Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава четвертая
Чарли понюхала свои очки, шагая к машине Ленор. Ну и пусть так делают только влюбленные девочки-подростки: она хотела почувствовать запах Бена. Вместо этого ей в нос ударил запах собственного пота с нотками рвоты.
Ленор наклонилась над пассажирским сиденьем и открыла дверь.
– Дорогая, очками не машут перед носом, а надевают на него.
Сейчас Чарли ничего не могла надеть на нос. Она села в машину и кинула свои дешевые очки на приборную панель.
– Тебя папа прислал?
– Бен отправил мне сообщение, но знаешь, твой папа хочет, чтобы мы поехали к Уилсонам и привезли их в офис. Коин сейчас пытается получить ордер на обыск. Я привезла твою «судебную» одежду, чтобы ты переоделась.
Чарли начала вертеть головой сразу после слов «твой папа хочет».
– Где Расти? – спросила она.
– В больнице с Келли Уилсон.
Чарли усмехнулась. А Бен и правда научился хитрить.
– Сколько времени понадобилось отцу, чтобы выяснить, что она не в полиции?
– Больше часа.
Чарли пристегнулась.
– Я думаю, как же Коин любит играть в свои игры. – Она не сомневалась, что окружной прокурор отправил Келли Уилсон в больницу в машине «Скорой помощи». Поддерживая иллюзию, что полиция ее не задерживала, он всегда может заявить: она добровольно давала показания без адвоката. – Ей, кстати, есть восемнадцать.
– Расти мне сказал. В больнице она была в ступоре. Он еле добился, чтобы она сказала ему номер телефона своей мамы.
– Я ее видела в таком же состоянии. Сомнамбулическом.
Келли Уилсон надо бы скорее из этого состояния выбираться. Она сейчас самый ценный источник информации для Расти. Пока он не получит материалы расследования от Кена Коина – список свидетелей, рапорты полицейских, записи следователей, судебно-медицинскую экспертизу, – отцу придется двигаться вслепую.
Ленор положила руку на рычаг переключения передач.
– Куда тебя отвезти?
Чарли представила, как стоит дома под горячим душем, а потом зарывается в подушки в своей постели. А потом вспомнила, что Бена там не будет, и сказала:
– Видимо, к Уилсонам.
– Они живут на задворках Низины.
Ленор нажала на газ. Развернулась и выехала на улицу.
– У них нет точного адреса. Твой отец дал мне инструкции в деревенском стиле: у старого белого пса налево, у корявого дуба направо.
– Думаю, для Келли это хорошо.
Расти сможет оспорить ордер на обыск, если в нем не будет правильного адреса или хотя бы нормального описания дома. Маловероятно, что Кен Коин сможет раздобыть то или другое. В Низине сотни арендных домов и трейлеров. Никто точно не знает, сколько людей там живет, как их зовут и ходят ли их дети в школу. Трущобные арендодатели не утруждаются договорами или проверкой кредитной истории, если получают свою сумму наличных еженедельно.
– Как ты думаешь, сколько у нас времени, прежде чем Кен найдет дом? – спросила Чарли.
– Трудно сказать. Час назад ему в помощь прилетел вертолет из Атланты, но, насколько я поняла, он сейчас на другой стороне горы.
Чарли была уверена, что сможет найти дом Уилсонов. Она ездила в Низину минимум дважды в месяц, пытаясь добиться оплаты просроченных счетов за свои юридические услуги. Бен ужасался, когда она между делом упоминала о своих вечерних вылазках. Шестьдесят процентов всех преступлений в Пайквилле совершались в районе Низины Сэдис.
– Я привезла тебе сэндвич, – сказала Ленор.
– Я не голодная.
Чарли посмотрела на часы на панели: 11:52 утра. Меньше пяти часов назад она смотрела в темное окно школьной приемной. Не пройдет и десяти минут, как двое будут мертвы, один ранен, а Чарли вот-вот сломают нос.
– Тебе надо поесть.
– Я поем.
Чарли смотрела в окно. Солнце мелькало сквозь кроны высоких деревьев позади домов. Она смотрела на мигающий свет, и в ее голове, как на старинном проекторе, замелькали слайды из прошлого. Чарли позволила себе слабость, которую редко допускала, – остановиться на картинках с Гаммой и Сэм: вот они бегут по длинной подъездной дороге к фермерскому дому, а вот хихикают с брошенной пластиковой вилкой. Она знала, какие слайды идут потом, поэтому быстро промотала пленку, так что Сэм и Гамма остались далеко в прошлом и перед глазами оказались лишь последствия сегодняшнего утра.
Люси Александер. Мистер Пинкман.
Девочка. Директор школы.
Похоже, у погибших было мало общего – только то, что они оказались не в том месте и не в то время. Можно попробовать предположить, какой у Келли Уилсон был план: видимо, она встала в середине коридора, выставила перед собой револьвер и ждала, когда прозвенит звонок.
Затем из-за угла вышла Люси Александер.
Хлопок.
Затем из своего кабинета выбежал мистер Пинкман.
Хлопок, затем еще и еще.
Затем зазвенел звонок и, если бы не сообразительность сотрудников школы, коридор был бы завален погибшими.
Гот. Одиночка. Второгодница.
Келли Уилсон – именно такая девушка, каких обычно травят в школе. Всегда одна за столиком в школьной столовой, последняя, кого зовут в команду на физкультуре, и на школьной дискотеке танцует с мальчиком, которому надо только одно.
Почему же Келли взяла в руки пистолет, хотя Чарли в той же ситуации этого не сделала?
– Выпей хотя бы колы, – предложила Ленор. – Возьми в сумке-холодильнике. Поможет прийти в норму.
– Я и так в норме.
– Конечно, и нос у тебя не сломан.
– На самом деле, думаю, сломан.
Ленор все время упоминала ее самочувствие, и Чарли наконец поняла, что оно действительно неважное.
Голова раскалывается. В носу что-то пульсирует. Кажется, что веки налились липким медом. Она на несколько секунд сдалась, позволила им закрыться и окунулась в желанную темноту.
Сквозь гудение мотора было слышно, как ноги Ленор жмут на педали при переключении передач. Она всегда водила босиком, поставив свои туфли на высоком каблуке на пол рядом. Она любила короткие юбки и цветные чулки. Может, и слишком молодежно для семидесятилетней женщины, но сейчас ноги Ленор были выбриты лучше, чем ноги Чарли, поэтому ей не пристало судить.
– Все-таки выпей колы, – настаивала Ленор. Чарли открыла глаза. Мир был прежним. – Давай, прямо сейчас.
Чарли слишком устала, чтобы спорить. Она нащупала сумку-холодильник за сиденьем. Достала колу, а сэндвич не взяла. Не открывая бутылку, приложила ее к шее сзади.
– У тебя есть аспирин?
– Тебе нельзя. Увеличивает риск кровотечения.
Чарли предпочла бы быть в коме, чем терпеть боль. От яркого солнца голова ее превратилась в гигантский колокол.
– Как это называется, когда в ушах звенит?
– Тиннитус, – ответила Ленор. – Если ты не начнешь пить, я дальше не поеду.
– И полиция приедет к Уилсонам раньше нас?
– Они тоже будут съезжать по этой дороге, это во-первых, а во-вторых, даже если они найдут дом и даже если у них судья наготове, изготовить ордер займет как минимум полчаса, и в-третьих, заткнись уже и делай, что говорят, а то я тебя поколочу.
Краем футболки прихватив крышку бутылки, Чарли открыла колу. Сделала глоток и смотрела, как в боковом зеркале проплывает мимо центр города.
– Тебя сегодня уже рвало? – спросила Ленор.
– Без комментариев.
Живот Чарли снова скрутило. Все вокруг зашаталось. Ей пришлось закрыть глаза, чтобы восстановить равновесие. Снова замелькали слайды: Люси Александер, мистер Пинкман, Гамма, Сэм. Чарли быстро пролистывала изображения, будто искала нужный файл на компьютере.
