплохо, капитал прирастал, и по такому случаю, чтобы угодить молодой жене, которую безумно любил, Григорий вложил часть средств в открытие книжного букинистического магазина. Агриппина Ксенофонтовна знала греческий, латынь, понимала французский и была падкой до чтения книг религиозного содержания, да и модные французские романы почитывала… Но чтобы ни делал, как ни пытался наш прадед вызвать у прабабки ответные чувства – не вышло! Прабабка оказалась однолюбкой, и с характером о-го-го каким, что и неудивительно… было в кого! И отец её, и бабушка Ариадна – оба были с гонором. Примириться с разлукой с родными местами и с человеком, которого когда-то полюбила, Грушенька так и не смогла. Отца, выдавшего замуж за нелюбимого, не смогла простить до конца жизни. Мужа полюбить тоже не получилось, как ни пыталась! Утешением и отрадой служили вера в Бога – она была очень религиозна – и рождение многочисленных детей. Рождено их было целых семнадцать душ! К большому сожалению, не все из них выжили, кто-то умер при родах, кто в младенчестве и отрочестве, а кто-то сгинул в водовороте первой мировой. Но и с оставшимися детьми было непросто: такое многочисленное потомство нужно было выкормить, выучить и поставить на ноги. Когда грянула революция, часть детей успела окончить гимназию, а младшие ещё только учились. Прадед же, как ни бился, как ни старался, но революция-таки его разорила.

Революционный лозунг «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» предок ощутил на себе весьма своеобразно, когда в его собственный, сравнительно небольшой одноэтажный дом подселили непрошеных жильцов, правда, в цокольный этаж, в самом доме уплотнить не получилось, не на голову же селить! А вот с торговыми делами оказалось всё ещё гораздо сложнее и печальнее. Мебельные магазины, для которых прадед поставлял мебель из Варежской лозы, разорились, книжный и подавно! Не до дачной мебели и книг горожанам стало, на еду бы денег найти!

Семья Агриппины и Григория

А вот в чем предку удалось объединиться с пролетариями, так это в извечном мировом зле – пьянстве. Григорий, серьёзный и почти совсем не пьющий, потеряв на фронтах Первой мировой сначала старшего сына, потом от болезни и среднего, а следом ещё и дело всей своей жизни, потерял и её смысл. Сомнительный «смысл» попытались вернуть те же самые пролетарии, что так или иначе способствовали его разорению. В дар Григорию, которого уважали и считали за своего (даром, что купец, а оставался простым и добрым деревенским мужиком, всегда жертвовавшим и на церковь, и на больницы, и на школы для неимущих), эти товарищи, видимо, желая оправдаться за закрытие его магазина и остановку всех его торговых дел, прикатили ему бочонок с вином, экспроприированным из соседней разорённой винной лавки – типа, в утешение… Предок с горя почти каждый вечер стал прикладываться к злосчастному бочонку. И хоть и не очень большое количество содержимого этого подарочка опорожнил, но прабабке и этого хватило. Наслушавшись пьяных упрёков и претензий в свой адрес, она решительно выставила мужа за дверь и больше не пустила даже за порог. Вот так закончилась их семейная жизнь, начатая без взаимной любви! Не знаю, как другие дети, но моя родная бабка Мария, младшая их дочь, страдала и очень скучала по отцу и иногда встречалась с ним украдкой от матери. Но даже и после смерти бедный наш прадед не был прощён гордой «гречанкой». Почти все мои пращуры упокоены на центральном кладбище Екатеринбурга, все на одном участке, окружённом кованой железной оградкой и только прадед Григорий похоронен за ограждением, хоть и рядом…

Прадед, же после закрытия книжного магазина, сумел сохранить самые ценные книги, в том числе религиозного содержания. Дома была большая библиотека, но после смерти прабабушки Агриппины все книги достались старшим детям, а у моей бабки Марии осталась одна, да и то лишь благодаря тому, что оборотистый племянник не смог её сбыть. Книга не потянула на антиквариат ввиду небогатого и скромного оформления. Повествует она о подвигах богатыря Кожемяки, написана  на древнеславянском и имеет скромный, потёртый кожаный переплёт. Как память о предках с материнской стороны, обязательно положила бы в свой саквояж эту книгу. Также свадебную фотографию из самого известного в Екатеринбурге фотосалона Митенкова, на которой запечатлены прадед Григорий и Агриппина.

