Воронята

1

На церковном дворе стоял лютый холод. Еще до появления мертвых.

Каждый год Блу и ее мать, Мора, приходили на одно и то же место, и каждый раз было очень холодно. Но в этом году, без Моры, казалось еще холоднее.

Было двадцать четвертое апреля, канун дня святого Марка. Для большинства людей этот день наступал и проходил незамеченным. Занятия в школах не отменялись. Никто не обменивался подарками. Не было ни специальных костюмов, ни праздничных мероприятий, ни распродаж, ни открыток, посвященных дню святого Марка, ни телепрограмм, которые выходят по особому случаю раз в год. Никто не отметил 25 апреля у себя в календаре.

Честно говоря, большинство людей вообще не в курсе, что у святого Марка есть день памяти.

Но смерть об этом помнила.

Сидя на каменной стенке и дрожа от холода, Блу сказала себе, что в этом году хотя бы нет дождя.

Каждый год, в канун дня святого Марка, Мора и Блу приезжали сюда – к уединенной разрушенной церкви, такой старой, что ее название позабылось. Эти развалины стояли среди поросших густым лесом холмов на окраине Генриетты, в нескольких милях от гор. Сохранились только внешние стены; крыша и пол давным-давно провалились. То, что не сгнило, скрылось под лозами плюща и какими-то зловонными побегами. Церковь окружала каменная стена, в которой был проделан один-единственный проход, достаточно широкий, чтобы могли пройти люди, несущие гроб. Упрямая тропка, которая словно не поддавалась сорнякам, вела к бывшей двери.

– А, – произнесла Нив, полная, но странно изящная, сидя рядом с Блу на стене.

Блу вновь, как и при первой встрече, была поражена ее необыкновенно красивыми руками. Пухлые запястья переходили в нежные, маленькие, как у ребенка, кисти с тонкими пальцами и овальными ногтями.

– А, – повторила Нив опять. – Вот это ночь.

Она сказала это так: «Вот это ночь», и Блу слегка поежилась. Она приезжала сюда вместе с матерью последние десять лет, но сегодня всё было по-другому.

Сегодня была ночь.

Впервые – и Блу не понимала, почему – Мора отправила Нив сторожить у церкви вместо себя. Она спросила у Блу, не против ли та составить Нив компанию, но на самом деле это был не вопрос. Блу всегда туда ездила – и поехала бы и на сей раз. Не то чтобы у нее были какие-то свои планы на канун дня святого Марка. Но Мора не могла не спросить. Незадолго до рождения Блу она решила, что отдавать детям приказы – это варварство. Поэтому Блу выросла в окружении повелительных вопросов.

Она сжала и разжала замерзшие кулаки. Края митенок обтрепались. Она связала их в прошлом году, и довольно скверно, но в них был несомненный шик. Не будь Блу такой тщеславной, она могла бы носить скучные, зато удобные перчатки, подаренные ей на Рождество. Но она была тщеславной – и носила свои обтрепанные митенки, несравненно более крутые, хотя и менее теплые. И здесь никто их не видел, кроме Нив и мертвых.

Апрельские дни в Генриетте обычно были приятны и теплы. Спящие деревья выпускали почки, обезумевшие от любви божьи коровки бились об оконные стекла. Но только не сегодня. Сегодня было холодно, как зимой.

Блу посмотрела на часы. Почти одиннадцать. В старых легендах говорилось, что караулить в церкви нужно в полночь, но мертвецы плохо следят за временем, особенно когда нет луны.

В отличие от Блу, которая нетерпеливо ерзала, Нив восседала на старой церковной ограде, как величественная статуя – руки сложены, лодыжки под длинной шерстяной юбкой скрещены. Блу, съежившаяся, маленькая и худая, напоминала беспокойную незрячую горгулью. Ее глаза – обычные, человеческие – в эту ночь ничего не видели. Эта ночь принадлежала пророкам и ясновидцам, ведьмам и медиумам.

Иными словами, всем ее родным.

Нив вдруг спросила в тишине:

– Ты что-нибудь слышишь?

Ее глаза сверкнули во мраке.

– Нет, – ответила Блу, потому что ничего не слышала.

Потом она подумала, что, возможно, Нив что-то услышала.

Нив смотрела на нее тем же самым взглядом, что и на фотографиях в Интернете – преднамеренно обескураживающим, потусторонним, и этот зрительный контакт продолжался на несколько секунд дольше приемлемого. Через несколько дней после приезда Нив Блу настолько встревожилась, что пожаловалась матери. Они тогда вдвоем заняли крохотную ванную – Блу собиралась в школу, а Мора на работу.

Блу, пытаясь собрать все пряди своих темных волос в рудиментарный хвостик, спросила:

– Ей обязательно надо так смотреть?

