Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Часть 3. Решающая битва
Глава восьмая
Когда Преподобный прошел мимо Монтклера, толстяк, как обычно, спал. Стол украшали четыре грязные тарелки и нищенские объедки умятого цыпленка.
Преподобный вышел на улицу – и в тот же миг, как по уговору, разверзся ад.
Вдоль по улице несся Дэвид. Увидев Преподобного, он завопил:
– Спасите, Преподобный! Спасите!
Позади, на приличном расстоянии, взору Преподобного предстал Джо Боб Райн. Он шустро ковылял вдогонку за Дэвидом.
Дэвид влетел в руки Преподобного.
– Ух ты! Вы с отцом подрались?
Перекошенное от страха лицо мальчика было залито слезами.
– Он убьет меня, Преподобный! Обратит в такого же, как они. Ради милости Господа, помогите!
Преподобный был бы рад начистить Джо Бобу Райну рыло. Здоровенный задира ему не нравился. Однако влезать в личные отношения, которые его не касались, не хотелось, а насилие в эти ночные часы (или ранние утренние – как посмотреть) не отвечало его понятиям о декоруме.
Тем не менее бить мальчика он не позволит.
– А если с ним поговорить? – предложил Преподобный.
– Нет-нет, – сказал Дэвид, оглядываясь. – Он мертвый.
– Что? Так вот же он, парень. – Преподобный указал на Райна, который переваливался, будто стреноженный короткой веревкой.
– Мертвый, говорю вам!
Всматриваясь по мере того, как он приближался, Преподобный убедился, что лицо и шея Райна залиты кровью. С виду он сильно пострадал. Да что там, из лица и груди было вырвано несколько кусков. Может, Дэвид отбивался – скажем, топором. А теперь раненый (но явно не убитый) Райн жаждал мести. – Гляди! – закричал Дэвид.
Преподобный обернулся. Из переулка, что вел к дому Дока и Эбби, стала вытягиваться толпа.
– Все мертвые. Не знаю, как вышло – но мертвые. И ходят, и – они разорвали маму. – Мальчик всхлипнул. – Вломились к нам. Маму схватили – стали грызть. А папа – а я в окно… Преподобный, ради Христа, бежим!
За спиной Райна появились другие. Показались из переулков, из домов. Армия шаркунов.
Положив руку на револьвер, Преподобный подтолкнул Дэвида туда, где путь еще не был отрезан. Не успели они ступить и шагу, как в переулке рядом с лечебницей показалась коляска. Док был за кучера и щелкал кнутом, а рядом, с дробовиком в руках, сидела Эбби. Лошади раскидали в стороны мертвецов, и коляска вылетела на улицу.
– Док! – крикнул Преподобный.
Док увидел их с Дэвидом. Мгновение он колебался, вероятно пытаясь определить, живы они или нет, затем погнал коляску к ним.
Мертвец схватил переднее колесо, пытаясь застопорить его, но не удержался. Коляска переехала ему шею. Оставшись позади, мертвец встал – голова повисла на грудь, зазубренный кусок кости торчал из загривка – и пошел.
Док придержал лошадей, только чтобы Дэвид и Преподобный смогли запрыгнуть, и галопом пустил лошадей в направлении церкви.
Толпа мертвых жителей преградила им путь. Когда Преподобный достал револьвер, Док крикнул:
– Бей в голову – иначе их не свалить!
Эбби вскинула дробовик и выстрелила. Один из зомби, лишившись половины черепа, упал.
Револьвер Преподобного рявкнул четыре раза. Четверо зомби с дырками в голове рухнули на землю умершими безвозвратно.
Свободной рукой выхватив свой револьвер, Док прострелил глаз женщине, повисшей на коляске сбоку.
Дюжий мужчина (лавочник Мэтьюз) запрыгнул на спину одной из лошадей и, пока коляска продиралась сквозь толпу, вцепился зубами ей в шею. Кровь ударила фонтаном, ноги лошади подкосились, и она упала, увлекая за собой упряжку.
Коляска опрокинулась набок, раскидав седоков.
Сделав кувырок, Преподобный вскочил. Упавшие лошади заняли большинство зомби, которые, отталкивая друг друга, вытягивали и пожирали их внутренности.
Резко обернувшись на вопль Дэвида, он оказался лицом к лицу с Монтклером, казавшимся куда более резвым, чем при жизни. Преподобный врезал дулом револьвера ему в лоб, а Дэвид подсек сзади под коленки, уложив на землю.
Пока Монтклер неуклюже поднимался, Дэвид подскочил к Преподобному.
Эбби выронила дробовик, а стоявший рядом Док хладнокровно посылал пулю за пулей в надвигающихся тварей. Но барабан вот-вот должен был опустеть.