Свадебное фото Агриппины и Григория

Глава 2.. Отец и дед, которых я не знала, но всё же нашими считала

Прадед с отцовской стороны был из старообрядцев. Революцию он принял и даже вступил в партию. Всю жизнь прадед проработал на заводе, работа была тяжелая и своих двоих сыновей-погодков после школы отрядил он учиться в институт. Парни поступили в педагогический на один курс. Вместе его окончили, вместе же, по распределению уехали учительствовать в небольшой городок под Свердловском. Там и семьи завели, и детей родили. И жили бы не тужили, но грянула Вторая мировая война, которая для нашей страны стала Великой Отечественной. Оба брата ушли на фронт – защищать детей, жён, дом, школу – всё то, что олицетворяло для них Родину. Оба погибли. Перед уходом на фронт дедушка Фёдор подозвал старшего двенадцатилетнего сына Сашу, моего отца и дал наказ: «Мать, младших брата и сестру оставляю на тебя! Береги их! Если не вернусь, выучишь младших и выведешь в люди». К великому несчастью, дед погиб, и отец (что само собой естественно и благородно) посчитал необходимым во что бы то ни стало исполнить его наказ! Окончив школу с серебряной медалью, он не смел даже и подумать о продолжении учёбы и устроился на металлургический завод. Работа была тяжёлая, но хорошо оплачиваемая. Трудился батя с полной самоотдачей, почти без отпусков, с одним-единственным выходным. Через несколько лет вышел в мастера и в передовики производства. Его мать продолжала вести хозяйство и воспитывать младших брата и сестру. Отец обеспечивал материально и контролировал учёбу, и настолько успешно, что младший брат Виктор окончил школу уже с золотой медалью! Отец сделал всё возможное и невозможное, чтобы братишка мог спокойно учиться, не думая о хлебе насущном. Он и не думал, а думал об учёбе, карьере, личной жизни, словом, жил в полную силу. После школы, став золотым медалистом, решил податься в Москву, и не куда-нибудь, а в МГИМО! И у него получилось! В 60-е туда ещё могли обычные студенты с периферии хоть иногда да поступить. Дяде же повезло не только поступить, но и благополучно его окончить! Карьера младшего брата сложилась тоже как нельзя лучше. Он был отправлен с дипломатической миссией – и не куда-нибудь там в Гватемалу или Уругвай, а аж в США, где проработал около десяти лет! Личная жизнь тоже в порядке: жена, сын и дочка, всё как положено.

Их младшая сестрёнка училась чуть похуже братьев и была слегка избалована. Но под неусыпным контролем старшего брата и она окончила школу весьма успешно, настолько, что смогла без блата поступить в самый престижный вуз Свердловска. Вуз этот в те времена звался загадочно, созвучно самой распространенной индийской фамилии, СИНХ. Дипломы же этого института, не хуже чем волшебные слова из индийской сказки про Али-бабу «сим-сим, откройся», открывали, но не вход в пещеру с сокровищами, а двери на работу в министерство торговли или в дирекции крупных магазинов, что было почти равносильно этому.

Вот и тётя, окончив этот престижный институт и получив диплом товароведа, легко смогла открыть двери дирекции одного из крупнейших универмагов города. Карьера шла по восходящей, дослужилась до старшего товароведа, получила звание заслуженного работника торговли, шла и дальше на повышение, но тут неожиданно её карьеру прервала страшная «болезнь», разившая всех без разбору. Особенно неотвратимо напасть преследовала торговых работников – как крупных, «сидевших» на дефиците, так впрочем, и рядовых, имевших свободный доступ к причине «болезни»…

Банкеты, презенты в виде дорогих вин, коньяков и конфет, бесконечные совещания, заканчивающиеся богатым столом и доступность всевозможных диковинных сортов алкоголя, приводило к тому, что пьянство среди торговых работников и особенно руководящих, стало настолько распространенным явлением, что практически вошло в норму. И, увы, это явление не обошло стороной и младшую сестру отца. Со слов своей мамы, знаю, что общительная, весёлая, но субтильная, со слабым здоровьем (ребёнок войны) тётка не выдержала такого вредоносного довеска к своей профессии и «сломалась». Сначала потеряла высокий пост и была переведена в «простые» директора магазина рангом помельче, а потом, с усугублением проблемы, и вовсе пошла на понижение, пока не понизилась до начальника отдела в областном сельпо. А когда погиб её несчастный единственный ребёнок, ушла с работы совсем и умерла, не дожив до сорока! Вот такая трагедия!

А что же мой отец?! Он честно сдержал слово, данное своему отцу, ушедшему на фронт. Он, как мог, помогал своей матери растить младших брата и сестру, обеспечивал материально, помогал с уроками и давал житейские советы. Короче, воспитывал. Но то, что он, мягко говоря, забывал о себе, наверное, не в счёт, или всё-таки в счёт?! Не знаю, но только к сорока годам папа мой, на минуточку… имел троих внебрачных детей, рождённых от разных женщин. Я третья из его детей, и папа, посчитав, что уже выполнил свой долг перед семьёй, в которой родился, собирался наконец-таки создать свою законную семью с моей мамой и зажить своей жизнью, но, увы, не успел! Пьяный водитель грузовика смёл и размазал по пешеходному переходу эти планы вместе с папой. Вот так-то, ребята! Тут поневоле задумаешься, почему так случилось, и кто в той ситуации прав (я не про грузовик, тут всё понятно – водитель нарушил все правила: и пьяный был, и скорость превысил, и на пешеходный переход с людьми выскочил!). Я о другом. Был ли папа прав или не совсем… С одной стороны, он сдержал слово перед отцом и вырастил младших брата и сестру, и даже их детям помогал, а с другой стороны, свои дети без отцовского участия и помощи росли! Кто рос в неполной семье, да ещё и с мамами с нереализованным творческим потенциалом и вынужденными работать на двух-трёх работах, меня поймёт! Ох и сложная ситуация вырисовывается! Печально, но в свой саквояж в память об отце и положить даже нечего, фото – и того нет! Разве только историю эту, на размышление потомкам и вам, моим читателям…