Тьма между нами

Глава 9. Нина

В бассейне, кроме меня, почти никого. На соседней дорожке подросток послушно наматывает круги баттерфляем под неусыпным надзором отца. Тот следует за ним по бортику с секундомером и остервенело кричит что-то про «сборную» и «следующие Олимпийские игры», очевидно, сильно раздражая своего подопечного. Вообще-то, сын должен быть благодарен ему просто за то, что тот рядом. Вот меня отец бросил, и даже спустя столько лет горечь от этой утраты не становится меньше.

Я засовываю затычки в уши, отталкиваюсь от бортика и перехожу на брасс. Мне нравится плавать. Хожу сюда два-три раза в неделю перед работой, благо до библиотеки всего десять минут ходьбы. К лету хотелось бы проплывать дорожку пятьдесят раз без остановок. Цель, конечно, амбициозная, но я настойчивая.

Сегодня меня хватает лишь на девятнадцать с половиной раз. На середине бассейна выдыхаюсь и двадцатую часть завершаю на своих двоих. Сердце бешено колотится, легкие горят, однако боль приятная. К тому же никто не попрекнет меня упущенным шансом «попасть в сборную».

Снимаю очки и иду в душ. Потом забираю одежду из шкафчика, нахожу пустую кабинку, стягиваю черный купальник и разглядываю себя в зеркале. На его поверхности кто-то размашисто написал красным маркером «Уродина». Видимо, у меня не самая низкая самооценка, и это утешает.

В одной из книг по самосовершенствованию мне попался совет регулярно, каждую неделю, уделять время тому, чтобы пристально рассматривать свои родинки и морщины, целлюлит, пигментные пятна, рубцы, шишки и лишние волосы. Вероятно, автор считал, что осознание недостатков – обязательный шаг на пути к принятию собственного совершенства. Какая чушь! Уродство не лечится самовнушением.

Ощупываю мерзкие жировые складки на боках, подтягиваю грудь туда, где ей место. Мне еще и сорока нет, а она уже висит, как уши спаниеля. Страшно подумать, как я буду выглядеть лет через десять, если не возьмусь за свое тело…

Три месяца назад, когда я наконец решилась впервые за много лет взобраться на весы, они показали почти девяносто килограммов. Для роста метр шестьдесят многовато. Вес начал стремительно расти после заместительной гормональной терапии, которую мне назначили из-за исключительно ранней менопаузы, наступившей в двадцать лет. Недавно я убедила себя, что пора худеть, и благодаря здоровому питанию и спорту сбросила уже шесть кило.

Придвигаюсь к зеркалу и двумя пальцами оттягиваю нижнюю губу, чтобы прочесть татуировку на слизистой. О ней знаю только я да, возможно, мой дантист со своей ассистенткой, но они и словом ни разу не обмолвились. Набивал ее непрофессионал – контуры со временем расплылись, а краски потускнели.

Мне бы хотелось вспомнить его имя, но всякий раз, когда я пытаюсь представить лицо, стоявшее за иглой, там пустота. Собственно, как и в большинстве моих подростковых воспоминаний. Те годы упорно не хотят складываться в моей памяти в целостную картину, словно в пазле не хватает слишком большого числа деталей. Порой мне кажется, что половина моей жизни просто растворилась в небытии.

Похудев, я, к своему изумлению, стала все чаще задумываться о внешности и однажды даже пришла к Мэгги и попросила ее научить меня краситься, чем несказанно удивила. Конечно, я могла бы посмотреть обучающее видео на «Ютьюбе» или наведаться в косметический магазин и спросить совета у одной из густо намалеванных консультантш, но мне показалось правильным обратиться к маме. Возможно, чтобы наверстать то, что мы упустили, когда я была подростком.

– Если хочешь, могу показать тебе, как делать маникюр, – предложила она, и я согласилась. Сходила к себе за пилкой и позволила ей придать форму моим ногтям и покрасить их в нежно-розовый. На мгновение мы будто вернулись в прошлое и стали обычными мамой и дочкой, без лжи и хождений вокруг да около, – просто двумя женщинами, с упоением болтающими о косметике.