Дэвид рванулся и схватил упавший дробовик. Преподобный был в шаге позади.
Девочка не старше Дэвида бросилась на них. Недолго думая Дэвид вскинул дробовик и выстрелил. Заряд угодил в шею, напрочь оторвав голову. Закружившись, разбрызгивая кровь, безголовое тело рухнуло. Голова упала неподалеку, щелкая зубами.
Дэвид как завороженный смотрел на голову, кусавшую землю в попытке добраться до еды.
Выхватив у него дробовик, Преподобный прикладом размозжил голову.
Монтклер и остальные тем временем обступили их со всех сторон.
– Беги к церкви, – сказал Преподобный. – Там святая земля.
– А ты? – спросил Дэвид.
– Делай, что сказано.
Крутанувшись, Дэвид прошмыгнул между ног Монтклера, резко метнулся влево, упал, перекатился под руками еще двоих и оказался на свободе. Он ринулся к церкви.
Преподобный, размахивая дробовиком, не давал им приблизиться – как Иисус, изгоняющий из храма менял.
Он расчистил себе дорогу к Эбби.
– Бегите, – сказал он. – Бегите к церкви.
И взмахнул дробовиком, с треском круша руки и черепа, раскалывая кости и рассекая плоть.
Толпа сомкнулась теснее, но Преподобный продолжал отбиваться, и море мертвых раздалось, пропуская Эбби, Дока и Преподобного (который пятился спиной, продолжая наносить удары) в сторону церкви.
Взлетев по ступеням, они рванули дверь.
Та оказалась заперта.
– Кэлхаун! – крикнул Преподобный. – Впусти нас.
Док шарахнул в дверь ногой и завопил:
– Открывай! Скорей! Кэлхаун!
Мертвецы подступали все ближе. В первом ряду Преподобный увидел Монтклера. Потеки зеленоватой слюны свисали с губ почти до земли.
«Монтклер даже мертвый впереди, когда доходит до еды», – угрюмо отметил Преподобный.
Все четверо не прекращали орать и колотить в дверь.
Дверь не открывалась. Мертвецы подобрались к самым ступеням. Преподобный сунул револьвер Дэвиду и перехватил дробовик, готовый разбивать черепа.
Но в последний миг зомби остановились. Как змеи перед заклинателем, они раскачивались взад-вперед, испуская голодные стоны.
– Что с ними? – заверещал Дэвид, как палку выставив перед собой револьвер.
– Святая земля, – отозвался Преподобный. – Сила Господа всемогущего.
– Не прославляйте всуе, – сказал Док. – Я точно знаю. Прежде чем полегчает – будет куда хуже.
Дверь отворилась. За ней был Кэлхаун, трясущийся, сжимающий кочергу. С белым лицом и в явном ступоре.
– Я… я слышал вас, – произнес Кэлхаун.
Отпихнув его, все кинулись внутрь, захлопнули дверь и накинули большой дубовый засов.
Кэлхаун опустил кочергу.
– Я думал, вы – они. Уже дважды они приходили, но вставали у ступеней. Я видел, как схватили несчастную мисс Макфи. Она искала убежища, но не успела. Я услышал крики. Приоткрыв дверь, выглянул – она была рядом, тянулась ко мне. А они кусали ее, рвали – Господи, я не смог выйти. И сделать ничего не мог – ее сожрали.
– Правильно поступили, – сказал Преподобный. – Они бы вас убили.
– Это в лучшем случае, – добавил Док.
Подойдя к забранным решеткой окнам, они выглянули. Мертвецы выстраивались кольцом вокруг церкви.
– Мы здесь в безопасности? – спросила Эбби.
– До поры до времени, – сказал Док. – Пока не придет их хозяин.
– Хозяин? – повторил Кэлхаун.
– Индеец. И его проклятие этому городу. Вот с чего все началось.
– Но я не трогал ни его, ни его женщину.
– Неважно, – сказал Док. – По его мнению, виноваты мы все. Весь город. Кстати, Джеб, ты тоже. – Господь послал меня на битву – и вот я здесь, – сказал Преподобный.
– Больше не считаешь это моими фантазиями? – спросил Док.
Преподобный хмуро усмехнулся:
– Разве только нашими общими.
Калеб барабанил в дверь конторы шерифа.
– Мэтт, впусти меня. Слышишь? Впусти.
Мэтт (заснувший перед тем на койке в открытой камере) уже слышал суматоху вокруг и видел, как Преподобный и остальные пробивались по улице, так что ему не составило большого труда сообразить, что происходит. Однако он решил не высовываться. Надеялся, что, продержавшись до рассвета, получит шанс. А сейчас придурок Калеб, который заварил эту кашу, ломится в его дверь, собирая всю нечисть. Через окно он видел, как оравы мертвецов двинулись на звуки голоса.