Мора, стоя в душе, что-то рисовала на запотевшем стекле кабинки. Она рассмеялась, и ее тело мелькнуло в просветах длинных пересекающихся линий, которые она вывела пальцем.

– Это просто ее фирменный знак.

Блу подумала, что прославиться можно и другими вещами.

Сидя на каменной ограде кладбище, Нив загадочно сказала:

– Я много чего слышу.

Но слышать было нечего. Летом в холмах кишмя кишели насекомые, пересвистывались птицы, вороны каркали вслед машинам. Но сегодня было слишком холодно, и никто еще не проснулся.

– У меня это по-другому, – сказала Блу, слегка удивившись: Нив еще как будто ничего не поняла.

В своей сплошь одаренной ясновидением семье она была неудачницей, простым наблюдателем тех оживленных бесед, которые ее мать, тетки и двоюродные сестры вели с миром, скрытым от большинства людей. Единственное, что отличало Блу от остальных, так это способность, результатами которой она сама воспользоваться не могла.

– Я слышу разговоры в той же мере, в какой их слышит телефон. Но я усиливаю звук для остальных.

Нив не отводила от нее взгляда.

– Вот почему Мора так хотела, чтобы ты поехала. Она заставляла тебя присутствовать на всех своих сеансах?

Блу вздрогнула при этой мысли. Среди клиентов, посещавших дом номер 300 на Фокс-Вэй, было много несчастных женщин, которые надеялись, что Мора предскажет им в будущем любовь и богатство. Сама мысль о том, чтобы целый день сидеть в доме, полном чужим горем, была мучительна. Блу понимала, что Море наверняка очень хотелось позвать ее, чтобы лучше слышать. Когда она была маленькой, то не могла в полной мере оценить, что Мора крайне редко просила ее поприсутствовать на сеансе, но потом, когда Блу поняла, что здорово усиливает чужие способности, поразилась материнской выдержке.

– Разве что сеанс был очень важный, – закончила она.

Взгляд Нив пересек тонкую черту между раздражающим и зловещим. Она произнесла:

– Знаешь, этим стоит гордиться. Умение усиливать чужие экстрасенсорные способности – редкий и ценный дар.

– Ой, подумаешь, – ответила Блу, но без сарказма.

Она хотела пошутить. За шестнадцать лет она вполне успела привыкнуть к мысли о том, что не обладает доступом к сверхъестественному. И Блу не желала, чтобы Нив думала, будто из-за этого у нее кризис личности.

Блу потянула нитку на перчатке.

– И у тебя много времени, чтобы дорасти до собственных ясновидческих способностей, – добавила Нив.

Ее взгляд сделался ненасытным.

Блу не ответила. Ей было неинтересно предсказывать людям будущее. Она предпочла бы выяснить свое.

Наконец Нив отвела глаза. Лениво водя пальцем по грязным камням, которые их разделяли, она сказала:

– По пути в город я проехала мимо школы. Академия Агленби. Ты там учишься?

Блу насмешливо вытаращила глаза. Разумеется, Нив как приезжая этого не знала, но все-таки по массивному каменному зданию и куче иномарок на парковке нетрудно было догадаться, что Академия Агленби – не та школа, которую они могли себе позволить.

– Это школа для мальчиков. Там учатся дети политиков, сынки нефтяных магнатов и… – Блу замолчала, раздумывая, кто еще мог быть достаточно богат, чтобы отправить своих детей в Агленби, – и сыновья любовниц, которым хорошо заплатили за молчание.

Нив подняла бровь, не глядя на нее.

– Вообще-то они просто ужасны, – сказала Блу.

Апрель был не лучшим временем года для Генриетты. Как только теплело, появлялись спортивные машины, и в них сидели парни в таких потрепанных шортах, каких не стыдятся только богачи. В будни они все носили школьную форму – брюки защитного цвета и свитера с вышитым на груди вороном. Было нетрудно разглядеть наступающего врага.

Воронята.

Блу продолжала:

– Они считают себя лучше нас, думают, что мы ради них будем лезть из кожи вон, и каждые выходные напиваются в стельку и раскрашивают из баллончиков указатель на Генриетту.

Академия Агленби была основной причиной того, что Блу выработала для себя два жизненных правила. Во-первых, держись подальше от парней, потому что с ними одни проблемы. Во-вторых, держись подальше от парней из Агленби, потому что они все придурки.

– Похоже, ты очень рассудительная девица, – сказала Нив, и Блу поморщилась: она и так это знала.

Когда денег мало, с самого детства невольно становишься рассудительным во всем.

В тусклом свете почти полной луны Блу вдруг заметила то, что Нив нарисовала на грязном камне. Она сказала:

– О. Мама тоже это рисовала.

– Правда? – спросила Нив.

