Вопрос и ответ

Часть II. Дом исцеления

5. Пробуждение Виолы

[Виола]

– Спокойно, девочка моя, успокойся.

Голос…

Сквозь свет…

Я открыла глаза. Вокруг все белое – такое яркое, что цвет ощущается почти как звук, и в нем где-то – голос, а в голове у меня мутно, а в боку – боль, и здесь слишком светло, и невозможно думать…

Стойте…

Стойте, я говорю…

Он нес меня с холма…

Вот только что он нес меня вниз с холма и в Убежище, после того как…

– Тодд? – Голос у меня хриплый, весь в слюне и вате, но я накинулась на него, как на врага, заставила, вытолкнула под этот яркий свет, который слепил мне глаза.

– ТОДД?

– Я сказала, успокойся, сейчас же.

Я не узнала голос, женский…

Женский.

– Ты кто? – Я попыталась сесть, протянуть руки, почувствовать, что вокруг… – прохладу воздуха, мягкость…

Постели?

Внутри поднялась паника.

– Где он? – закричала я. – ТОДД?

– Я не знаю никакого Тодда, девочка, – произнес голос, когда смутные формы начали тянуться друг к другу, а яркость разделилась на что-то менее яркое, – зато знаю, что ты не в том состоянии, чтобы требовать немедленной подачи информации.

– Тебя подстрелили, – сказал другой голос – другой женщины, моложе первой, справа, поодаль.

– Закрой рот, Мадлен Пул, – отрезала первая.

– Да, мистрис Койл.

Я моргала, моргала и уже начинала различать то, что было прямо передо мной. Я лежала на узкой белой койке в узкой белой комнате. На мне была тонкая белая сорочка, завязанная на спине. Женщина, сразу и высокая и дородная, стояла передо мной; белый халат с вышитой синим протянутой ладонью на плечах; рот сжат в линию, лицо твердое. Мистрис Койл, стало быть. Позади, в дверях, с миской парящей воды стояла девочка не слишком старше моего.

– Я – Мэдди, – сказала она, улыбаясь украдкой.

– Вон, – скомандовала мистрис Койл, не поворачивая головы. На выходе Мэдди перехватила мой взгляд, кинула в меня еще одной улыбкой.

– Где я? – спросила я мистрис Койл, все еще учащенно дыша.

– Ты про комнату, девочка моя? Или про город? – Она удержала мой взгляд. – Или про планету?

– Прошу вас, – сказала я, и мои глаза вдруг начали наполняться водой, и я ужасно разозлилась из-за этого, но говорить не перестала. – Я была с мальчиком…

Она вздохнула и на мгновение отвела глаза, потом поджала губы и села в кресло у кровати. Лицо суровое, волосы заплетены в косы и оттянуты назад, так туго, хоть лезь по ним, вся такая большая, твердая – и точно не из тех, с кем станешь шутить.

– Прости, – сказала она почти ласково (почти). – Про мальчика я ничего не знаю. – Нахмурилась. – Боюсь, я вообще ничего ни о чем не знаю – кроме того, что тебя принесли сюда, в этот дом исцеления, вчера утром. Ты была так близка к смерти, что я не знала, сумеем ли мы тебя вернуть. Правда, нам объяснили в очень недвусмысленных выражениях, что наша собственная жизнь теперь во многом зависит от твоей.

Она помолчала, ожидая, как я это приму.

А я откуда знаю, как я это приму?

Где он? Что они с ним сделали?

Я отвернулась, пытаясь собрать голову в кучку и подумать, но вся середина у меня была так туго запакована в бинты, что я и сесть-то толком не смогла. Мистрис Койл провела пальцами по лбу.

– И теперь, когда ты все-таки вернулась, – сказала она, – вряд ли ты скажешь нам спасибо за то, в какой мир мы тебя притащили.

Она все мне рассказала. Как мэр Прентисс прибыл в Убежище на волне слухов об армии – большой… достаточно большой, чтобы без труда сломить город, чтобы залить пожаром весь мир. Она рассказала, как некто по имени мэр Леджер сдался без боя, как наорал на горстку людей, готовых сражаться… и как большинство населения согласилось «преподнести город захватчикам на блюдечке с голубой каемочкой».

– А потом дома исцеления, – и тут у нее в голосе проглянул реальный гнев, – взяли и превратили в тюрьмы для женщин.

– Так вы, стало быть, доктор? – спросила я, чувствуя, как грудь у меня сдувается, проваливается внутрь, словно от непосильной тяжести… потому что мы проиграли. Потому что бежать наперегонки с армией оказалось ни к чему. Бесполезно. Все бесполезно.

Ее губы изобразили улыбку, маленькую, тайную, будто я попала в какую-то важную точку. Но совсем не жестокую, и я как-то стала меньше ее бояться… и того, что могла означать эта комната… и за себя в целом тоже. Зато куда больше – за него.

– Нет, моя девочка. – Она склонила голову набок. – Как ты, уверена, знаешь, в Новом свете женщин-докторов нет. Я – целитель.

– А какая разница?

Она снова пробежала пальцами по лбу.