Может ли что-то из того, что она сказала спецагенту Дилии Уофорд, повредить защите Келли Уилсон? Расти захочет это знать. Он также захочет знать количество и последовательность выстрелов, емкость револьвера, а еще – что2 прошептала Келли, когда Гек просил ее отдать ему пистолет.
Эта фраза будет особенно важна для защиты Келли Уилсон. Если она признала вину, сказала что-то необдуманное или упомянула жестокие мотивы своего преступления, никакое ораторское мастерство Расти не спасет ее от инъекции яда. Даже если она выдаст всех соучастников, Кен Коин ни за что не переквалифицирует ее из обвиняемых в свидетели. Он уже представлял обвинение на двух делах о преступлениях, наказуемых смертной казнью. Ни один суд присяжных в Пайквилле не откажет ему, когда он затребует для нее смертную казнь путем инъекции. У Коина особый авторитет. Много лет назад, когда он еще был полицейским, он сам казнил человека.
Двадцать восемь лет назад Дэниэл Кулпеппер, брат Захарии Кулпеппера, сидел у себя в трейлере и смотрел телевизор, когда полицейский Кен Коин подъехал к нему на патрульной машине. На часах было полдевятого вечера. Тело Гаммы уже нашли в фермерском доме. Сэм истекала кровью в ручье под метеовышкой. Тринадцатилетняя Чарли сидела в машине «Скорой помощи» и умоляла врачей отпустить ее домой. Офицер Коин ногой выбил дверь трейлера Дэниэла Кулпеппера. Подозреваемый схватил пистолет. Коин выстрелил девятнадцатилетнему парню в грудь семь раз.
Почти весь кулпепперовский клан до сих пор настаивал на невиновности Дэниэла, но на самом деле улики против него были неопровержимы. Револьвер в руке Дэниэла был идентифицирован как оружие, из которого Сэм выстрелили в голову. Покрытые кровью джинсы Дэниэла и приметные синие кеды дымились в железной бочке за трейлером. Даже его брат сказал, что они вместе пошли в ШБ убивать Расти. Они боялись потерять дом из-за дурацких счетов за адвокатские услуги: предполагали, что придется их оплачивать, потому что Куинны потеряли в пожаре все имущество. Выйдя живой из этой кровавой бойни, Чарли поняла, что жизнь ее семьи свелась к стоимости старого трейлера.
– Проезжаем мимо школы, – отметила Ленор.
Чарли открыла глаза. В ее время в Пайквилльской средней школе размещались не с шестого по восьмой классы, а с седьмого по девятый. С годами здание разрасталось, его в спешке надстраивали, чтобы принять тысячу двести детей со всей округи. Старшая школа была еще больше – на две тысячи учащихся. Там, где она припарковалась, было пусто. Полицейские огородили парковку лентой. Редкие автомобили учителей терялись среди служебного транспорта: полицейских и пожарных машин, «Скорой помощи», правительственных седанов, фургонов криминалистов и судмедэкспертов. Низко над спортзалом летал вертолет новостной компании. Вся сцена выглядела сюрреалистично, будто режиссер вот-вот крикнет «Снято!» и все разойдутся на обед.
– Им пришлось дать миссис Пинкман седативный препарат, – сказала Чарли.
– Она хорошая женщина. И не заслуживает такого. Никто такого не заслуживает.
Чарли кивнула, потому что комок в горле не давал ей говорить. Юдифь Хеллер-Пинкман все эти годы была для нее странного рода образцом. Они пересекались в коридорах, когда Чарли наконец вернулась в школу. Мисс Хеллер всегда улыбалась, но никогда не давила на Чарли, не пыталась заставить ее говорить о трагедии, что их связывала. Она держала дистанцию, а это, оглядываясь назад, требовало выдержки, которой другие не отличались.
– Интересно, как долго эта история будет в новостях? – Ленор посмотрела на вертолет в небе. – Двое убитых. Не так много по сравнению с другими массовыми расстрелами.
– Девушки не убивают. По крайней мере, не таким способом.
– «Не люблю понедельники».
– Ты про себя или про песню «Бумтаун Рэтс»?
– Про песню, – ответила Ленор. – Она написана на основе реальных событий. Семьдесят девятый год. Шестнадцатилетняя девушка пришла на детскую площадку со снайперской винтовкой. Не помню, сколько человек она убила. Когда копы спросили, зачем она это сделала, она ответила: «Не люблю понедельники».
– О господи, – пробормотала Чарли, надеясь, что, когда Келли Уилсон что-то прошептала в коридоре школы, это не была какая-нибудь подобная жестокая глупость.
И тогда Чарли задумалась, почему ее беспокоит судьба Келли Уилсон: как-никак, девчонка – убийца.
Чарли осенила внезапная и четкая мысль, которая все объяснила.
Если отбросить в сторону все события сегодняшнего утра: страх, убийства, воспоминания, боль, – то останется один простой факт: Келли Уилсон сознательно убила двух человек.
Помимо ее воли в мысли Чарли вмешался голос Расти: «Ну и что?»
Келли все равно предстоит суд. У нее есть право получить лучшего адвоката, какого она сможет найти. Чарли пыталась объяснить все это разъяренным копам, которые хотели забить девушку до смерти, но сейчас, сидя в машине Ленор, Чарли задумалась, а не встала ли она на защиту девушки просто потому, что больше некому было это сделать.
Еще один ее недостаток, ставший болевой точкой в их браке.
Она потянулась на заднее сиденье, на этот раз чтобы достать свою «судебную» одежду. Нашла блузку: Бен называл ее «амишской», а сама Чарли считала, что она не сильно отличается от паранджи. Пайквилльские судьи, сердитые старики, все как один агрессивно консервативны. Женщинам-адвокатам приходится выбирать одно из двух: либо носить длинные юбки и целомудренные блузки, либо каждый их протест, каждое ходатайство, каждое слово из их уст будет отклонено.
– Ты в порядке? – опять спросила Ленор.
– На самом деле нет. – Чарли немного полегчало, когда она сказала правду. Она всегда могла сказать Ленор то, в чем не призналась бы никому другому. Ленор знала Расти больше полувека. В ней, как в черной дыре, исчезали все семейные тайны Куиннов. – Голова жутко болит. Нос сломан. Кажется, я выблевала свое легкое. Я ничего не вижу, даже читать не могу, и все это неважно, потому что вчера я изменила Бену.
Ленор молча переключила передачу и выехала на двухполосное шоссе.
– В тот момент мне было нормально. Ну, то есть парень все хорошо сделал. – Чарли аккуратно сняла свою «дьюковскую» футболку, стараясь не зацепить нос. – А утром я проснулась в слезах. Ревела, не могла остановиться. Полчаса лежала в кровати, смотрела в потолок и хотела застрелиться. А потом зазвонил телефон.
Ленор снова переключила передачу. Они выезжали из Пайквилля. Ветер с гор хлестал по их легковушке.
– Не надо было брать эту дурацкую трубку. Я даже имени его не помнила. А он не помнил моего. По крайней мере притворился, что не помнит. Мне было стыдно и противно, а теперь еще и Бен знает. И БР Джорджии знает. И у него на работе все знают.
Чарли продолжила:
– И в школу я сегодня утром приехала, чтобы встретиться с этим парнем, потому что я по ошибке забрала его телефон и он позвонил и… – Она надела накрахмаленную «судебную» блузку с рюшами на груди, чтобы судьи не сомневались, что она всерьез относится к своей женской роли. – Не знаю, о чем я думала.
Ленор переключилась на шестую передачу.
– О том, что тебе было одиноко.
Чарли засмеялась, хотя в констатации этого факта не было ничего смешного. Она смотрела на свои пальцы, застегивая блузку на пуговицы. Неожиданно оказалось, что у нее очень маленькие пуговицы. А может, это оттого, что руки вспотели. А может, это оттого, что пальцы снова дрожали и все ее тело вибрировало, будто в грудь ей воткнули камертон.