Они вместе посмотрели на рисунок. Три изогнутые, пересекающиеся линии, представлявшие собой нечто вроде вытянутого треугольника.

– А Мора не говорила, что это такое?

– Она нарисовала это на двери душевой кабины. Я не спрашивала.

– Я увидела эту штуку во сне, – сказала Нив спокойным голосом, от которого Блу охватила неприятная дрожь. – И захотела посмотреть, на что она будет похожа, если ее нарисовать.

Она стерла рисунок ладонью и вдруг резко вскинула красивую руку.

– Кажется, они приближаются.

Вот зачем Блу и Нив приехали сюда. Каждый год Мора сидела на церковной ограде, подтянув колени к подбородку, смотрела в никуда и называла дочери имена. Для Блу кладбищенский двор оставался пустым, но для Моры он был полон мертвых. И не только уже имеющихся покойников, но и тех, кому предстояло умереть в течение следующих двенадцати месяцев. Для Блу это было всё равно что слышать только одного из участников диалога. Иногда ее мать встречала знакомых, но чаще всего ей приходилось подаваться вперед и спрашивать имена. Однажды Мора сказала, что, не будь дочери рядом, она не смогла бы добиться ответа. Мертвые просто не видели Мору без Блу.

Блу не надоело чувствовать себя постоянно нужной, но иногда ей хотелось, чтобы «нужная» не значило исключительно «полезная».

Дозор у церкви был важен для одной из самых необычных услуг, оказываемых Морой. Всем клиентам, жившим в Генриетте и ее окрестностях, она обещала дать знать, не умрут ли они и их близкие в следующем году. Казалось бы, кто не готов за это заплатить? Но, честно говоря, раскошеливались немногие. Потому что большинство людей не верят в предсказания.

– Ты что-нибудь видишь? – спросила Блу.

Она потерла застывшие руки, а потом взяла лежавшие рядом блокнот и ручку.

Нив сидела неподвижно.

– Что-то коснулось моих волос.

И вновь по плечам Блу пробежала ледяная дрожь.

– Это кто-то из них?

Нив хрипло ответила:

– Будущие мертвецы должны пройти по дороге мертвых, через ворота. Это, наверное, какой-то другой… дух, вызванный твоей энергией. Я не подозревала, какой эффект ты способна произвести…

Мора никогда не говорила, что Блу привлекает и других мертвых. Возможно, она не хотела пугать дочь. Или просто Мора их не видела, была нечувствительна к ним точно так же, как и Блу.

Блу с неприятной остротой ощутила легкий ветерок, который коснулся ее лица и раздул вьющиеся волосы Нив. Незримые и достаточно спокойные духи людей, которые еще не умерли, – это одно дело. Совсем другое – призраки, которые не обязаны придерживаться тропы.

– Они… – начала Блу.

– Кто ты? Роберт Нейман, – прервала ее Нив. – Как твое имя? Рут Верт. Как тебя зовут? Фрэнсис Пауэлл.

Блу быстро писала на слух, стараясь не отставать, по мере того как Нив уговаривала призраков. То и дело она вскидывала глаза на тропу, пытаясь увидеть… что-нибудь. Но, как всегда, там не было ничего, кроме разросшихся сорняков, едва видимых в темноте дубов и черного портала церкви, принимающего незримых духов.

Нечего слышать, нечего видеть. Никаких знаков присутствия мертвых, кроме имен в блокноте.

Возможно, Нив не ошиблась. Возможно, у Блу было нечто вроде кризиса личности. Иногда и правда казалось несправедливым, что магия и сила, присущие ее семье, достались Блу в виде одной лишь бумажной работы.

«По крайней мере, я все-таки могу в этом участвовать», – мрачно подумала Блу, хотя ей казалось, что в процесс она включена не больше, чем собака-поводырь.

Она поднесла блокнот к лицу – ближе, ближе, ближе, – чтобы разобрать в темноте собственные записи. Россыпь имен, популярных семьдесят-восемьдесят лет назад – Дороти, Ральф, Кларенс, Эстер, Герберт, Мелвин… И много одинаковых фамилий. Долину населяло некоторое количество старинных семей, которые были достаточно велики, даже если и не богаты.

Где-то за пределами мыслей Блу голос Нив зазвучал настойчивей.

– Как твое имя? – спросила она. – Послушай. Как тебя зовут?

Лицо у нее было испуганное, и Блу показалось, что это очень странно.

Она по привычке проследила взгляд Нив, устремленный в центр двора.

И увидела там фигуру.

Сердце Блу забилось, как будто кто-то кулаком стучал изнутри в грудную клетку.

Она его видела. Там, где никого не должно было быть, стоял человек.

– Я вижу, – произнесла Блу. – Нив, я вижу.

