Вопрос и ответ

3. Новая жизнь

[Тодд]

Но главная проблема, как выяснилось, когда меня вытащили в холодное утро на площадь перед собором, была отнюдь не в Дэйви. На Дэйви я даже не смотрел.

Проблема оказалась лошадью.

Мальчик-жеребенок, сказала она, переступая с ноги на ногу и глядя на меня сверху вниз (со всей лошадиной чокнутостью в расширенных зрачках) так, будто собиралась хорошенько отвесить мне копытом.

– Я про лошадей ничего не знаю, – предупредил я.

– Она из моего личного табуна, – поделился мэр Прентисс с высоты своего собственного скакуна, Морпета. – Ее зовут Ангаррад. Она будет хорошо с тобой обращаться, Тодд.

Морпет поглядел на мою лошадь. В голове у него было одно: подчинись подчинись подчинись, отчего кобыла только еще пуще разнервничалась. И вот на этой тонне лошадиных нервов мне сейчас предстояло ехать.

– Да в чем дело-то? – осклабился с третьей коняги Дэйви Прентисс. – Испужался?

– В чем дело? – огрызнулся я. – Папочка тебе еще не задал лекарства?

Его Шум так и жахнул.

– Ах ты, кусок…

– Ну-ну, – прервал нас мэр. – И десятка слов не сказали, а уже начали свару.

– Это он начал, – наябедничал Дэйви.

– И он же закончит, держу пари, – сказал мэр, меряя взглядом мой багровый, дерганый Шум, набитый назойливыми вопрошаниями про Виолу и еще всякими другими, ответы на которые мне не терпелось выбить из Дэйви Прентисса.

– Ну же, Тодд. – Мэр изящно натянул поводья. – Готов стать вождем мужчин?

– Очень простое деление, – объяснил он, пока мы рысью ехали через раннее утро (слишком быстро, на мой вкус). – Мужчины переедут в западный конец долины, вперед от собора. А женщины – в восточный, назад от него.

Мы ехали на восток по главной улице Нового Прентисстауна, которая начиналась у зигзагообразной дороги под водопадом, пересекала городскую площадь, огибала собор и шла с его спины дальше в долину. Небольшие отряды солдат маршировали туда-сюда по боковым улочкам; мужчины Нового Прентисстауна шагали мимо – все в одном направлении – с рюкзаками и прочим багажом.

– Я не вижу каких женщин, – поделился Дэйви.

– Никаких женщин, – поправил его отец. – Капитан Морган и капитан Тейт обеспечили переселение оставшихся женщин еще вчера вечером.

– Што вы собираетесь с ними сделать? – Я так вцепился в луку седла, што у меня все костяшки побелели.

– Ничего, Тодд. – Он оглянулся на меня. – К ним будут относиться со всей заботой и достоинством, которых требует их важность для будущего Нового света. – Он отвернулся. – Но пока что мужчин и женщин лучше разделить.

– Пусть, суки, знают свое место, – осклабился Дэйви.

– Ты не будешь говорить в подобном тоне в моем присутствии, Дэвид, – сказал мэр совершенно спокойно, но этот голос пресекал саму возможность дальнейших шуток. – Женщины будут пользоваться абсолютным уважением и окружены всяческим комфортом. Хотя – да, в невульгарном смысле слова ты совершенно прав. У каждого из нас есть свое место. Новый свет заставил мужчин забыть, где их место. Это значит, что мужчинам придется провести какое-то время вдали от женщин, пока мы все не вспомним, кто мы такие и кем должны быть.

Голос его немного просветлел.

– Людям это понравится. Я дам им ясность – там, где раньше был только хаос.

– Виола с другими женщинами? – не удержался я. – С ней все в порядке?

Он снова оглянулся.

– Ты дал мне обещание, Тодд Хьюитт. Я должен напомнить тебе еще раз? Спасите ее, и я сделаю все, што вы хотите. Насколько я помню, именно так ты и сказал.

Я нервно облизнул губы.

– Откуда мне знать, што вы выполните свою половину сделки?

– Ниоткуда. – Он посмотрел мне прямо в глаза, словно видел насквозь всякую ложь, какую я только мог для него придумать. – Я хочу, чтобы ты верил в меня, Тодд, а вера, которая требует доказательств, – не вера вовсе.

