Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2. Ногу на шею
Назавтра рано утром у подножия колокольни быстро и шумно возвели платформу с микрофоном, а когда утро перевалило в день, перед ней собрались жители Нового Прентисстауна.
– На кой? – поинтересовался я, глядючи на них сверху.
– А на той, – отозвался из своего темного угла мэр Леджер, мрачно потирая виски: его шум нечленораздельно визжал пилой, горячий и металлический. – Сам-то как думаешь? Познакомиться с новым начальником.
Мужчины говорили мало, лица у них были бледные и суровые – кто их знает, о чем они там думают, когда не слышишь их Шум? Но они всяко выглядели чище, чем в Прентисстауне: щеки бритые, волосы короче, одежда лучше. Довольно много круглых да мягких, совсем как мэр Леджер.
Милое место это ваше Убежище. Удобное. Тут людям явно не приходилось драться каждый день, просто штобы выжить.
Слишком милое и удобное, вот в чем проблема.
Мэр Леджер фыркнул што-то себе под нос, но словами ничего не сказал.
Люди мэра Прентисса расставились в стратегических точках по площади – все верхами; человек десять-двенадцать, ружья наготове, штобы, значит, все вели себя прилично – хотя угроза надвигающейся армии и так уже сделала полдела. Вон мистер Тейт, мистер Морган, мистер О’Хеа… С ними я рос, их видел каждый день – на полях, на фермах; люди себе как люди, пока вдруг в одночасье не превратились во што-то совершенно другое.
Дэйви Прентисса было нигде не видать. Стоило вспомнить о нем, Шум мой снова зарокотал.
Вернулся, стало быть, с холмов, куда лошадь его уволокла, и нашел мой рюкзак. В нем всего-то и было што тюк никуда уже не годной одежды да книга.
Книга моей ма.
Ее слова для меня, ее сына.
Она их писала, когда я на свет народился. До тех самых пор, пока не умерла.
Пока ее не убили.
Мой чудесный сынок, я клянусь, ты увидишь, как в мире все станет хорошо…
Слова… которые Виола мне прочитала, потому што я сам не умел.
И теперь этот Дэйви чертов Прентисс…
– Ты не мог бы, – прошипел, скрипя зубами, мэр Леджер, – хотя бы попытаться…
Он заткнулся и умоляюще посмотрел на меня.
– Прости, – пробормотал он в миллионный раз с тех пор, как мистер Коллинз разбудил нас поутру, подав завтрак.
Не успел я и рта открыть для ответа, как меня так внезапно, так крепко потянуло за сердце, што я чуть не охнул.
Выглянул поскорее наружу.
Да. Это шли женщины Нового Прентисстауна.
Они показались поодаль, группками, на боковых улочках, отдельно от толпы мужчин – мэровы верховые патрули держали их там, не давая приблизиться.
Я чувствовал их безмолвие, как никогда не чувствовал мужского. Оно было словно утрата, словно пятно скорби на звуке мира, так што мне снова пришлось вытирать глаза, но я все равно вжался в бойницу, пытаясь их хорошенько разглядеть… каждую из них разглядеть.
Потомуш вдруг она там.
Но ее там не было.
Не было.
Выглядели они как мужчины: большинство было в штанах и рубашках разного кроя… некоторые, правда, в длинных юбках, но в основном все чистые, откормленные, привыкшие к удобству. В прическах разнообразия было больше: волосы собраны то назад, то вверх, то вперед, короткие, длинные – и светловолосых куда как меньше, чем у мужиков в Шуме… в нашенских, по крайней мере, местах.
И руки у многих скрещены, а на лицах – сомнение. И гнева больше.
Уж всяко больше, чем у мужчин.
– Кто-то пытался драться? – не оглядываясь, бросил я мэру Леджеру. – Хоть кто-то не желал сдаваться?
– Это демократия, Тодд, – устало вздохнул он. – Ты в курсе, что это такое?
