Байки из хлопковой грядки

Дом, в котором никто не живёт

Малауз-опа подошла к стене, на которой висел календарик.

На листке стояла жирная цифра «30» и две надписи помельче. Верхняя надпись была «октябрь». Нижняя – «суббота». Старушка сорвала листок, и черная жирная тридцатка превратилась в красную цифру «31», «октябрь» стал красным, а «суббота» еще и сменилась на «воскресенье».

В тесной комнатке с глиняными стенами и полом вовсю пылал очаг. Подвешенный, над ним бурлил старый большой казан. Из-под его крышки густо валил пар.

Малауз-опа перевела взгляд с очага на скособоченную плиту у другой стены. На обеих ее конфорках шкворчали казанки поменьше. Мутное стекло единственного крохотного окошечка кибитки запотело. Было влажно и душно.

Старушка потерла рукой поясницу. Подхватила со стола миску с каймаком и кусочками лепешки и направилась к двери. Ничего ей больше сейчас не хотелось, как вдохнуть холодного утреннего воздуха. Там же можно и позавтракать.

Дверь из старых досок со скрипом открылась и жаркий воздух, словно волна, вынес Малауз-опа наружу, в освежающее октябрьское утро. Она вдохнула прохладу как можно глубже. Выудила из миски кусочек размякшей лепешки и кинула его в рот. Потом закрыла глаза и стала перемалывать еду старческими деснами. А когда она открыла глаза вновь, то увидела его.

Он стоял в проеме калитки. Точнее, на месте, где когда-то было калитка. Дувал на северной стороне двора развалился, не стало и проема, сквозь который можно было попасть во двор и выйти с него.

Мальчишка был одет в заношенные джинсы и «непромокаемую» куртку, совершенно потерявшую цвет. На ногах запыленные и подвернутые солдатские кирзачи. Довершала наряд выгоревшая добела, опять же армейская, панама «афганка». Паренек явно гордился ею и потому лихо нахлобучил на макушку из черных, давно не мытых волос. Из кармана куртки торчал номер «Ровесника», свернутый в трубку. Через плечо висел фартук для хлопка.

Малауз-опа оглянулась и убедилась, что дверца в кибитку закрыта. Скользнула глазами левее и позади мальчика. Там в углу двора, у оставшегося куска дувала стоял тандыр. В его жерле горела гузапая, а подле наготове лежала куча коровьих кизяков. Все было в порядке.

Старушка положила в рот еще кусочек лепешки, размякшей в каймаке, и посмотрела на пацана.

– Ассалому алейкум, опаджон, – нараспев, улыбаясь сказал мальчик, поймав ее взгляд.

Она в ответ медленно наклонила острый подбородок.

– Меня зовут Альберт.

Он оглядывался и брови его удивленно приподнялись.

– Тетушка, а когда вы приехали?

– Я никуда и не уезжала, племянничек. – ответила Малауз-опа.

Она вымакала остаток лепешки в каймаке. Вытерла почти досуха глиняную миску и отправила кусочек хлеба в рот.

– Простите, – глаза у мальчишки стали совсем круглыми от удивления. – Вы, наверное, со мной шутите? Но вчера вас тут не было!

Он посмотрел в сторону тандыра, в котором весело потрескивала, разгораясь все жарче, гузапая.

– Тандыр был завален мусором и засохшей травой, а сейчас, как новенький. Да еще и кизяк собран…

– Я здесь все время живу. – сказала старуха. – Никуда не уезжаю. Что-то ты, оглым, путаешь.

Альберт покраснел, но явно решил не сдаваться.

– Не было тут никого вчера… И позавчера. И в кибитке тоже никого не было.

Пристально смотря в глаза пареньку, Малауз-опа медленно проговорила:

– Ай-яй-яй, ты и в кибиточку мою заглядывал, значит?

Паренек покраснел еще больше и опустил голову.

– Смотрю, тебя не учили тому, что в чужой дом заходить без спроса нехорошо?

– Простите меня, опаджон! – проговорил мальчишка. – Но я уже неделю сюда прихожу и никого, кроме пары мышей и суслика не видел. Я подумал, что давно никто тут не живет.

Он покрутил головой и хмыкнул.

– Может быть, вы на базар ходили, когда я сюда заглядывал? – в его глазах мелькнула надежда.

Старуха вздохнула:

– Всю неделю? Каждые день?

– Ваша правда, тётушка. – ответил Альберт с задумчивым видом. – Но как же у вас получилось? Как мы не заметили друг друга?

– Неужели ты не слышал, как меня в кишлаке называют старой ведьмой? – прищурившись, женщина пристально посмотрела на Альберта. Мальчик удивленно вскинул на нее темные глаза.

– Так нас ведь неделю всего как привезли. Живем мы в школе. – Он махнул рукой по направлению к дороге. – А в кишлаке мы даже и не бываем. Утром на карту, обедаем тут же, на грядках. Вечером в школу – ужинаем, «Время» по телеку и спать.

Альберт робко заулыбался.

– Да и какие ведьмы, опаджон? Двадцатый век уж на исходе!

Старухе почему-то вспомнился календарик на стене и снова дала о себе знать тупой болью поясница.

– Так что с того? Двадцатый или какой другой? Какая разница?

– Да такая, тетушка, что в ведьм и другую небывальщину уже никто не верит! – возмущённо заговорил мальчишка.