– Детка, – сказала Ленор, – не держи это в себе.
Чарли покачала головой. Она очень хотела удержать это в себе. Сложить все ужасные картинки в коробку, засунуть ее на полку и никогда больше не открывать.
Но по щеке скатилась слезинка. Потом еще одна.
И Чарли заплакала. Она рыдала, согнувшись пополам, уронив голову на руки, потому что это горе невозможно было держать в себе. Люси Александер. Мистер Пинкман. Мисс Хеллер. Гамма. Сэм. Бен. Машина притормозила. Колеса зашуршали по гравию, когда Ленор съехала на обочину. Она погладила Чарли по спине.
– Все хорошо, детка.
Но ничего не хорошо. Ей нужен ее муж. Ей нужен ее отец, бесполезный засранец. Где Расти? Почему, когда он ей нужен, его никогда нет?
– Все хорошо. – Ленор продолжала гладить Чарли по спине, а Чарли продолжала плакать, потому что ничего уже не будет хорошо.
Как только Чарли услышала первые выстрелы в кабинете Гека, в ее памяти мгновенно ожил худший момент ее жизни. Она снова и снова слышала те же слова. Беги. Не оглядывайся. В лес. К дому мисс Хеллер. По школьному коридору. Навстречу выстрелам. Но она опоздала. Чарли опять опоздала, будь оно все проклято.
Ленор пригладила волосы Чарли.
– Дыши глубже, милая.
Чарли поняла, что задыхается. Зрение затуманилось. На лбу выступил пот. Она заставила себя дышать ровнее, чувствуя, как в легкие начинает проникать воздух.
– Не спеши, – успокаивала Ленор.
Чарли продолжала глубоко дышать. Зрение восстановилось, насколько это было возможно. Она сделала еще несколько вдохов, задерживая каждый на секунду-две, чтобы доказать самой себе, что может это сделать.
– Так лучше?
Чарли прошептала:
– Что это было, паническая атака?
– Да, и возможно, она еще не закончилась.
– Помоги мне выпрямиться.
Чарли схватилась за руку Ленор. Кровь отлила от головы. Нос болел, и она инстинктивно коснулась его, отчего боль усилилась.
– Нехило они тебя отделали, дорогая.
– Это ты еще противника моего не видела. На нем ни царапины.
Ленор не засмеялась.
– Прости, – сказала Чарли. – Не знаю, что на меня нашло.
– Что за глупости. Ты знаешь, в чем дело.
– Ну да, – Чарли произнесла два слова, которые всегда говорила, если не хотела что-то обсуждать.
Но Ленор не взялась за руль, а переплела свои длинные пальцы с маленькими пальцами Чарли. Несмотря на все мини-юбки, руки у нее были мужскими, широкими, с крупными костяшками, а с недавнего времени и пигментными пятнами. После смерти Гаммы Ленор во многом заменила Чарли мать. Ленор научила Чарли краситься, привела ее в магазин за первой пачкой тампонов и предупредила, что никогда нельзя рассчитывать на мужчин в вопросе контрацепции.
– Бен написал тебе, чтобы ты меня забрала. Это ведь что-то значит? – спросила Чарли.
– Да.
Чарли открыла бардачок и достала салфетки. Высморкаться она не могла. Поэтому просто промокнула нос. Прищурившись, посмотрела в окно и обрадовалась, что видит предметы, а не их очертания. Только вот вид был самым неудачным из возможных. Они стояли в трехстах ярдах от места, где Дэниэл Кулпеппер был застрелен в своем трейлере.
– Самое дерьмовое – я даже не могу сказать, что сегодня был худший день моей жизни, – заметила Чарли.
На этот раз Ленор засмеялась своим хриплым низким смехом, потому что Чарли была права. Она нажала на педаль и выехала обратно на шоссе. Дорога была ровной до «кулпепперовского» поворота. Глубокие ямы на асфальте сменились гравием, а затем просто укатанной красной глиной. Они спустились с горы, поэтому температура слегка поменялась – может, на пару градусов. Чарли старалась не дрожать. Она физически ощущала свою тревогу. Волосы на затылке встали дыбом. Это случалось с ней каждый раз, когда она приезжала в Низину. Здесь она не просто чувствовала себя не в своей тарелке, а знала, что, поверни она не туда, встреть не того Кулпеппера, и угроза физической расправы перестанет быть абстракцией.
– Черт! – Ленор испугалась стаи собак, набросившихся на сетчатый забор.
Их остервенелый лай зазвенел, как тысяча молотков, одновременно ударивших по машине.
– Деревенская сигнализация, – прокомментировала Чарли.
Никто не мог войти в Низину, не будучи облаянным сотнями собак. Чем глубже входишь в район, тем больше видишь молодых белых мужчин: стоят у своих дверей, в одной руке – мобильник, а другая чешет живот под футболкой. Эти мужчины вполне работоспособны, но тяжелый физический труд, соответствующий их квалификации, их не привлекает. Они целый день курят травку, играют в компьютерные игры, крадут, когда им нужны деньги, колотят своих подружек, когда хотят оксикодона, отправляют детей на почту за пособием по инвалидности и своими замечательными поступками обеспечивают Чарли работой.
Она вдруг устыдилась того, что всю Низину мажет одной кулпепперовской краской. Чарли знала, что здесь живут и хорошие люди. Работящие мужчины и женщины, чей единственный грех – это бедность. Но ее реакция на атмосферу Низины была непроизвольной.
Когда она вернулась в школу после всего, что произошло, шесть кулпепперовских девочек разных возрастов сделали ее жизнь сущим адом. Замызганные гнусные сучки с длинными крашеными ногтями и злыми языками. Они травили Чарли. Крали ее карманные деньги. Рвали ее учебники. Одна из них даже наложила кучу дерьма в ее спортивную сумку.
Семейство это до сих пор настаивало: Чарли соврала, что видела Захарию с дробовиком. Кулпепперы решили, что разгадали хитрый план Расти: раз Дэниэл погиб, а Захария отправился в тюрьму, Куинны могли заполучить двухкомнатный трейлер и выплату – в действительности мизерную – по страхованию жизни. Будто человек, всю жизнь посвятивший борьбе за справедливость, обменял бы свои принципы на пару сребреников.
Тот факт, что Расти ни разу не попытался отсудить у их семьи хотя бы пенни, никак не смягчил эти дикие теории заговора. Кулпепперы продолжали свято верить, что Кен Коин сфабриковал многочисленные улики, найденные в трейлере и на теле Дэниэла. Что Коин убил Дэниэла, чтобы начать политическую карьеру. Что брат Коина, Кит, помог подменить улики в лаборатории штата.
В любом случае основным объектом их злости стала Чарли. Это она опознала братьев. Она не просто соврала, но и продолжала настаивать, что говорит правду. Поэтому убийство одного из братьев Кулпепперов и смертный приговор другого лежат целиком на ее совести.
В этом была доля правды: по крайней мере в случае с Захарией. Несмотря на активное сопротивление Расти, тринадцатилетняя Чарли выступала перед битком набитым залом суда и просила судью приговорить Захарию Кулпеппера к смерти. Она бы сделала то же самое и на суде над Дэниэлом, но Кен Коин лишил ее такого удовольствия.
– Что это за грохот? – спросила Ленор.
Чарли услышала, как воздух нарезают лопасти вертолета. Она рассмотрела логотип одного из новостных каналов Атланты.
Ленор протянула Чарли свой телефон.
– Прочитай, как нам проехать.
Чарли набрала код – свой день рождения – и прокрутила сообщение от Расти. Отец окончил юридическую школу Университета Джорджии и стал одним из ведущих адвокатов штата, но с грамматикой у него дерьмово.
– Здесь налево, – прочитала она и указала Ленор на дорогу у белого шеста с большим конфедератским флагом. – А у этого трейлера направо.