Он снова устремил взор вперед и оставил меня слушать, как Дэйви хихикает и фыркает под боком.

– Н-но, девочка, – прошептал я кобыле.

Коняга была гнедая, с белой полосой по носу и так тщательно расчесанной гривой, што я старался лишний раз за нее не хвататься – вдруг взбесится? Мальчик-жеребенок, думала она.

Она, думал я. Она. Потом в голове образовалось вопрошание, которого мне еще ни разу не выпадало случая задать. Ведь если овцематки у нас на ферме Шум имели, а женщины – нет…

– Это потому, что женщины – не животные, – сказал мэр, как всегда, прочитав меня. – Что бы там о них ни говорили. Они просто от природы бес-Шумные. – Он понизил голос. – А, значит, не такие, как мы.

Дорогу окаймляли в основном магазины, разбросанные между деревьями, закрытые – неизвестно, когда откроются. От боковых улочек тянулись дома: налево, к реке, и направо, к склону долины. Большинство зданий, если не все, стояли на расстоянии друг от друга – это, наверное, так планировались все большие города, до того как от Шума нашли лекарство.

Мы миновали еще солдат: они маршировали группками по пять-десять. Еще больше мужчин тянулось на запад со своими пожитками. Никаких женщин. Я разглядывал лица прохожих – большинство носом в землю. Драться явно никто не хотел.

– Н-но, девочка.

Эта ваша лошадиная езда ужас как неудобна для всяких глубоко личных мест.

– Вот он, наш Тодд, – это ко мне подвалил Дэйви. – Уже ноет.

– Захлопни пасть, Дэйви, – огрызнулся я.

– Вы будете обращаться друг к другу «мистер Прентисс-младший» и «мистер Хьюитт», – не оборачиваясь, бросил мэр.

– Чего? – вызверился Дэйви вместе со своим Шумом. – Он еще даже не мужик! Он просто…

Мэр заткнул его одним взглядом.

– Сегодня рано утром в реке было обнаружено тело, – сказал он. – Тело с ужасными ранами и большим ножом, торчащим в шее. Мертвое не дольше двух дней.

Он уставился на меня – прямо в мой Шум. Я поскорее выдвинул на поверхность картинки, которые он хотел увидеть, придав воображениям видимость реальных событий, – потому как именно это наш Шум и есть: он – все, што ты думаешь, не одна только правда, и если будешь крепко-прекрепко думать, што ты што-то там сделал, то, может, все и вправду так было.

Дэйви весь скривился.

– Ты убил проповедника Аарона? Не верю!

Мэр промолчал, только послал Морпета рысью пошибче. Дэйви гнусно мне ухмыльнулся и поскакал следом.

– Следуй, – ржанул Морпет.

– Следую, – взвизгнула лошадь Дэйви.

Следую, подумала моя и припустила за ними, подкидывая меня на седле хуже прежнего.

На скаку я все время озирался по сторонам – вдруг увижу ее? – хотя шансов на это не было никаких. Даже если она еще жива, вряд ли уже может ходить, а если может, значит, ее уже заперли с остальными женщинами.

но я все равно озирался…

(потомуш вдруг ей удалось сбежать)

(потомуш вдруг она меня ищет)

(потомуш она…)

И тут я услышал.

Я есмь Круг и Круг есть я.

Чисто, как колокол, прямо у меня в голове голос мэра обвился вокруг моего собственного голоса, словно произнес эти слова мне прямо в Шум, – так внезапно, по-настоящему, што я дернулся, выпрямился и чуть не слетел с коня. Дэйви воззрился на меня – весь Шум в вопрошаниях, на што это я сделал стойку?

Но мэр просто ехал себе по дороге, будто ничего необычного не случилось.

Чем дальше мы забирали от собора на юг, тем менее глянцевым становился город: вскоре мы уже хрустели по гравию. Дома тоже сделались проще – длинные деревянные постройки на приличном расстоянии друг от друга, словно кирпичи, аккуратно разложенные по лужайкам.

Дома излучали женскую тишину.

– Совершенно верно, – одобрил ход моих мыслей мэр. – Мы въезжаем в новый Женский квартал.

Мне начало знакомо давить сердце; безмолвие подымалось, тянулось к нам, словно жаждущий сжаться кулак.