– Без понятия.
Я все еще смотрел туда, все еще не находил.
– Это значит, что к меньшинству прислушиваются, – объяснил он. – Но правит все равно большинство.
Я уставился на него.
– Все эти люди хотели сдаться?
– Президент сделал предложение. – Он тронул свою разбитую губу. – Нашему избранному совету. Он обещал, что если город согласится на это, ему не причинят вреда.
– И вы ему поверили?
Он сверкнул на меня глазами.
– Ты или забыл, или никогда не знал, что мы уже сражались в великой войне. В войне, которая должна была положить конец всем войнам. Примерно в то время, когда ты на свет появился. И если повторения этого можно избежать…
– …то вы готовы сдаться на милость убийце.
Он испустил новый вздох.
– Большинство членов совета во главе со мной решили, что это лучший способ спасти людям жизнь. Большую их часть. – Он прислонился головой к кирпичам. – Не все на свете такое черно-белое, Тодд. Я бы даже сказал, ничто на свете не…
– Но што если…
Клац. Замок на двери лязгнул, и к нам вошел мистер Коллинз с пистолетом на взводе.
– Вставай. – Он уперся взглядом в мэра Леджера.
Я посмотрел на одного, на другого.
– Што происходит?
Мэр Леджер поднялся на ноги и выступил из угла.
– Видать, пора платить по счетам, Тодд, – сказал он, пытаясь звучать легко, пока Шум весь так и взвился от страха. – Это был красивый город. А я был другой человек – лучше, чем сейчас. Помни об этом, будь добр.
– О чем вы? – не понял я.
Мистер Коллинз взял его за локоть и потащил вон из дверей.
– Эй! – крикнул я, идя следом. – Ты куда его тащишь?
Мистер Коллинз замахнулся кулаком, штобы дать мне тумака…
и я увернулся.
(заткнись)
Он расхохотался и запер за собой дверь.
Клац.
Я остался в башне один.
И вот когда жужжание мэра Леджера стихло на лестнице, я все и услышал.
Марш марш марш – далеко, на дороге.
К бойнице, скорее.
Да, они здесь.
Победоносная армия вступала в Убежище.
Они текли по зигзагообразной дороге, как черная река, пыльные, грязные, словно где-то прорвало дамбу. По четыре-пять человек в ряд. Авангард уже исчезал среди деревьев у подножья холма, а хвост только-только переваливал через вершину. Толпа смотрела на них: мужчины – отвернувшись от платформы; женщины выглядывали из переулков.
Марш марш марш крепчал, катался эхом по городским улицам. Будто часы тикали к концу завода.
Толпа ждала. Я ждал вместе с ними.
И вот за деревьями, на повороте…
Здесь.
Армия.
Впереди мистер Моллот.
Мистер Моллот, што жил на бензоштанции в Прентисстауне… мистер Моллот, думавший злые, жестокие вещи, какие ни один мальчик не должен слушать… мистер Моллот, стрелявший людям в спину, когда они пытались бежать.
Он вел армию.
Я уже его даже слышал: он скандировал речовку, штобы все шагали в ногу. Ать, два, орал он в ритм шага.
Ать, два.
Ать, два.
Ногу… ногу… ногу на шею.
Они вышли на площади, повернули вбок, неостановимо отрезая мужчин от женщин, вбивая клин. Мистер Моллот был достаточно близко, штобы я разглядел улыбку – слишком знакомую улыбку. Из тех, што оглушают, бьют, ставят на колени.
Он подходил все ближе, и во мне крепла еще одна уверенность.
Это была улыбка без Шума.
Кто-то – наверное, один из этих, патрульных – уже как пить дать ездил навстречу армии на дорогу. Отвозил лекарство. Армия не производила ни звука, кроме топота и вот этой речовки.
Ногу… ногу… ногу на шею.