Пробежав глазами описание маршрута, Чарли поняла, что уже ездила по нему. Один из ее подзащитных сидел на мете и зарабатывал на это продажей мета другим таким же торчкам. Он и с ней один раз пытался расплатиться кристаллами. Получается, он жил в двух домах от Уилсонов. Она продолжила:
– Здесь направо и потом еще раз направо у подножия холма.
– Я засунула тебе в сумочку договор о твоем гонораре.
Чарли открыла рот, чтобы предложить ей засунуть договор куда-то в другое место и спросить, зачем он вообще нужен, но сама ответила на свой вопрос:
– Папа хочет, чтобы я представляла Уилсонов, и тогда сторона обвинения не сможет привлечь меня в качестве свидетеля против Келли.
Ленор посмотрела на нее, потом обратно на дорогу, а потом – снова на Чарли.
– Как так получилось, что ты не поняла этого еще полчаса назад?
– Сама не понимаю, – отозвалась Чарли.
Но на самом деле она все понимала. Потому что она травмирована. Потому что скучает по мужу. Потому что она, как идиотка, снова и снова ждет от отца, что он будет беспокоиться о дочери так же, как беспокоится о сутенерах, насильниках и убийцах.
– Я не смогу это сделать. Любой нормальный судья накатает на меня жалобу в адвокатскую ассоциацию и даст мне такой пинок под зад, что я долечу до Китая еще до того, как лишусь лицензии.
– Когда ты выиграешь суд с полицией, тебе не придется таскаться за своими должниками-наркошами по всей Низине. – Ленор кивком головы указала на телефон. – Сделай несколько фотографий, пока синяки свежие.
– Я сказала Бену, что не собираюсь подавать иск.
Ленор убрала ногу с педали газа.
– Я просто хочу, чтобы они искренне извинились. В письменном виде.
– Извинения ничего не изменят.
Они спустились к подножию холма. Ленор резко повернула направо. Назревавшая нотация не заставила себя ждать:
– Уроды типа Кена Коина распинаются про «малое правительство», а в итоге проводят в судах вдвое больше времени, чем если бы занимались нормальной подготовкой копов с самого начала.
– Согласна.
– И единственный способ заставить их меняться – это бить по кошельку.
Чарли захотелось заткнуть уши.
– Мне еще предстоит от папы все это выслушать. Не хочу слушать и от тебя. Вот сюда.
Ленор ударила по тормозам. Машина резко качнулась. Она сдала немного назад и повернула на другую грунтовую дорогу. Промежуток между колеями зарос травой. Они проехали желтый школьный автобус, припаркованный под плакучей ивой. «Мазда» подскочила на кочке, и они увидели группу домишек. Четыре дома, раскиданных по кругу. Чарли еще раз сверилась с сообщением Расти и поняла, что дом под нужным номером – дальний справа. Подъездной дороги к нему не было: он просто стоял у обочины. Дом был сколочен из покрашенных листов ДСП. Большое выступающее окно торчало на фасаде, как созревший прыщ. Ступенями служили несколько шлакоблоков.
– Эва Уилсон – водитель школьного автобуса, – сказала Ленор. – Она была сегодня утром у школы, когда здание перекрыли.
– Ей кто-нибудь говорил, что стреляла Келли?
– Она не знала, пока Расти не позвонил ей на мобильный.
Чарли обрадовалась, что Расти не переложил этот звонок на нее.
– А отец девочки там как-то присутствует?
– Илай Уилсон. Он ездит на заработки в Эллиджей: каждое утро стоит с такими же трудягами у лесопилки и ждет, когда кто-нибудь подкинет ему работу.
– Полиция его уже нашла?
– Насколько мы знаем, нет. В семье всего один мобильник, и он у жены.
Чарли посмотрела на унылое жилище.
– Значит, она там одна.
– Это ненадолго. – Ленор подняла глаза на второй вертолет, закруживший над районом. На корпусе выделялись синие и серебристые полоски патрульной службы штата Джорджия. – Прилепят гугл-карту на ордер и будут здесь через полчаса.
– Я быстро. – Чарли собралась выходить из машины, но Ленор остановила ее.
– Вот. – Ленор взяла с заднего сиденья сумку Чарли: – Бен отдал мне, когда возвращал твою машину.
Чарли взяла сумку за ремень и задумалась, держит ли она ее так же, как держал Бен.
– Это ведь уже что-то?
– Да.
Чарли выбралась из машины и пошла к дому. Она пошарила в сумочке в поисках освежающих пастилок. Пришлось довольствоваться горсткой пыльных «тик-таков», которые белыми вшами застряли в швах кармашка.
Жители Низины обычно открывали двери, вооружившись чем-нибудь, так что она не стала подниматься по шлакобетонным ступенькам, а сначала подошла к окну. Штор на нем не было. Под окном – три горшка с геранью. На земле – стеклянная пепельница, пустая.
Внутри Чарли разглядела миниатюрную женщину с темными волосами: та недвижно сидела на диване и смотрела в телевизор. В каждом доме в Низине есть по гигантскому телевизору с плоским экраном: очевидно, все они выпали из одной фуры. Эва Уилсон смотрела новости. Громкость была такой, что голос репортера было слышно снаружи: «…новые подробности от наших коллег из Атланты…»
Чарли подошла к входной двери и постучала: три коротких удара.
Она подождала. Послушала. Постучала второй раз. Затем третий.
– Здравствуйте! – позвала она.
Наконец телевизор замолк. Она услышала шарканье. Щелчок замка. Скольжение цепочки. Еще один замок. Смешные меры безопасности, учитывая, что вор мог бы пробить хлипкую стенку кулаком.
Эва Уилсон молча уставилась на незнакомку у двери. Она была такая же невысокая, как дочь, и выглядела почти так же по-детски. На ней была голубая пижама с мультяшными слониками на штанах. Глаза ее покраснели. Она была моложе Чарли, но в каштановых волосах виднелась седина.
– Я Чарли Куинн, – представилась Чарли. – Мой отец, Расти Куинн, – адвокат вашей дочери. Он попросил меня забрать вас и привезти к нему в офис.
Женщина не двинулась с места. Стояла молча. Именно так выглядит шоковое состояние.
Чарли спросила:
– Вы уже разговаривали с полицией?
– Нет, мэм, – ответила Эва, с характерным для Низины выговором растягивая слова. – Ваш папа сказал мне не отвечать на звонки с незнакомых номеров.
– Он прав. – Чарли переминалась с ноги на ногу. Где-то вдалеке лаяли собаки. Солнце пекло голову. – Послушайте, я понимаю, вы в шоке от того, что случилось с вашей дочерью, но мне надо подготовить вас к тому, что будет дальше. Полиция уже едет сюда.
– Они привезут Келли домой?
Чарли опешила от того, с какой надеждой Эва Уилсон произнесла это.
– Нет. Они будут обыскивать ваш дом. Наверное, они начнут с комнаты Келли, а потом…
– Они возьмут для нее чистую одежду?
Чарли снова была выбита из колеи.
– Нет, они будут обыскивать дом в поисках оружия, любых записей, компьютеров…
– Компьютера у нас нету.
– Ясно, это хорошо. Келли делала уроки в библиотеке?
– Она ничего не сделала, – сказала Эва. – Она не убивала… – Ее голос умолк. Глаза заблестели. – Мэм, вы меня послушайте. Моя девочка ничего такого не сделала, что они говорят.
Чарли много раз общалась с матерями, которые были уверены, что их детей подставили, но сейчас не было времени читать Эве Уилсон лекцию о том, как иногда хорошие люди делают плохие вещи.
– Эва, послушайте меня внимательно. Полицейские войдут в дом вне зависимости от того, пустите вы их или нет. Они выгонят вас из дома. Они обыщут каждый уголок. Они могут что-то сломать или найти что-то, что вы не хотели бы, чтобы они нашли. Я не думаю, что вас арестуют, но могут, если решат, что вы подменяете улики, поэтому, пожалуйста, не делайте этого. И нельзя, послушайте меня, нельзя ничего говорить им о Келли или почему она могла это сделать или что могло произойти. Они не пытаются вам помочь, и они ей не друзья. Понятно?