Я попытался сесть повыше: она наверняка здесь… где-то здесь ее лечат…

Дэйви снова незаметно подвалил ко мне; его жалкие, едва заметные на лице усишки искривились в гадкую ухмылку.

Я скажу тебе, где твоя шлюха, сообщил его Шум.

Мэр Прентисс пружиной развернулся на седле.

От него престранно полыхнуло звуком – будто крик, но безмолвный и где-то очень далеко, вообще не в этом мире, как если бы миллион слов слетел с языка сразу и так быстро, што, клянусь, мне взъерошило волосы словно порывом ветра.

Но предназначались они Дэйви…

Голову ему откинуло назад, как от удара, и пришлось даже схватиться за поводья, а не то он бы свалился с коня, завернув скотину вбок. Глаза у парня сделались огромные и как сковородкой стукнутые, челюсть отвалилась, даже слюна закапала.

Какого чер…

– Он ничего не знает, Тодд, – сказал мне мэр. – Все, что говорит о ней его Шум, – чистой воды ложь.

Я перевел взгляд на Дэйви, все еще оглушенного, моргающего от боли… потом опять на мэра.

– Это значит, што она в безопасности?

– Это значит, что он ничего не знает. Не так ли, Дэвид?

Да, па, сказал его Шум, все еще трепеща.

Мэр Прентисс поднял бровь.

Дэйви Прентисс стиснул зубы.

– Да, па, – произнес он вслух.

– Я в курсе, что мой сын – лжец, – сказал мэр. – Я в курсе, што он – задира и скотина, понятия не имеющая о многих вещах, которые мне дороги. Но он все равно мой сын. – Он отвернулся и посмотрел на дорогу. – И я верю в искупление.

Мы поехали дальше. Шум Дэйви молчал, но в нем што-то темно и багрово кипело.

Новый Прентисстаун поблек вдали, здания по обочинам дороги практически пропали. Теперь через гряду деревьев проглядывали, взбегая по склонам холмов, зеленые и красные фермерские поля, засеянные то чем-то знакомым, то чем-то новым, чего я не узнавал. Безмолвие женщин малость отлегло. Долина стала более дикой: в канавах росли цветы, в кронах трескуче переругивались восковые белки. Солнце светило чисто и невозмутимо, словно ему было на все наплевать.

На излучине реки мы обогнули холм, и я увидел большую металлическую башню, торчащую в небо у него из вершины.

– Это што такое?

– Хочешь знать? – оживился Дэйви, хотя дураку было понятно, што он и сам ничего не знает.

Мэр молчал.

За башней дорога снова вильнула и покатилась вдоль длинной каменной стены, которая вдруг вынырнула из деревьев. Потом ее перебили большие арочные ворота с огроменными деревянными створками. Больше никаких проемов в стене не было, што в одну сторону, што в другую. Дорога дальше становилась грунтовой, словно ехать было уже некуда и незачем.

– Первый и последний монастырь Нового света, – возвестил мэр, останавливаясь у ворот. – Построен как прибежище мирного созерцания для наших самых святых людей. Еще в те времена, когда мы верили, что сумеем победить заразу Шума с помощью самоотрицания и дисциплины. – Голос его сделался жестче. – Заброшен еще не законченным.

Он повернулся к нам. В Шуме Дэйви взмыла странная счастливая искра. Мэр Прентисс наградил его предупреждающим взглядом.

– Тебе, наверное, интересно, – обратился он ко мне, – почему я назначил сына твоим надзирателем.

Я быстро глянул на Дэйви: тот улыбался в сторону.

– Тебе нужна твердая рука, Тодд. Ты даже сейчас думаешь, как бы тебе улизнуть при первой же возможности и попытаться найти твою драгоценную Виолу.

– Где она? – тут же спросил я, хоть и знал, што ответа не получу.

– И я не сомневаюсь, – продолжал мэр с той же точки, – что Дэвид сумеет должным образом обеспечить тебе эту твердую руку.

Шум и рожа означенного Дэвида гнусно просияли.

– А взамен Дэвид научится тому, что такое настоящая храбрость. – Гнусное сияние исчезло. – Он научится тому, как это – поступать по чести, поступать как настоящий мужчина. Поступать, короче говоря, как ты, Тодд Хьюитт. – Он последний раз глянул на сына и развернул коня. – Я буду необычайно рад послушать, как прошел ваш первый день вместе.