– И в самом деле, какая разница? – Уронила руки на колени и уставилась на них. – Хоть мы тут и заперты, слухи добираются и до нас. Слухи о том, что мужчин по всему городу отделили от женщин. Об армии, которая прибудет, возможно, прямо сегодня. О резне, которая придет с холмов и заберет наши жизни. Все, без разбору, невзирая на то, как хорошо мы сдались.

Она подняла на меня ставший твердым взгляд.

– И тут появляешься ты.

Я отвела глаза.

– Я ничего особенного собой не представляю.

– Да неужто? – Кажется, я не слишком ее убедила. – Девочка, ради которой пришлось расчистить целый город? Чью жизнь мне велено спасать даже ценой моей собственной? Девочка, – тут она наклонилась ко мне, словно желая заставить меня слушать, – только-только из великого черного ничто?

Я аж дышать на мгновение перестала и только понадеялась, что она не заметила.

– С чего вы это взяли?

Она улыбнулась, совсем не зло.

– Я – целитель. Первым делом я вижу кожу – и, поверь, знаю ее хорошо. Кожа рассказывает историю человека: где он был, что он ел, кто он такой. На твоей есть поверхностные следы погоды – там, где она была открыта миру, но вся остальная – нежнейшая и белейшая, какую я только видела за двадцать лет работы. Хорошей работы. Слишком нежная и белая для планеты, населенной фермерами.

Я все еще на нее не смотрела.

– Ну, и слухи, опять же. Их приносили беженцы… о том, что грядут новые поселенцы и их будет еще больше. Тысячи.

– Пожалуйста… – В глазах опять поднялась вода, которую я тщетно пыталась остановить.

– И ни одна девочка из Нового света не спросила бы женщину, доктор ли она.

Я сглотнула. Закрыла рот рукой. Где же он? Плевать мне на все это, потому что… где же он?

– Я знаю, что тебе страшно, – сказала мистрис Койл. – Но сейчас мы все в этом городе страдаем от слишком большого, небывалого страха, и с этим я ничего не могу поделать. – Она протянула загрубелую руку и коснулась моей. – Но, возможно, с этим что-то сумеешь поделать ты. Чтобы помочь нам.

Я еще раз сглотнула, но ничего не сказала.

Есть только один человек на свете, которому я могу доверять.

И он не здесь.

Мистрис Койл откинулась в кресле.

– Но, по крайней мере, мы спасли тебе жизнь. Маленькое знание подчас несет большое утешение.

Я глубоко вздохнула, обвела глазами комнату. В окно лился солнечный свет, а само оно глядело на деревья, на реку, ту самую реку, вдоль которой мы бежали к… к тому, что обещало безопасность. Казалось немыслимым, что в такой сияющий день где-то могло твориться что-то плохое… что на пороге может поджидать опасность, что идет какая-то армия.

Но армия и правда шла.

Армия есть!

И с мистрис Койл она дружить не станет, что бы там ни случилось с…

Мне стало больно.

Но я все равно набрала воздуху…

…и начала говорить.

– Меня зовут Виола Ид.

– Новые поселенцы, говоришь? – с улыбкой проговорила Мэдди.

Я лежала на боку; она разматывала длинные бинты у меня вокруг туловища. Снизу они оказались пропитаны кровью; кожа пыльная и цвета ржавчины там, где кровь высохла. В животе дырка, затянутая тонкой ниткой.

– Почему не болит? – пробормотала я.

– Потому что джефферов корень на повязке, – объяснила она. – Природный опиат. Боли не будет, но и в туалет ты месяц ходить не сможешь. Зато уже через пять минут будешь дрыхнуть.

Я очень-очень осторожно потрогала кожу вокруг огнестрельной раны. На спине должна быть еще одна – там, где пуля вошла.

– Почему я не умерла?

– А ты бы предпочла умереть? – Она снова улыбнулась, потом нахмурилась, но это была самая улыбчивая хмурь, какую я в жизни видела. – Не стоит мне шутковать. Мистрис Койл всегда говорит, для правильного целителя мне не хватает серьезности.

Она намочила тряпку в миске горячей воды и принялась обмывать раны.

– Ты не умерла, потому что мистрис Койл – лучший целитель во всем Убежище. Лучше любых так называемых докторов, какие есть в этом городе. Даже плохие парни это знают. Почему, думаешь, они тебя сюда принесли, а не в клинику?

На ней был такой же длинный белый халат, как на мистрис Койл, но еще – короткий белый чепец с синей протянутой ладонью: она сказала, такой носят ученицы. Вряд ли ей было намного больше моего – ну, год или два, как бы они там ни меряли возраст на этой планете, но руки у нее были уверенные, ласковые и твердые.

– Ну, – голос прозвучал обманчиво легко, – и насколько же плохи эти плохие парни?

Дверь отворилась. Низенькая девочка, тоже в ученическом чепце, молоденькая, как Мэдди, но с темно-коричневой кожей и тучей на челе, просунулась внутрь.

– Мистрис Койл говорит, заканчивай тут.

Мэдди даже глаз от моих новых пластырей не подняла.