Эва не воспринимала информацию. Она просто стояла. Вертолет спустился ниже. Чарли могла разглядеть лицо пилота за выпуклым стеклом. Он говорил что-то в микрофон: возможно, выдавал координаты для ордера на обыск.
Она спросила Эву:
– Мы можем войти в дом?
Женщина не пошевелилась, поэтому Чарли взяла ее за локоть и провела внутрь.
– Ваш муж не звонил?
– Илай не позво2нит, пока работу не закончит, он с автомата у лесопилки зво2нит.
Значит, отец Келли, вероятно, узнает о преступлении дочери по радио в машине.
– У вас есть чемодан или небольшая сумка, куда можно сложить какую-то одежду?
Эва не ответила. Она застыла перед телевизором с выключенным звуком.
В новостях показывали среднюю школу. Аэросъемку крыши спортивного зала, который, видимо, сейчас использовали как штаб. Внизу экрана бежала строка: «САПЕРЫ ОСМОТРЕЛИ ЗДАНИЕ В ПОИСКАХ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ. ДВОЕ ПОГИБШИХ: ШКОЛЬНИЦА 8 ЛЕТ И ДИРЕКТОР ШКОЛЫ, КОТОРЫЙ ГЕРОИЧЕСКИ ПЫТАЛСЯ СПАСТИ ЕЕ».
Люси Александер было всего восемь.
– Она не делала этого, – снова сказала Эва, – не могла она такое сделать.
Холодная ладонь Люси.
Дрожащие пальцы Сэм.
Внезапная восковая белизна кожи Гаммы.
Чарли вытерла глаза. Осмотрела комнату, пытаясь остановить возобновившееся в ее голове хоррор-слайдшоу. Обстановка у Уилсонов была потрепанная, но аккуратная. У входной двери – распятие. Справа от тесной гостиной – узкая кухня со шкафами по обе стороны. Чистая посуда на сушилке. С края раковины свисает пара желтых перчаток. Столешница заставлена, но во всем чувствуется порядок.
– Вас какое-то время не будут пускать в дом, – предупредила Чарли. – Возьмите сменную одежду и туалетные принадлежности.
– Туалет вот здесь, у вас за спиной.
Чарли попробовала еще раз.
– Вам нужно собрать вещи. – Она остановилась, чтобы убедиться, что Эва ее понимает. – Одежда, зубные щетки. Больше ничего.
Эва кивнула, но оторвать глаз от телевизора не могла или не хотела.
Вертолет за окном поднялся выше. У Чарли нет времени. Коин, наверное, прямо сейчас подписывает ордер на обыск. Поисковая группа уже выдвигается из города, с мигалками и сиренами.
– Помочь вам собрать вещи? – Чарли подождала, пока Эва кивнет. И еще подождала. – Эва, я соберу для вас одежду, а потом мы пойдем во двор ждать полицию.
Стиснув в руке пульт от телевизора, Эва села на край дивана.
Чарли стала открывать кухонные шкафчики, пока не нашла полиэтиленовый пакет. Натянула одну из желтых резиновых перчаток с раковины и прошла мимо ванной по узкому коридору, облицованному деревянными панелями. В доме было две спальни, занимавших разные концы дома. Вход в комнату Келли вместо двери закрывала фиолетовая занавеска. К ткани пришпилена бумажка: «ВЗРОСЛЫМ ВХОТ ЗАПРЕЩОН».
Чарли знала, что не надо входить в комнату подозреваемой в убийстве, но сфотографировала табличку телефоном Ленор.
Спальня Уилсонов располагалась справа и выходила окнами на крутой холм за домом. Спали они на большой кровати с водяным матрасом, занимающей почти всю комнату. Двери не давал полностью открыться высокий шкаф с множеством ящиков. Выдвигая их, Чарли порадовалась, что догадалась надеть желтую перчатку, хотя, честно говоря, Уилсоны оказались аккуратнее, чем она сама. Она нашла женское белье, несколько трусов-боксеров и джинсы, которые выглядели как детские. Взяла пару футболок и засунула все это в пакет. Кен Коин славился тем, что вечно затягивал обыски. Уилсонам повезет, если их пустят домой к выходным.
Чарли осмотрелась, планируя пойти в ванную, но что-то ее остановило.
«ВХОТ».
Как Келли Уилсон умудрилась дожить до восемнадцати лет и не научиться писать такое простое слово?
Чарли секунду поколебалась и открыла занавеску. Она не собирается входить в комнату. Просто сделает несколько фотографий из коридора. Но это оказалось не так просто. Комната была размером с большой гардероб.
Или тюремную камеру.
Свет просачивался внутрь через узкое горизонтальное окно высоко над односпальной кроватью. Панели на стенах окрашены в нежно-сиреневый. На полу пушистый оранжевый ковер. На покрывале – Хеллоу Китти с плеером и большими наушниками.
Совсем не похоже на комнату девочки-гота. Никаких черных стен и постеров с хеви-метал-группами. Дверца шкафа была открыта. На нижней полке аккуратными стопками сложены футболки. На провисшей штанге – какая-то более длинная одежда. Вся одежда Келли была светлой, с пони и зайчиками, с аппликациями, которые скорее ожидаешь увидеть у десятилетней девочки, чем у восемнадцатилетней девушки, почти женщины. Чарли сфотографировала все, что могла: покрывало, плакаты с котятами, розовый блеск для губ на комоде. Все это время она думала о вещах, которых в комнате не было. Горы косметики, которые обычно есть у восемнадцатилетних девушек. Фотографии с друзьями, записки от потенциальных бойфрендов и свои секреты, о которых они никому не рассказывают.
Сердце Чарли подпрыгнуло, когда она услышала звук подъезжающей машины. Она залезла на кровать и посмотрела в окно. Черный фургон с надписью «Спецназ» на борту остановился перед желтым школьным автобусом. Два парня с винтовками наготове выскочили из фургона и зашли в автобус.
– Как… – начала Чарли, но поняла, что неважно, как они смогли приехать сюда так быстро, потому что как только они осмотрят автобус, они разнесут дом, в котором она сейчас стоит.
Но Чарли не просто стояла в доме. Она стояла на кровати Келли Уилсон в комнате Келли Уилсон.
– Ну охерительно, – прошептала она, потому что ну а что еще тут скажешь.
Она спрыгнула с кровати. Резиновой перчаткой стряхнула грязь, оставшуюся от ее кедов. Следы не были видны на фиолетовой ткани, но внимательный криминалист будет знать размер, марку и номер модели ее обуви еще до заката солнца.
Чарли надо было уходить. Ей надо было вывести Эву наружу с поднятыми вверх руками. Ей надо было продемонстрировать вооруженным до зубов спецназовцам, что они с Эвой не планируют сопротивляться.
– Просто охерительно, – повторила Чарли.
Сколько у нее времени? Поднявшись на цыпочках, она посмотрела в окно. Двое копов осматривали автобус. Остальные оставались в фургоне. То ли ждали, чтобы застать обитателей дома врасплох, то ли хотели убедиться, что автобус не заминирован.
Чарли заметила какое-то движение около дома. Ленор стояла у своей машины. Она смотрела на Чарли круглыми глазами, потому что любой дурак понял бы, что такое узкое окно может быть только в спальне. Ленор дернула головой в сторону выхода. Неслышно произнесла:
– Выходи.
Чарли запихнула пакет с одеждой в свою сумку и собралась уходить. Сиреневые стены. Хеллоу Китти. Постеры с котятами.
Тридцать, может, сорок секунд. Примерно столько им понадобится, чтобы осмотреть автобус, вернуться в фургон и доехать до входа в дом.