– Открывай, сукин сын, – вопил Калеб. – Я знаю, ты там. Открывай! Они мне зад обгложут.
«Надеюсь, подавятся», – подумал Мэтт.
Подойдя к окну, Мэтт выглянул, а Калеб как раз заглянул с улицы.
– Ради святого Петра, открой.
За спиной Калеба мертвецы сбились в плотную свору, торопясь к еде. У Мэтта мелькнула мысль об их сходстве с толпой, собравшейся в тот вечер, когда повесили индейца, и в то же время о ежегодном совместном городском обеде.
– Иди к дьяволу, – сказал Калеб и пропал из виду.
Помедлив, Мэтт бросился к двери и откинул засов.
Калеб стоял к нему спиной, с револьверами в обеих руках. Он быстро глянул назад и попятился в дверь. Захлопнув ее, они вернули засов на место. – Мудак, – сказал Калеб.
Мэтт промолчал.
– Я еле пробился через город. Мэтт, они людей жрут. Мертвые поднимаются и ходят.
– Знаю, – ответил Мэтт.
В следующий миг он прыгнул, схватил Калеба за грудки, перекинул через стол и шмякнул об стену. Потом рывком поднял на ноги и заорал прямо в лицо:
– Ты во всем виноват, сволочь! Ты заставил вздернуть индейца. Именно ты все и сделал. Ты…
Дуло револьвера Калеба уперлось ему в верхнюю губу.
– Пусти. Понял? – сказал Калеб.
Мэтт отпустил. Его руки тряслись.
Сбоку в поле зрения что-то появилось. Мертвое лицо в окне. И еще одно. А потом кое-что похуже.
Снаружи показался кто-то, тащивший через улицу большой ящик.
Индеец.
– Святая Богоматерь, – сказал Мэтт.
Калеб проследил за его взглядом.
– Иисусе Христе с деревянной елдой и дерьмом сохрани нас. Сам большой ублюдок. Для повешенного и спаленного молнией он еще хоть куда.
Положив один револьвер на стол, Калеб откинул на другом барабан и стал перезаряжать из запаса на поясном патронташе.
– Поглядим, по вкусу ли ублюдку свинец. И сними-ка сюда пару винчестеров, не то мы – мертвое мясо. Ходячее мертвое мясо. – Чтобы вернее целиться, Калеб зажег на столе лампу.
Индеец подошел к окну, нагнулся и заглянул внутрь. Его лицо вызывало дрожь – на вид медленно истлевающее. Поставив ящик на торец перед окном, он снял крышку.
Женщина внутри потеряла сходство с человеком. Калеб с дружками обкорнали ее и содрали кожу, не оставив следа былой красоты. Мышцы на животе разорвались, и кусок кишки вылезал, как застенчивая змея.
Мэтт, заряжавший винчестер, не мог отвести глаз от создания в ящике – даже не присутствуя при ее мучениях, он сразу догадался, кто перед ним.
Он взглянул на Калеба.
– Ты тварь!
– Эдак меня называла старая маманя, – сказал Калеб.
Индеец отошел от окна.
Раздался мощный удар в дверь.
Деревянный засов треснул.
Удар повторился.
Громадный кулак индейца пробил дерево и зашарил в поисках скобы.
Калеб прицелился из револьвера и трижды выстрелил. Пули прошили руку насквозь, застряв в дереве. Рука продолжала извиваться наподобие щупальца.
– Бросай винчестер! – заорал Калеб.
Мэтт, почти не сознавая, что делает, подчинился. Калеб сунул револьвер за пояс, поймал ружье, взвел и выстрелил еще три раза.
Рука замерла.
Всего на миг, затем пальцы вцепились в дверь и потянули. Петли заскрипели, застонали, завизжали.
Дверь отлетела, и индеец швырнул ее на улицу. На миг он застыл в проеме, мертвая челядь толпилась за спиной, пытаясь просунуться в комнату.
Рассыпав полкоробки патронов, Мэтт сумел зарядить дробовик и стал пятиться к открытой камере. Калеб не тронулся с места. Он выстрелил три раза и все три пули угодили индейцу в грудь, выбив маленькие фонтанчики праха.
Индеец улыбнулся.
Калеб снова выстрелил. Пуля пробила индейцу щеку, оставив аккуратную дырочку, и только.
– Говноед, – сказал Калеб. – Попробуй меня взять. – Схватив ружье за ствол, он размахнулся, а индеец прянул вперед.
Его громадная рука схватила винчестер на лету и выдернула из хватки Калеба. Взяв ружье в обе руки, индеец переломил его пополам.
Калеб сунулся за револьвером.
Индеец перехватил руку.
– Нехорошо, – сказал он. – Совсем нехорошо.
И сжал.