Блу всегда думала, что мертвые идут упорядоченной процессией, но этот дух бродил по двору и словно медлил. Это был молодой человек в просторных брюках и свитере, с растрепанными волосами, не вполне прозрачный, но в то же время бесплотный. Его фигура казалась мутной, как грязная вода, лицо размытым. Кроме юности, ни одной черты в нем не удавалось определить.

Он был очень молод… и с этим было труднее всего смириться.

Пока Блу смотрела на него, он остановился и поднес руку к щеке. Это был настолько «живой» жест, что Блу стало нехорошо. Затем юноша с усилием шагнул вперед, словно его толкнули в спину.

– Узнай, как его зовут, – прошипела Нив. – Мне он не отвечает, а я должна опросить остальных.

– Я? – спросила Блу, но все-таки слезла с ограды.

Ее сердце продолжало колотиться о ребра. Она спросила, чувствуя себя немного глупо:

– Как тебя зовут?

Юноша, казалось, не услышал ее. Не обращая на Блу внимания, он вновь двинулся по направлению к церковной двери – медленно, точно в трансе.

«Так мы и переходим в иной мир? – задумалась Блу. – Спотыкаясь и постепенно угасая, вместо того чтобы полностью осознавать происходящее?»

Нив принялась задавать вопросы другим духам, а Блу шагнула к скитальцу.

– Кто ты? – спросила она с безопасного расстояния, когда юноша уронил голову на руки.

Теперь она увидела, что у него нет четких очертаний, а лицо совсем бесформенное. Ничто в его облике не намекало, что это человек, но все-таки Блу видела перед собой юношу. Что-то подсказывало ее сознанию, кто перед ней, даже если об этом не свидетельствовали глаза.

Блу раньше думала, что обрадуется, когда увидит духа; но ничего подобного она не чувствовала. В голове крутилась одна мысль: «Он умрет в течение года». И как только Мора это выносила?

Блу осторожно подошла ближе. Она была уже так близко, что могла коснуться юноши, но тут он снова двинулся к церкви, хотя по-прежнему, казалось, не замечал Блу.

Оказавшись совсем рядом с мертвым, девушка почувствовала, что у нее заледенели руки. И сердце тоже. Незримые духи, не обладавшие собственным теплом, высасывали из Блу энергию, так что от холода она покрылась мурашками.

Юноша стоял на пороге церкви, и Блу поняла, интуитивно поняла, что, если он войдет, она упустит шанс узнать его имя.

– Пожалуйста, – сказала она, мягче, чем раньше, а затем протянула руку и коснулась края иллюзорного свитера.

Холод, подобный ужасу, нахлынул на нее. Блу попыталась успокоиться, напоминая себе то, что слышала сто раз: «Духи черпают энергию из того, что их окружает». Она только одно это и ощущала: как он использовал ее, чтобы оставаться видимым.

И все-таки Блу было страшно.

Она спросила:

– Ты скажешь мне, как тебя зовут?

Юноша повернулся к ней, и она с испугом обнаружила, что на нем свитер с эмблемой Агленби.

– Ганси, – ответил он.

Хотя его голос звучал тихо, он не шептал. Это был нормальный голос, который доносился откуда-то издалека.

Блу неотрывно рассматривала растрепанные волосы, смутные очертания внимательных глаз, ворона на свитере. Она заметила, что плечи у юноши мокрые и вся одежда забрызгана дождем, которому только предстояло пролиться. Стоя вблизи, она почуяла слабый запах мяты, присущий то ли ему, то ли духам вообще.

Он был совсем настоящим. Когда это наконец произошло – когда Блу увидела духа, – она не ощутила никакой магии. Ей показалось, что она заглянула в открытую могилу и встретила ответный взгляд.

– И всё? – шепотом спросила Блу.

Ганси закрыл глаза.

– Всё, что есть.

Он упал на колени – беззвучно, как и полагалось человеку, у которого не было тела. Одной рукой он уперся в землю, вдавив в нее пальцы. Чернота церкви выглядела отчетливей, чем очертания его плеч.

– Нив, – сказала Блу. – Нив, он… умирает.

Нив стояла у нее за спиной. Она ответила:

– Пока нет.

Ганси почти исчез. Он сливался с церковью, ну или церковь сливалась с ним.

Блу спросила – глуше, чем сама хотела:

– Почему… почему я его вижу?

Нив посмотрела через плечо, то ли потому что приближались новые духи, то ли потому что нет. Блу этого не знала. Когда Нив снова взглянула в сторону церкви, Ганси уже полностью исчез. Блу почувствовала, как ее тело вновь наполняется теплом, но отчего-то легкие словно оставались скованы льдом. В ней угнездилась опасная, сосущая тоска – то ли горе, то ли сожаление.

Нив сказала:

– Есть только две причины, по которым незрячий может увидеть духа в канун дня святого Марка, Блу. Или ты полюбишь этого человека, или убьешь.