И, ни слова больше не сказав, он отбыл в Новый Прентисстаун. Интересно, зачем он вообще с нами ездил? Наверняка же у него есть дела и поважнее.

– Несомненно, есть, – отозвался он, не оборачиваясь. – Но не надо недооценивать себя, Тодд.

Ускакал. Мы с Дэйви оба подождали, пока он удалится за пределы слышимости.

Я заговорил первым:

– Говори, што случилось с Беном, или я вырву твое етьское горло нахрен.

– Я – твой босс, парень, – возразил Дэйви, соскакивая с коня и кидая рюкзак на землю. – Лучше-ка относись ко мне с уважением, или па за себя не…

Но я уже летел вниз с Ангаррад и бил его со всей силы в рожу, метя прямиком в это печальное недоразумение под названием «усы». Удар он принял, но и со своим не замедлил. На боль я наплевал, он тоже, и мы покатились по земле кучей кулаков, пинков, локтей и коленей. Он все равно был покрупнее меня, но не сильно, и разницы никакой я уже не чувствовал… но из-за этого «покрупнее» он уже через минуту опрокинул меня навзничь, уселся верхом и прижал мне горло локтем.

Из губы у него текла кровь, из носа тоже – в точности как у меня, – но меня это в тот момент не сильно заботило. Потому што дальше Дэйви полез за спину в кобуру и извлек оттудова пистолет.

– Твой па все равно ни в жисть не позволит тебе меня застрелить, – прошипел я.

– Это да, – ответил он. – но у меня все равно есть ствол, а у тебя – нет.

– Бен тебя побил, – прохрипел я под локтем. – Он тебя остановил, а мы сбежали.

– Он не остановил меня, – расплылся Дэйви. – Я взял его в плен. И привез к па, а па отдал его мне, на пытки. И я запытал его до смерти.

А у него в Шуме…

Я…

Не могу толком сказать, што у него в Шуме (он врет, он врет!), но оно придало мне достаточно сил, штобы спихнуть его с себя. Мы еще немного подрались (Дэйви отгонял меня, размахивая рукоятью пистолета), но вскоре уже я въехал ему локтем в горло и уронил наземь.

– Ты еще вспомнишь это, мальчик, – закашлялся Дэйви, не выпуская пистолета из рук. – Когда мой па будет говорить про тебя всякие хорошие слова. Это он велел мне пытать Бена.

– Ты врешь, – бросил я. – Бен тебя победил.

– Да ну? И где же он сейчас, твой Бен? Спешит тебе на выручку?

Я шагнул вперед, замахнулся, потомуш он же не прав, не может быть прав, так? Шум вскипел от тоски по Бену, словно я снова терял его, прямо здесь, сейчас.

Дэйви хохотал и отползал от меня, пока не уперся спиной в те самые огромные деревянные двери.

– Мой па тебя читает! – Он даже глаза пошире раскрыл на подначку. – Читает, как раскрытую книгу!

Шум взревел.

– Ты отдашь мне эту книгу сейчас же! Или я тебя прибью, клянусь!

– Ты мне ничего не сделаешь, мистер Хьюитт. – Он встал, спиной по двери. – Ты же не захочешь рисковать жизнью твоей любимой суки, а?

Ну да, то-то и оно.

Знают ведь, што взяли меня с потрохами.

Потому што ее я подставить не могу.

У меня так и чесались руки причинить еще немного вреда Дэйви Прентиссу, как в тот раз, когда он причинил ей, когда он подстрелил ее…

Но сейчас они не станут…

Хотя, по всему, и могут…

Потомуш он слаб.

И мы оба это знаем.

У Дэйви ухмылку стерло с лица.

– Думаешь, ты такой особенный? – выплюнул он. – Думаешь, па припас тебе награду?

Я снова сжал кулаки, потом разжал.

И с места не сошел.

– Па тебя знает как облупленного, – процедил Дэйви. – Па тебя читает.

– Нет, не знает, – покачал головой я. – А уж ты – тем более.

Дэйви опять заухмылялся.

– Ну да? – и протянул руку к кованой железной ручке двери. – Ну, так иди и познакомься с твоим новым стадом, Тодд Хьюитт.

Он налег на дверь, открыл, шагнул на выгон и посторонился, штобы дать мне обзор.

На сотню с лишним спаклов. Которые в ответ уставились на меня.