Калеб завыл, когда плоть и кости ладони перемешались с металлом и слоновой костью рукоятки.
Ударом наотмашь индеец сбил Калеба с ног.
Оглушенный, Калеб уставился вверх. Индеец нагнулся, ухватил шнурок с нанизанными ушами и рывком сорвал с шеи.
Обернувшись на челядь, нетерпеливо ждущую в дверях, индеец улыбнулся.
– Кормитесь, – произнес он, и мертвецы ворвались внутрь.
Калеб завопил, когда они накинулись на него. Зубы рвали одежду, горло, живот. Он пытался отползти, но его придавили к полу. Он завизжал, чувствуя, как полдюжины обломанных старческих зубов впились ему в руку.
Голова женщины метнулась к нежной части живота и глубоко вгрызлась, разрывая плоть. Из раны серым кольцом выскользнули внутренности и тут же оказались у женщины в зубах. Она потянула, привстала, стараясь выдрать кусок покрупнее. Тотчас вторая нырнула к вытянутым кишкам, и те порвались – две женщины вцепились в добычу, вырывая друг у друга, как две синие сойки дерутся за большого сочного червя.
Множество рук терзало рану, вытаскивая новые внутренности, лица прижимались к лицу Калеба, отгрызая куски. Еще миг – и вымазанный кровью, с растянутыми по всей конторе внутренностями, Калеб наконец умолк.
Скованный ужасом, Мэтт забился в камеру, захлопнув за собой дверь. Индеец обвязал шнурок с ушами вокруг шеи, подошел и прижался к прутьям лицом.
Мэтт разрядил оба ствола. Голова индейца откинулась на фут, но вновь вернулась к решетке. Заряд дроби пришелся на площадь от низа носа до середины груди. Маленькие свинцовые шарики выскочили обратно и дождем посыпались на пол. Громкий смех индейца не перекрыл звуки рвущегося мяса, чавканье и хруст хрящей за его спиной.
Индеец взялся за прутья решетки и неспешно, с улыбкой на лице, стал отгибать их в стороны. Просунув голову в образовавшуюся дыру, он радостно оскалился.
Отшвырнув дробовик, Мэтт выхватил револьвер и приставил к виску. Он взвел курок. Зажмурился. И… промедлил.
Всего мгновение – а потом нажал курок.
Его руку рвануло вбок, и пуля ударила в стену камеры, не причинив вреда, а Мэтт, открыв глаза, с ужасом увидел, что индеец уже стоит рядом, держит револьвер за ствол и улыбается.
Индеец отшвырнул револьвер, лязгнувший об пол. Его рот открылся. В тусклом свете полускрытых облаками и дождем лунных лучей и мерцающих отсветах лампы серебристо блеснули зубы.
Рот индейца раскрывался все шире. Послышался щелчок, когда челюсти разделились в сочленении, как у змеи. Из горла индейца вырвалось громкое шипение, и голова метнулась вперед, захватив Мэтта от подбородка до носа.
Вопль Мэтта слабым эхом отразился от нёба громадного рта и затих в глотке. Раздался омерзительный хруст – и во все стороны от лица Мэтта брызнула кровь.
Индеец, стоявший чуть нагнувшись вперед, выпрямился, приподняв брыкающегося Мэтта над полом. Потом затряс головой, как собака, грызущая кость, и Мэтт обвис мокрым половиком. Индеец еще раз тряхнул головой, и лицо Мэтта слезло, а сам он отлетел в сторону, проскользнув по полу, пока голова не врезалась в стену. Он остался лежать лицом вверх, но уже без лица. Лоб был раздроблен, уши будто прилепились на краю обрывистого склона, точно готовые сорваться вниз неумелые скалолазы.
Изжеванный обрывок плоти мелькнул между больших острых зубов индейца, и в один быстрый глоток отправился в утробу нéлюдя. Спустя мгновение индеец выплюнул струйку зубов Мэтта, как страдающий плохим пищеварением изрыгает избыток скушанных мятных пастилок.
Обернувшись окровавленным лицом к своим приверженцам, индеец улыбнулся при виде Калеба, который поднимался с волочащимися остатками внутренностей, а за ними поблескивали позвоночник и обглоданные ребра.
Запрокинув голову, индеец испустил дьявольский вой, окропив потолок фонтаном кровавых брызг.
Внутри церкви осажденные услышали вой и, насторожившись, на время оторвались от разборки скамей и заколачивания дверей и окон.
Зомби вокруг церкви развернули головы в сторону, откуда донесся вой, точно услышав любимый фрагмент симфонии.
Вой долго не стихал, и Преподобному (который замер у окна с молотком в одной руке, гвоздем в зубах и обломком скамьи в другой) он показался одновременно воплем скорби и триумфа.