Рукой в перчатке она стала открывать ящики шкафа. Одежда. Белье. Ручки и карандаши. Никакого дневника. Никаких записных книжек. Она встала на колени и пошарила рукой под матрасом, а потом заглянула под кровать. Ничего. Она продолжала поиски среди одежды, сложенной стопочками на нижней полке шкафа, когда услышала, как хлопнули двери и хрустнула грязь под колесами двинувшегося к дому спецназовского фургона.
Она никогда не видела такую аккуратную комнату у подростка. Одной рукой обыскивая крошечный шкаф, Чарли вывалила на пол две обувные коробки с игрушками, стянула одежду с плечиков и сбросила ее на кровать. Она хлопала по карманам и выворачивала шапки. Встала на цыпочки и вслепую обшарила верхнюю полку.
Резиновая перчатка натолкнулась на что-то плоское и твердое. Фоторамка?
– Господа полицейские, – низкий голос Ленор было слышно через тонкие стены, – в доме две женщины, обе не вооружены.
Копы ее не слушали.
– Назад в машину! Быстро!
Сердце Чарли готово было взорваться в груди. Она потянула ту плоскую вещь с полки. Вещь оказалась неожиданно тяжелой. Падая, она уперлась острым краем в голову Чарли.
Школьный альбом.
Пайквилльская средняя школа, 2012 год.
Входная дверь сотряслась от удара. Стены задрожали.
– Полиция штата! – прогремел мужской голос. – У меня ордер на обыск. Откройте дверь!
– Иду! – Чарли затолкала альбом в сумочку.
Она успела добежать до кухни, когда входную дверь выломали. Эва заорала как раненая.
– На пол! На пол!
По комнате замелькали лазерные прицелы. Дом трясся на шатком фундаменте. Они выбивали окна. Выламывали двери. Мужчины выкрикивали приказы. Эва продолжала визжать. Чарли стояла на коленях, подняв руки и внимательно глядя по сторонам, чтобы знать, кто из них в нее выстрелит.
Никто в нее не выстрелил. Никто не двинулся с места.
Эва резко прекратила визжать.
Шесть крупных копов в полной амуниции заняли все пространство комнаты. Они с таким напряжением держали свои «АР-15», что Чарли видела, какие именно мышцы удерживают их пальцы от того, чтобы нажать на спусковые крючки.
Чарли осторожно перевела взгляд на свою грудь. В районе сердца светилась красная точка.
Она посмотрела на Эву.
На ее груди было еще пять точек.
Женщина стояла на коленях на диване. Рот ее был открыт, но голосовые связки парализовал страх. Необъяснимым образом в каждой поднятой руке она держала по зубной щетке. Мужчина рядом с Эвой опустил винтовку.
– Зубные щетки.
Еще одна винтовка опустилась.
– А выглядели как гребаные активаторы.
– Не говори!
Остальные винтовки тоже опустились. Кто-то усмехнулся. Напряжение постепенно спало.
С улицы раздался женский голос:
– Господа?
– Чисто! – откликнулся тот, что заговорил первым. Он схватил Эву за локоть и вытолкал ее за дверь. Повернулся, чтобы проделать то же самое с Чарли, но она вышла сама, держа руки поднятыми.
Она опустила руки, только когда вышла во двор. Сделала глоток свежего воздуха и старалась не думать, что могла бы умереть только потому, что один из этих мужчин перепутал зубную щетку с детонатором пояса смертника.
В Пайквилле.
– О господи, – выдохнула Чарли, надеясь, что это сойдет за молитву.
Ленор стояла у машины. Она смотрела на Чарли с яростью, имея на то полное право, но только кивком головы спросила: «Ты в порядке?»
Чарли кивнула в ответ, но она не чувствовала себя в порядке. Она чувствовала злость на то, что Расти прислал ее сюда, что она стала так глупо рисковать, что непонятно зачем нарушила закон, что рисковала быть застреленной в сердце из оружия, заряженного, вероятно, разрывными пулями.
И все из-за какого-то дебильного альбома.
Эва прошептала:
– Чего они делают?
Чарли оглянулась на дом, который все еще трясся от снующих по нему тяжелых мужчин.
– Они ищут вещи, которые смогут использовать в суде против Келли.
– Что за вещи?
Чарли стала перечислять вещи, которые и сама она только что искала:
– Признание. Объяснение. План школы. Список людей, на которых Келли была зла.
– Она сроду ни на кого не злилась.
– Эва Уилсон? – К ним подошла высокая женщина в тяжелой боевой экипировке. На боку у нее болталась винтовка. В руке она держала свернутый в трубочку лист бумаги. Вот почему они так быстро приехали. Они получили ордер прямо в фургоне, по факсу. – Вы Эва Уилсон, мать Келли Рене Уилсон?
Эва выпрямилась от ее командного голоса.
– Да, сэр. Мэм.
– Это ваш дом?
– Мы его снимаем, да, мэм. Сэр.
– Миссис Уилсон, – лингвистические тонкости, видимо, мало интересовали женщину-копа, – я капитан Айзек из полиции штата. У нас есть ордер на обыск вашего дома.
– Вы его уже обыскиваете, – заметила Чарли.
– У нас были основания полагать, что будут попытки скрыть улики. – Айзек посмотрела на синяк под глазом Чарли. – Вы получили случайные повреждения во время штурма, мэм?
– Нет, сегодня меня ударил другой полицейский.
Айзек посмотрела на Ленор, которая, очевидно, все еще была в бешенстве, и снова перевела взгляд на Чарли.
– Вы, дамы, вместе?
– Да, – ответила Чарли, – миссис Уилсон хотела бы посмотреть на копию ордера.
Айзек вопросительно посмотрела на желтую перчатку на руке Чарли.
– Перчатка для мытья посуды, – объяснила Чарли, что, в общем-то, было правдой. – Миссис Уилсон хотела бы посмотреть на копию ордера.
– Вы адвокат миссис Уилсон?
– Я адвокат, – уточнила Чарли, – но здесь я нахожусь в качестве друга семьи.
Айзек сказала Эве:
– Миссис Уилсон, по просьбе вашей знакомой передаю вам копию ордера.
Чарли пришлось поднять руку Эвы, чтобы она взяла ордер.
– Миссис Уилсон, есть ли в доме оружие? – спросила Айзек.
Эва покачала головой.
– Нет, сэр.
– Иглы с запрещенными веществами? Колюще-режущие предметы?
Эва еще раз покачала головой, хотя казалось, что этот вопрос ее обеспокоил.
– Взрывчатка? – Эва прикрыла рот рукой. – Там что, утечка газа?
Айзек вопросительно посмотрела на Чарли.
Чарли пожала плечами. Жизнь этой матери только что перевернулась с ног на голову. Вряд ли от нее стоило ожидать логичных умозаключений.
Айзек спросила Эву:
– Мэм, вы согласны на то, чтобы я досмотрела вас?
– Да…
– Нет, – перебила Чарли, – у вас нет разрешения на какой-либо досмотр сверх того, что указано в ордере.
Айзек посмотрела на сумку Чарли, сквозь которую явно проглядывали очертания альбома.
– Мне стоит досмотреть вашу сумку?
У Чарли екнуло сердце.
– У вас есть на то причины?
– Если вы скрыли улики или забрали что-то из дома с целью сокрытия, это…
– Это было бы незаконно, – сказала Чарли. – Так же незаконно, как обыскивать школьный автобус, который не указан в ордере и не расположен на участке, непосредственно прилегающем к дому.
Айзек коротко кивнула.
– Вы были бы правы, но у нас могли быть особые основания.
Чарли сдернула желтую перчатку.
– Я забрала из дома вот это, но не нарочно.
– Спасибо за содействие. – Айзек повернулась к Эве. Она действовала четко по инструкции. – Мэм, вы можете остаться во дворе дома или уехать, но вернуться в дом вы не можете, пока мы его не освободим. Вы меня поняли?
Эва покачала головой.
– Она поняла, – сказала Чарли.
Айзек прошла через двор и присоединилась к своим коллегам внутри дома.