Только уходя, я поняла, что Мэгги припрятала пилку. Естественно, она сделала вид, будто ничего не произошло, но я быстро нашла пропажу у нее в наволочке. Бранить не стала – просто демонстративно погрозила пальцем, забрала свое от греха подальше, а потом в наказание унесла подушки.

За раздумьями и воспоминаниями не замечаю, как одеваюсь и выхожу на улицу. До начала работы еще полно времени, поэтому я выбираю длинный маршрут: мимо пожарной части, полицейского участка на площади Кэмпбелл и клуба «Роудмендер». Последний, кстати, насколько я знаю, как-то связан с моей юностью, вот только не помню, каким образом. Наверное, я ходила туда с друзьями на концерты. Правда, имена их тоже стерлись… Кроме одного – того, что все изменило. Я часто задаюсь вопросом, могут ли те навсегда забытые времена быть лучшими в моей жизни.

В библиотеке окунаюсь в привычную рутину. Помогаю седому мужчине составить резюме на компьютере. Пока он набирает текст одним пальцем и подслеповато щурится в экран, мимо нас проходит молодая женщина с малышом в коляске. Меня так и тянет к ним. Я подхожу и понимаю, что мамочка совсем юная, ей не больше пятнадцати. Боже, да она сама еще ребенок! Даже лоб весь в прыщах. Ее попытка замаскировать взрыв гормонов не увенчалась успехом: наивный макияж больше напоминает сахарную пудру на торте.

В коляске у нее маленькая девочка, одетая в джинсы и зеленую толстовку с героями из «Щенячьего патруля». В руках – кулек с конфетами. На щеках – следы белого шоколада. На лице – широкая доверчивая улыбка в два зуба, сверху и снизу. Она смотрит на меня огромными карими глазами и смеется. Я корчу ей рожицу, чтобы рассмешить еще больше.

Девочка выглядит чистой, упитанной и счастливой; судя по всему, ее мама, несмотря на юный возраст, отлично справляется со своими обязанностями. И от этого мне становится больно и обидно: вопреки всем трудностям, в отличие от меня, она сумела отстоять своего ребенка и, похоже, ни капли об этом не жалеет.

Увлеченная новой игрой, я как бы невзначай следую за этой парочкой к полкам с журналами. Мама останавливается и пролистывает свежие таблоиды со сплетнями о знаменитостях, которых я даже не знаю.

Мне нравится быть рядом с детьми – если они не совсем маленькие. Прошлым летом наша региональная начальница Сюзанна решила навестить библиотеку во время декрета вместе со своим грудничком. Он спал у нее в слинге. Если б я знала об этом заранее, взяла бы выходной. А так пришлось прятаться в туалете для инвалидов, пока они не ушли. Ворковать вместе со всеми над младенцем и терпеливо ждать своей очереди, чтобы подержать его и рассказать Сюзанне, какой он красивый, я просто не могла. Если б я взяла его на руки, то обратно уже не отпустила бы.

Вдруг малышка в коляске хлюпает носом и звонко чихает. Из ее ноздри вырывается огромная зеленая сопля и повисает над губой, как сталактит. Это и отвратительно, и смешно одновременно. Мамаша, увлекшись статьей о семействе Кардашьян, не замечает конфуза, поэтому я вынимаю из кармана бумажную салфетку и вытираю нос ее дочери. И тут она оборачивается, замечает меня и сердито вскрикивает:

– Что ты делаешь?

– Вытираю сопли.

– Отойди! – требует она. На нас начинают оглядываться другие посетители. – Не смей прикасаться к ней без моего разрешения.

Бормочу извинения, пораженная неожиданной агрессией. Мои щеки краснеют, я с трудом сдерживаю слезы. Она молча ждет, пока я отойду.

Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Вместо стыда меня захлестывает злость. Кто позволил ей так со мной разговаривать? Она что, считает себя лучше остальных, раз родила? Если б она сама следила за своей дочерью, мне не пришлось бы вмешиваться. Тоже мне мать!

Шанс для мести не заставляет себя долго ждать: когда через несколько минут ребенок снова остается один, я беру с полки две первые попавшиеся книги и, убедившись, что никто не смотрит, подкладываю их в корзину под коляской.

Когда эта истеричка будет выходить, сработает сигнализация. В полицию ее, скорее всего, не потащат, но унижения она хлебнет по полной. Как я.