4
Это был полный провал их затеи, а значит – и полный провал попытки найти хоть какие-то деньги. Провал глубиной с Колодец Смерти, что расположен в джунглях Амазонки. Больше того, всей сегодняшней охоте пришел логический конец, потому что охотники были ранены взбесившейся дичью.
Евгений Малахов и Николай Васютко, которому еще в раннем детстве дали кличку Пиночет, – за то, что мучил ни в чем не повинных кошек и собак, – пробирались домой, заблаговременно обходя любой намек на милицейские патрули. Вид у налетчиков был непрезентабельный после того, как кирпичи старшего экономиста уложили их на грязную и вымокшую от затяжного дождя землю.
Особенно досталось Пиночету – он так и не смог разогнуться и шел, ухватившись руками за живот, цедя под нос матерные ругательства и не реагируя на смущенно-участливые вопросы напарника.
– Ну че ты, Коль? – спрашивал Малахов, откликавшийся на кличку Стрый (остаток прозвища Шустрый, которое сейчас явно не соответствовало действительности). – А? Сильно болит? Может, нам в травму сходить?
Пиночет остановился. Он и в выпрямленном состоянии был на голову ниже Стрыя, а сейчас и вовсе стал похож на пораженного сколиозом гнома. Он исподлобья посмотрел на напарника и злобно скривился, отчего лицо его, и без того непривлекательное, приобрело совершенно дегенеративный вид.
– В травму? – пролаял он. – Ты что, козел, несешь? Ты, чтоб нас замели, хочешь, да? А может, думаешь, что тебе там морфик вколят, полетаешь?
Стрый смущенно молчал. Рука у него болела и, судя по всему, обещала назавтра разболеться еще больше. Пальцы опухли, скрючились и сцепились между собой, как щупальца осьминога.
Оба напарника давно и плотно сидели на морфине, иногда перемежая его другими сильнодействующими веществами. Именно жажда этого прозрачного вещества, дарующего сны и отдохновение погнала их на вечернюю охоту в этот раз, и в раз прошлый, и, наверное, завтра придется опять пойти. Потому что кирпич под ребра – это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком.
Вот только... что, если удача отвернулась от них?
Пиночет покачал головой, оторвал руку от болящего живота и стал нервно почесываться. Последний раз они покупали морфий полтора дня назад, как раз после того, как подчистую ограбили один из обособленно стоящих домов в Нижнем городе. Вытащили все, Стрый, дурила, даже выпер на себе телевизор «Горизонт» с деревянной облицовкой, сколь древний, столь и огромный. На фига, спрашивается, тащил? Все равно пришлось бросить у свалки на радость тамошним бомжам. Но тогда хоть были деньги, пусть даже этот уродец-толкач Кобольд и заломил несусветную цену за свои ампулы. Ах, с какой радостью Пиночет посоветовал бы зарвавшемуся драгдилеру засунуть эти стекляшки себе в задницу, да поглубже. Увы, после последнего приема прошло уже два дня, и состояние напарников было таково, что они с радостью засунули бы их себе, лишь бы дорваться наконец до вожделенной прозрачной жидкости. А Кобольд этим бессовестно пользовался, еще и ухмылялся, передавая ампулы в трясущиеся ладошки.
Стрый тогда сильно обиделся и через два часа, когда друзья отошли от кайфа, предложил порешить Кобольда, когда тот будет возвращаться со своей точки домой. Пиночет подумал и с досадой отклонил это, без сомнения, очень заманчивое предложение. Кобольд был, во-первых, полезен, и морфий был у него всегда, а во-вторых, как и все криминальные элементы в городе, толкач имел крышу в лице главного окрестного бандита с погонялом Босх – личностью легендарной и известной своей жестокостью, пред которой забавы Пиночета с домашними животными казались детским лепетом. Естественно, друзья-морфинисты и думать не могли замахнуться на такую эпическую фигуру.
А теперь наступал кумар, наступал подкованными сапогами, обещая устроить напарникам веселую жизнь этой ночью.
Встретив в подворотне пожилого, хорошо одетого человека с интеллигентным лицом, они надеялись на легкую поживу. Но, видать, сегодня был не их день, и оставалось только молиться богу – богу Морфинусу, чтобы ничего такого не случилось завтра, потому что завтра сил у охотничков будет куда меньше.
Смущало лишь одно – действительно ли у неожиданно взбесившегося типа в глазницах полыхало багровое пламя? Или это уже были проделки кумара – чудовищного постнаркотического синдрома, выражающегося, помимо всего прочего, в ярчайших галлюцинациях?
– Стрый, – сказал Пиночет через силу, – ты видел?
– Что? – спросил тот, все еще осматривая свою битую конечность.
– Глаза... у этого хмыря в плаще. Они были красные! И без зрачков.
– Колян, тебя кумарит, – ответствовал Стрый и утер обильный пот, выступающий на лбу. Стрый чувствовал, как ноги утрачивают твердость и начинают спотыкаться на ровном мокром асфальте.
– Не, правда! – упорствовал Пиночет. – Мож, он вампир был, а, Стрый? Ты боишься вампиров?
Малахов покачал головой, показывая, как далеки от него подобные проблемы. Действительно, что такое вампиры по сравнению с нехваткой морфина?
От кидающегося кирпичами чудовища они бежали в панике, и в соседнем дворе Стрый, не рассчитав, всем телом ударился о черный «сааб», припаркованный напротив одного из подъездов. Шведская тачка истерично взвыла и вместо того, чтобы перевести дыхание, напарникам пришлось бежать еще дальше, чтобы не быть застигнутыми владельцем. Все это было похоже на затянувшийся дурной сон.
Пиночет и Стрый чувствовали, как смертная тоска заполняет все их сознание. Вечереющий летний мир вокруг потихоньку обретал глянцевые, черно-белые цвета.
Это еще ничего, думал Николай Васютко, шагая по влажной мостовой своими расползающимися кедами и почесывая обе исколотые руки, со стороны выглядящие так, словно черные муравьи устроили на них свою муравьиную дорожку. Еще ничего, думал Пиночет, потому что знал: истинный цвет грядущих страданий – красный.
Как жидкое пламя в глазах их несостоявшейся жертвы.