Около двери стояли пластиковые контейнеры. Журналы учета вещественных доказательств. Пластиковые хомуты. Пакеты. Эва смотрела в окно. Телевизор был все еще включен. Экран был такой огромный, что Чарли могла прочесть бегущую внизу строку: «ПОЛИЦИЯ ПАЙКВИЛЛЯ: ЗАПИСИ ВИДЕОКАМЕР ШКОЛЫ ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ».
Камеры наблюдения. Чарли не заметила их сегодня утром, но сейчас вспомнила, что в конце каждого коридора есть камера.
Где-то есть видеозапись всей этой бойни.
– Что нам делать-то теперь? – спросила Эва.
Чарли не стала отвечать первое, что пришло в голову: «Смотреть, как вашу дочь привяжут к каталке и казнят».
– Мой отец все объяснит вам у себя в офисе. – Она вынула свернутый ордер из вспотевших рук женщины. – В течение сорока восьми часов они должны выдвинуть обвинение. Келли, скорее всего, будет в окружной тюрьме, но потом ее переведут куда-нибудь в другое место. Будет много заседаний суда и много возможностей ее увидеть. Все это будет небыстро. Все процессы займут много времени.
Чарли просмотрела ордер на обыск – это оказалось прямо-таки любовное письмо от судьи, который позволил копам делать все, что им заблагорассудится.
– Это ваш адрес? – спросила она Эву.
Эва посмотрела на ордер.
– Да, мэм, номер дома наш.
Через открытую входную дверь Чарли увидела, как Айзек вытряхивает содержимое кухонных шкафов. Гремели столовые приборы. Ковер содрали с пола. Никто не церемонился. Они топали, высоко поднимая ноги, проверяя, нет ли под полом пустот, тыча пальцами в пятна на потолочных панелях.
Эва взяла Чарли за плечо.
– Когда Келли вернется домой?
– Поговорите об этом с моим отцом.
– Не знаю, как мы за все это заплотим, – забеспокоилась Эва. – Денег-то у нас нет, а вы ведь поэтому приехали.
Расти никогда не интересовали деньги.
– Услуги адвоката будут оплачены из бюджета штата. Это будет небольшая сумма, но я обещаю вам, что мой отец сделает для вашей дочери все, что в его силах.
Эва моргнула. Похоже, она не понимала, что происходит.
– Она еще по дому должна помочь.
Чарли посмотрела в глаза женщины. Зрачки сужены, но это можно объяснить ярким солнцем.
– Вы, случайно, не под чем-то?
– Нет, мэм. У нас раньше был навес во дворе, но он развалился, так что от солнца спрятаться негде.
Чарли ждала, что будет неуместная улыбка, но Эва говорила серьезно.
– Вы принимали какие-то препараты? Или, может, вы покурили, чтобы снять напряжение?
– Да что вы, мэм. Я вожу автобус. Наркотики мне нельзя. Я же за детей отвечаю.
Чарли еще раз заглянула ей в глаза, пытаясь увидеть какие-то признаки понимания.
– Мой отец объяснял вам, что происходит с Келли?
– Он сказал, что работает на нее, но я не знаю. – Она перешла на шепот. – Мне мой брат двоюродный говорил, что Расти Куинн – плохой человек, что он, мол, адвокат для всяких неблагополучных, насильников, убийц.
У Чарли пересохло во рту. Эта женщина, очевидно, не понимает, что ее дочери сейчас нужен именно такой человек, как Расти Куинн.
– Келли показывают. – Эва снова смотрела в телевизор.
Лицо Келли Уилсон занимало весь экран. Видимо, кто-то слил журналистам школьные фотографии. Вместо темного готичного макияжа и черной одежды на Келли была одна из ее футболок с радужными пони.
Фото исчезло, и на экране появилось видео: Расти выходит из Деррикской окружной больницы. Он мрачно посмотрел на журналиста, совавшего микрофон ему в лицо, но Расти не просто так вышел из здания через центральный вход. Он с напускной неохотой остановился и стал давать интервью. Чарли не надо было слышать звук телевизора, чтобы прочесть по губам отца поток его фирменных реплик, произнесенных с южным акцентом, которые будут снова и снова показывать по национальным телеканалам. Так всегда бывает с громкими делами. Расти надо было выступать перед журналистами и рассказывать, что Келли Уилсон – несчастный подросток под угрозой высшей меры наказания, а не чудовище, расстрелявшее ребенка и директора школы.
Эва прошептала:
– Револьвер – это оружие?
У Чарли все внутри перевернулось. Она отвела Эву подальше от дома и встала вместе с ней посреди дороги.
– У вас есть револьвер?
Эва кивнула.
– Илай держит его в бардачке в машине.
– Той машине, на которой он сегодня поехал на работу?
Она снова кивнула.
– Он законно владеет оружием?
– Мы не крадем вещи, мэм. Мы честно зарабатываем.
– Простите, я имею в виду, был ли ваш муж судим за тяжкие преступления?
– Нет, мэм. Он честный человек.
– Вы знаете, сколько в вашем револьвере патронов?
– Шесть, – Эва сказала это довольно уверенно, но добавила: – Думаю, шесть. Я его сто раз видела, но никогда внимания особо не обращала. Простите, не могу вспомнить.
– Все нормально.
Чарли сейчас почувствовала себя точно так же, как на допросе у Дилии Уофорд. «Сколько выстрелов вы слышали? В какой последовательности? Мистер Гекльби был с вами? Куда делся револьвер?»
Чарли была там, в гуще событий, но страх помешал ей запомнить все подробности.
– Когда вы видели револьвер в последний раз? – спросила она.
– Я не… Ох. – В кармане пижамы у нее зазвонил мобильный. Она вытащила дешевый раскладной телефон, из тех, что продаются вместе с предоплатным поминутным тарифом. – Какой-то незнакомый номер.
Чарли узнала номер. Это номер ее айфона, который, очевидно, все еще был у Гека.
– Садитесь в машину, – сказала она Эве, жестом попросив Ленор помочь. – Я отвечу на звонок.
Эва недоверчиво посмотрела на Ленор.
– Я не знаю…
– Садитесь в машину. – Чарли почти оттолкнула ее.
Она взяла трубку после пятого звонка.
– Алло?
– Миссис Уилсон, это мистер Гекльби, учитель Келли из средней школы.
– Как ты разблокировал мой телефон?
Гек надолго замолчал.
– Надо придумывать пароль посложнее, чем один-два-три-четыре.
Чарли много раз слышала подобное от Бена. Она отошла, чтобы ее никто не слышал.
– Почему ты звонишь Эве Уилсон?
Он опять поколебался.
– Я два года был учителем Келли. Я несколько месяцев занимался с ней индивидуально, когда она перешла в старшую школу.
– Это не ответ на вопрос.
– Я четыре часа отвечал на вопросы двух говнюков из Бюро расследований Джорджии и еще час отвечал на вопросы в больнице.
– Каких говнюков?
– Эткинс. Или Эвери. Какой-то вихрастый пацан лет десяти с виду и пожилая негритянка – вот они до меня по очереди и докапывались.
– Черт, – пробормотала Чарли. Видимо, он говорит о Луисе Эвери, агенте ФБР по Северной Джорджии. – Он оставил визитку?
– Я ее выбросил, – сказал Гек. – С рукой, кстати, все в порядке. Пуля прошла навылет.
– У меня сломанный нос и сотрясение мозга, – сообщила Чарли. – Зачем ты звонишь Эве?
По его вздоху Чарли поняла, что он отвечает ей только из любезности.
– Потому что я беспокоюсь о своих учениках. Я хотел ей помочь. Убедиться, что у нее есть адвокат. Что ей помогает кто-то, кто не будет ее использовать и не сделает все еще хуже. – Тут Гек резко изменил свой бодрый тон: – Келли не умная девочка, Шарлотта. Она не убийца.
– Не надо быть умным, чтобы убить человека. На самом деле обычно бывает как раз наоборот.