Войско промаршировало вокруг площади к платформе. Мистер Моллот остановился на углу, представив порядкам выстроиться позади, спиной ко мне, лицом к толпе, которая теперь вся как один смотрела на них.
Я узнавал солдат одного за другим. Мистер Уоллас. Мистер Смит-младший. Мистер Фелпс, магазинщик. Все прентисстаунские и еще много, много других.
Да, армия явно выросла, пока шла.
Вон Айвен, который из амбара в Фарбранче… он еще сказал, што везде есть сочувствующие. Он возглавлял один из порядков, а все, кто доказывал его правоту, строились за ним – по стойке смирно, ружья на изготовку.
Последний солдат встал на место с последним словом речовки.
Ногу на Ше-Ю!
И воцарилась тишина. Веющая над Новым Прентисстауном, будто ветер.
Пока в соборе не грохнула дверь…
И мэр Прентисс не вышел говорить со своим новым городом.
– Прямо сейчас, – сказал он в микрофон, отдав честь мистеру Моллоту и взойдя по лестнице, – в этот самый момент вы боитесь.
Город глядел на него, молчал – ни единого Шума, ни даже жужжания.
Женщины стояли в переулках и тоже молчали.
Армия – навытяжку, готовая ко всему.
Я понял, што и сам затаил дыхание.
– Прямо сейчас вы думаете, что вас захватили, завоевали. Вы думаете, что надежды нет. Вы думаете, что я вышел сюда, чтобы зачитать ваш приговор.
Я не видел его лица, но из спрятанных по четырем углам площади колонок голос гремел ясно и гулко – над всем городом, над всей долиной и дальше. Хотя кому его там слушать? Есть ли еще кто в Новом свете, кто не здесь или не лежит под землей?
Мэр Прентисс обращался сейчас к целой планете.
– И вы совершенно правы. – И клянусь, я услышал улыбку у него в голосе. – Вы действительно завоеваны. Вы действительно побеждены. И сейчас вы узнаете свою судьбу.
Он умолк, дал мысли усвоиться. Мой Шум взрокотал, и несколько мужчин в толпе подняли головы, устремили взгляд на вершину башни. Я постарался притихнуть. Кто же они? Кто они такие, эти чистые, благополучные и совсем не голодные люди, которые просто взяли и отдали себя ему?
– Но это не я вас завоевал, – продолжал мэр. – Не я победил, разгромил и поработил вас.
Он помолчал, оглядывая толпу. Мэр был весь в белом: белая шляпа, белые сапоги… Белая материя покрывала платформу. Дневное солнце лило сверху свет – все вместе просто слепило глаза.
– Вас поработила ваша леность, – возвестил он. – Вас победило самодовольство. Вас приговорили… – здесь его голос внезапно набрал мощи и так вдарил это «приговорили», что половина народу на площади подпрыгнула, – ваши благие намерения!
Он накручивал сам себя, тяжело дыша в микрофон.
– Вы позволили себе ослабеть, размякнуть перед лицом опасностей этого мира – настолько, что за одно-единственное поколение превратились в тех, кто сдался СЛУХАМ!
Он принялся мерить сцену шагами с микрофоном в руке. Каждое перепуганное лицо в толпе, каждое неподвижное – в армии поворачивалось ему вслед: туда, обратно… туда, обратно…
И мое тоже.
– Вы дали армии беспрепятственно войти в город! Вместо того, чтобы заставить нас взять его приступом, вы отдали его сами, по доброй воле!
Он продолжал ходить и громыхать.
– Вы все знаете, что я сделал. Я пришел и взял. Я взял вас. Я взял вашу свободу. Взял ваш город. И ваше будущее.
Он рассмеялся, словно поверить не мог в собственную удачу.
– А я ведь ждал войны.
Некоторые в толпе уставились себе на ноги, избегая чужих взглядов.
Неужто им стыдно?
Надеюсь, што так.