И Малауз-опа пришлось выслушать целую лекцию о том, что люди давно уже летают в космос. На земле не осталось ни одного скрытого от глаз ученых участочки земли, где могли жить неизвестные до сих пор существа и животные. В том числе и ведьмы, колдуны, да и всякая другая нечистая сила

– Вот, к примеру, в этом году американцы запустили в космос огромный телескоп. – возбужденно говорил паренек.

– Телескоп? – переспросила Малауз-опа, которая уже после первых фраз перестала понимать мальчишку. – Оглым, а что такое «телескоп»?

– Как бы вам объяснить, опаджон? – Он задумался на секунду. – Такая трубка большая с большими стеклами…

– Зачем же трубку куда-то… запускать?

– Ну как зачем? Другие галактики исследовать! Внеземные цивилизации, их ведь там, в космосе миллиарды.

Все необычные и волшебные напитки и снадобья делаются людскими руками и знаниями в пробирках и все это всего лишь «химические реакции» и «синтез». Попутно старушка была извещена о том, что превращения веществ из одного в другое вовсе не заслуга какого-то там «философского камня», а возможности, которые стали доступны благодаря ядерной физике!

– Или вот, компьютер! Раньше они были огромные, занимали целые залы. А теперь сделали пер-со-наль-ный! «Эппл» называется. Знаете, опаджон, что это значит?!

Альберт округлил глаза и воздел к небу палец.

Старуха осторожно повертела головой.

– Скоро каждый сам себе сможет завести такой дома! Считать будет не столбиком, вручную, а посредством нажатия клавиш и в сотню раз быстрее! Письма набирать на экране станет и распечатывать.

Мальчишка замолчал и внимательно посмотрел на старушку.

– Опаджон, вы хоть книжки-то читаете?

Малауз-опа замялась.

– Да все некогда мне. – ответила она, словно оправдывалась. – То одно нужно сделать, то другое… Дела все, дела.

– Эх, тетушка, нельзя так. – засокрушался Альберт. – В наше время стыдно не читать. Взяли бы в библиотеке колхозной, хоть Ходжиакбара Шайхова, почитать. Он пишет на узбекском языке.

– Ох, оглым, надо. Надо сходить, – согласилась Малауз-опа. – Как-нибудь уж соберусь.

– Ой! – спохватился Альберт. – Мне же пора! В грядку не встал, не собрал ни коробочки! Заругает Сан Саныч.

И мальчишка совсем уж навострился бежать.

– Тухта, оглым– окликнула его старуха. – Лепешку возьми на дорожку.

Альберт развернулся и с улыбкой пошел к Малауз-опа. Та плавно повела широким рукавом платья в сторону, затем снова вперед и в ее ладони появился золотистый, большой и ароматный круг.

Мальчишка застыл, с удивлением взирая на хлеб, появившийся из ниоткуда.

Малауз-опа подошла к Альберту и всунула лепешку, от которой поднимался пар, ему в руку.

– Все. Теперь беги.

Мальчик изумленно переводил взгляд то на старуху, то на лепешку, что обжигала ему руку. Хотел что-то спросить, но Малауз-опа нетерпеливым жестом показала, что ему пора бежать.

– Р-ра-рахмат, опаджон. – озадачено успел он вымолвить, резко повернулся и со всех ног побежал со двора.

Она стояла и смотрела как мальчишка убегает, поднимая осеннюю пыль на дороге между полей.

– Он не поверил? – раздался за ее спиной низкий, скрипучий голос.

Малауз-опа повернула голову и увидела джинна. Медно-краснокожей мускулистой рукой он, с задумчивым видом, поглаживал усы и бородку.

– Как будто ты не слышал все его сказки про космос, алхимию и, – тут старуха с усилием поморщилась. – Этот… Ну как его? Эпель, да?

Старуха направилась к домику. Нужно было проверить, как там перепелки в казане и не перепрела ли шурпа на плите. Нынче ночью наступает Халойи-куни. Будет большой туй и много уважаемых гостей ожидается. Йодугары, сергары со всей округи, некоторые раисы обещали быть и даже один начальник милиции.

Откуда-то из-под соломенного настила на крыше вынырнул очаг-шайтан и устремился в кибитку, к печи: подбросить хвороста. У тандыра замаячили печные дэвы. Быстрыми руками стали закидывать в огонь кизяк, разгоняя тандыр для выпечки множества лепешек.

Малауз-опа повернулась к джинну.

– Совсем из головы вылетело. Придется тебе в Сиджак слетать. Про арак и мусаллас забыли! И никто ведь не напомнит.

Джинн кивнул медной башкой.

– Мой ковер возьми. Быстрее обернешься. – продолжала старуха. – Да еще, раз уж в горах будешь, прихвати десятка три соколиных яиц.

Джинн снова кивнул и повернулся идти за кибитку, где была кладовая. Но старуха его остановила вопросом:

– А ты знал, что Ходжиакбар книги пишет?

– Нет, мы с ним как-то много не общались.

Джинн хохотнул:

– Да вот сегодня и спросим! Обещал быть. – и опять усмехнулся. – Наверняка, снова с букетом явится.

Малауз-опа замахнулась на него рукой. Джинн, ухмыляясь увернулся и облаком метнулся к кладовой.