Она обернулась и посмотрела на дом Уилсонов. Капитан Айзек вытаскивала наружу большой пакет с одеждой Келли.
– Если правда хочешь помочь Келли, держись подальше от журналистов, не попадайся на камеру, не позволяй им себя фотографировать и даже с друзьями не разговаривай о том, что случилось, потому что тогда они попадутся на камеру или поговорят с журналистами и ты не сможешь контролировать то, что они будут говорить.
– Хороший совет. – Он выдохнул и сказал: – Слушай, я должен попросить у тебя прощения.
– За что?
– Б2. Бен Бернард. Твой муж звонил сегодня утром. Я же чуть не взял трубку.
Чарли почувствовала, что покраснела.
– Я не знал, пока один из копов мне не сказал, – продолжил он. – Это было уже после того, как я с ним поговорил и рассказал ему, чем мы занимались и почему ты пришла в школу.
Чарли схватилась за голову. Она знала, как мужчины определенного типа говорят о женщинах, особенно о тех, кого они трахают в своем пикапе у бара.
– Ты могла бы меня предупредить, – заметил Гек. – А так мы все оказались в идиотском положении.
– То есть ты извиняешься, но говоришь, что я сама виновата? – Чарли не верила своим ушам. – Когда я должна была тебе об этом сказать? Перед тем, как Грег Бреннер мне врезал? Или после того, как ты удалил видео? А может, тогда, когда ты солгал в своих свидетельских показаниях, каким образом мой нос оказался сломан, а это, кстати, тяжкое преступление – я имею в виду врать, чтобы прикрыть задницу копу, а не стоять, засунув язык в жопу, когда рядом бьют женщину. Это как раз вполне законно.
Гек выдавил еще один вздох.
– Ты не знаешь, каково это – вдруг увидеть такое. Люди ошибаются.
– Я не знаю, каково это? – Чарли затрясло от накатившей ярости. – А тебе не кажется, Гек, что я тоже там была? Тебе не кажется, что я прибежала туда раньше тебя, так что я прекрасно знаю, каково это – вдруг увидеть такое, и мало того, если ты реально вырос в Пайквилле, то знаешь, что со мной такое уже второй раз, поэтому пошел ты со своим «ты не знаешь, каково это».
– Хорошо, ты права. Прости.
Но Чарли еще не закончила.
– Ты соврал насчет возраста Келли.
– Шестнадцать, семнадцать. – Чарли представила, как Гек мотает головой. – Она в одиннадцатом классе. Какая разница?
– Ей восемнадцать, и разница такая, что это смертный приговор.
Он ахнул. Именно ахнул – резко вдохнул воздух, испытав шок.
Чарли ждала, что он скажет. Она проверила индикатор сигнала на экране.
– Алло?
Он откашлялся.
– Подожди минуту.
Чарли тоже надо было подумать. Она упускает что-то важное. Почему Гека допрашивали четыре часа? Обычно допрос длится от получаса до двух. Разговор с Чарли завершился примерно на сорок пятой минуте. Их с Геком участие в сегодняшних событиях сводилось к менее чем десяти минутам. Почему Дилия Уофорд привела ФБР, чтобы поиграть с Геком в хорошего и плохого полицейского? Вряд ли он будет выступать против стороны, выставившей его свидетелем. Он был ранен в руку. Но он сказал, что допрашивали его до того, как он ездил в больницу. Дилия Уофорд не из тех копов, что нарушают процедуру. А ФБР уж точно не будет просто так сопли жевать.
Так почему они удерживали своего важнейшего свидетеля в полицейском участке четыре часа? Так со свидетелями не обращаются. Так обращаются с подозреваемым, который отказывается сотрудничать.
– Так, я вернулся, – сказал Гек. – Келли – она – как это сейчас называют? Учащийся с образовательными трудностями? С интеллектуальными особенностями? Она учится по самой простой программе. Не понимает никаких теорий.
– По закону это называется «ограниченная дееспособность», то есть можно было бы сказать, что она не способна прийти в соответствующее умственное состояние для совершения преступления, но доказать это будет очень сложно, – объяснила Чарли. – У государственной системы образования и государственной системы расследования убийств очень разные цели. Одна пытается ей помочь, а другая пытается ее убить.
Он молчал, и слышно было, как он дышит.
– Те два агента, Уофорд и Эвери, говорили с тобой четыре часа подряд или был какой-то перерыв? – уточнила Чарли.
– Что? – Его удивил этот вопрос. – Да, кто-то из них все время был в комнате. И иногда твой муж. И этот мужик, как его зовут? В таком блестящем костюме?
– Кен Коин. Это окружной прокурор. – Чарли решила сменить тактику. – Келли дразнили в школе?
– У меня в классе нет, – ответил он и добавил: – А за пределами школы, в соцсетях – это уже не в нашей власти.
– То есть ее травили?
– Она была не такая, как все, и когда ты ребенок, это всегда плохо.
– Ты был у Келли учителем. Почему ты не знал, что она осталась на второй год?
– У меня каждый год больше ста двадцати учеников. Я не смотрю их личные дела без особой причины.
– А отставание – это не причина?
– Многие мои дети отстают. Она была крепкой троечницей. Никаких особых проблем с ней не было.
До Чарли донеслось легкое постукивание ручкой по краю стола. Гек продолжил:
– Послушай, Келли – хорошая девочка. Не умная, но добрая. Она идет туда, куда ее ведут. Она не делает ничего подобного. На нее это совсем не похоже.
– Вы были с ней близки?
– То есть что ты имеешь…
– Трах. Ебля. Ты знаешь, что я имею в виду.
– Конечно нет, – в его голосе слышалось отвращение. – Она же ребенок, моя ученица. Боже мой.
– Занималась ли она сексом с кем-то другим?
– Нет, я бы сообщил о таком.
– Мистер Пинкман?
– Вот не надо…
– Кто-то из учеников?
– Откуда мне…
– Куда делся револьвер?
Если бы она не прислушивалась к его дыханию, она бы не заметила, как он на мгновение задержал его. И сказал:
– Какой револьвер?
Чарли покачала головой, ругая себя за то, что упустила очевидное.
Давая показания Дилии Уофорд, она была слишком дезориентирована, чтобы сопоставить одно с другим, но теперь Чарли поняла, что агент практически нарисовала ей картинку. «Вы не видели, чтобы мистер Гекльби передавал кому-либо револьвер? Видели ли вы, что он оставил его на себе? Положил на землю?»
– Куда ты его дел? – спросила Чарли.
Он снова сделал паузу, как делал каждый раз, когда врал.
– Я не знаю, о чем ты.
– Тем двум агентам ты сказал то же самое?
– Я сказал им то же, что и тебе. Я не знаю. Там слишком много всего происходило.
Чарли только покачала головой от его глупости.
– Келли говорила тебе что-нибудь там, в коридоре?
– Я не слышал. – Он в сотый раз сделал паузу. – Я уже сказал, там слишком много всего происходило.
Этот парень получил пулю и не поморщился.
Вряд ли страх помешал ему запомнить все подробности.
– Ты на чьей стороне? – спросила Чарли.
– Нет никаких сторон. Есть только правильные поступки.
– Прости, что лезу в твою философию, Горацио, но если есть правильные поступки, то есть и неправильные поступки, и, как человек с юридическим образованием, я могу сказать тебе, что кража орудия двойного убийства и дача ложных показаний агенту ФБР могут привести тебя на неправильную сторону тюремной решетки, и очень надолго.
Он снова замолчал на пару секунд, после чего произнес:
– Я не знаю, попали ли мы туда, но у камер видеонаблюдения есть слепая зона.
– Не надо ничего говорить.
– Но если…
– Заткнись, – предупредила Чарли. – Я свидетель. Я не могу быть твоим адвокатом. То, что ты мне говоришь, не будет конфиденциально с юридической точки зрения.
– Шарлотта, я…
Она нажала «отбой», пока яма, которую Гек рыл себе, не стала еще глубже.