– Мистрис Койл знает, что у меня было время только на половину процедуры.

– Нас вызывают, – пискнула девочка.

– У тебя нас все время куда-то вызывают, Коринн.

Пластыри были почти такие же хорошие, как у меня на корабле: у меня от них уже холодило живот, а веки тяжелели и опускались. Мэдди закончила спереди и пошла отрезать еще, для спины.

– Не видишь – я занята?

– Там мужчина пришел, с ружьем, – выдала Коринн.

Руки Мэдди замерли в воздухе.

– Всем велели прийти на городскую площадь. И тебе, Мэдди Пул, чем бы ты там ни занималась. – Коринн вызывающе скрестила руки на груди. – Бьюсь об заклад, это идет армия.

Мэдди посмотрела мне в глаза. Я отвела взгляд.

– И увидим мы конец мира и свой, – провозгласила Коринн.

– Веселая ты у нас. – Мэдди закатила глаза. – Скажешь мистрис Койл, я буду через две секунды.

Коринн кисло посмотрела на нее, но убралась. Мэдди доделала повязку на спине. Я к этому времени уже почти уплыла.

– Теперь давай спи, – сказала Мэдди. – Все будет хорошо, вот увидишь. С чего бы им тебя спасать, если они все равно хотят…

Она не договорила. Только поджала губы, но потом все равно улыбнулась.

– Я всегда говорила, у Коринн серьезности хватает на всех нас вместе взятых.

Эта улыбка и была последним, што я увидела, прежде чем провалиться в сон.

– ТОДД!

Я проснулась рывком. Кошмар уже уносило прочь. Тодд ускользал от меня, исчезал…

Что-то стукнуло об пол. Книга свалилась у Мэдди с колен, а сама она терла глаза и зевала в кресле у кровати. Стояла ночь, в комнате было темно: только маленькая лампа горела на столике, за которым Мэдди полагалось читать.

– Кто такой Тодд? – Она снова зевнула, но уже сквозь улыбку. – Твой парень?

Но увидав выражение на моей физиономии, она живо перестала дразниться.

– Он кто-то важный?

Я кивнула, все еще тяжело дыша после кошмара; волосы прилепило ко лбу от пота.

– Кто-то важный.

Она налила мне воды из кувшина.

– Что случилось? – Я отпила глоток. – Вас куда-то вызывали?

– А, да. – Она снова плюхнулась в кресло. – Это было интересно.

Она рассказала, как все в городе (даже больше не в Убежище – в Новом Прентисстауне; от этого имени у меня в животе все сжалось) собрались на площади и смотрели, как к ним входит армия и как новый мэр казнит старого.

– Ну, только он его не казнил, – покачала головой Мэдди. – Он его пощадил. Сказал, что и нас всех тоже пощадит. Что больше не даст нам лекарства от Шума, и мужчины этому сильно не обрадовались, потому что вообще-то это было очень здорово – не слышать его последние полгода, но мы все должны знать свое место и помнить, кто мы такие, и еще мы все вместе будем строить новый дом, готовясь к прибытию следующих поселенцев.

Она сделала большие глаза и подождала, пока я чего-нибудь скажу.

– Я и половины не поняла, – вздохнула я. – Так лекарство правда есть?

Она как-то странно покачала головой, но вроде бы не отрицательно.

– Бог мой, так ты правда откуда-то не отсюда?

Я поставила стакан, наклонилась к ней, понизила голос.

– Мэдди, тут есть где-то коммуникационный центр?

Она так на меня посмотрела, словно я предложила ей немедленно переехать со мной на одну из лун, по выбору.

– Чтобы я могла выйти на связь с нашими кораблями. Может, тарелка такая, большая, вогнутая? Или башня?

Она задумалась и наконец выдала – тоже шепотом:

– В холмах есть одна старая металлическая башня. Но я даже не знаю, правда ли она комму… никационная. Она уже целую вечность стоит заброшенная. К тому же тебе все равно до нее не добраться. Там же целая армия, Ви.

– Сколько народу?

– Много. – Мы так обе до сих пор и шептали. – Говорят, сегодня ночью они угонят последних женщин.

– Они – чего?

Она пожала плечами.

– Коринн сказала, какая-то женщина из города ей сказала, они взяли всех наших спаклов.

Я приподнялась, пластыри натянулись.

– Спаклов?

– Местный аборигенный вид.

– Я знаю, кто они такие. – Я совсем села, пластыри еще надавили. Тодд мне рассказывал, что тут произошло. – Мэдди, если мэр отделяет женщин и спаклов, мы в реальной опасности. В самой худшей, какая только бывает.

Я откинула простыни, чтобы встать, но тут мне живот словно молнией разорвало. Я вскрикнула и упала обратно.

– Шов разошелся, – пожурила Мэдди, вставая.

– Пожалуйста. – Я даже зубами заскрипела от боли. – Нам нужно отсюда выбираться. Бежать!

– Ты не в том состоянии, чтобы куда-то бежать. – Она протянула руку к моим пластырям.

Но именно в этот миг в дверь вошел мэр.