– Но вместо войны, – продолжал мэр, – я получил… беседу. Беседу, которая началась с «пожалуйста, не причиняйте нам вреда» и закончилась «пожалуйста, берите все, что хотите».
Он остановился посреди платформы.
– Я ждал ВОЙНЫ! – рявкнул он и выбросил в их сторону кулак.
И они отшатнулись.
Если толпа вообще может отшатнуться – в общем, она отшатнулась.
Больше тысячи мужчин попытались уклониться от кулака одного.
Чем там были заняты женщины, я не знаю.
– И поскольку войны вы мне не дали, – светло заключил мэр, – теперь пожинайте последствия.
Двери собора снова распахнулись, и вперед вышел мистер Коллинз, толкая перед собой мэра Леджера – прямо через армейские порядки, руки связаны за спиной.
Мэр Прентисс молча, скрестив руки на груди, смотрел, как он идет. В толпе мужчин наконец-то поднялся ропот, еще громче – в толпе женщин. Всадники многозначительно покачали стволами в назидание. Мэр даже не оглянулся на звук, словно это было ниже его достоинства – такое замечать. Он просто глядел, как мистер Коллинз толкает мэра Леджера вверх по ступенькам на платформу.
На самом верху тот остановился и уставился на публику. Публика в ответ уставилась на него, слегка морщась от пронзительного, визгливого жужжания Шума, который… да, который уже начинал кричать какие-то членораздельные слова – страх, картинки страха, картинки того, как мистер Коллинз подбил ему глаз, разбил губу, как мэр Леджер сдавал город, соглашался, штобы его заперли в башне.
– На колени, – скомандовал мэр Прентисс, и хотя голос был тихий и сказал он это не в микрофон, а в сторону, я почему-то услышал все ясно, будто колокол ударил, и, судя по тому, как ахнула толпа, там это тоже наверняка услышали.
И, кажется, даже не поняв, што он делает, мэр Леджер уже стоял на коленях и словно бы удивлялся, почему он смотрит на мэра Прентисса снизу вверх.
Весь город как один провожал его глазами.
Мэр Прентисс выждал секунду.
Шагнул к нему.
И вытащил нож.
Большой, нешуточный, смертоносный, ярко сверкнувший на солнце.
Мэр поднял его высоко над головой…
И медленно повернулся, штобы все увидели – смотрите, што сейчас произойдет…
Штобы все увидели нож…
У меня в животе все упало, и на мгновение я подумал…
Но нет, нож был не мой…
Точно не…
И тут кто-то крикнул через площадь:
– Убийца!
Один-единственный голос взлетел над всеобщей тишиной.
Женский голос.
Сердце подпрыгнуло…
Но нет, это просто не могла быть она…
Но кто-то же крикнул. Наконец-то кто-то крикнул.
Мэр Прентисс спокойно прошествовал к микрофону.
– К вам обращается ваш завоеватель, – сообщил он почти вежливо, как если бы кричавшая просто не понимала и нуждалась в разъяснениях. – Ваши вожди неизбежно должны быть казнены – так победители всегда поступают с побежденными.
И повернулся к коленопреклоненному мэру Леджеру. Тот пытался сохранять лицо, но вся площадь слышала, как отчаянно он не хочет умирать, как по-детски звучат его желания, как громко его вернувшийся Шум плещет по всей площади.
– И сейчас вы узнаете, – вновь повернулся к ним мэр Прентисс, – что за человек ваш президент. И чего он от вас потребует.
И тишина. Снова тишина. Только скулеж мэра Леджера.
Мэр Прентисс шагнул к нему; блеснул нож. Новый ропот потек по толпе, до которой, наконец, дошло, што им сейчас покажут. Мэр Прентисс шагнул за спину поверженного врага, снова поднял нож на всеобщее обозрение. Он стоял, смотрел, как толпа смотрит на него, видел их лица, их взгляды… как они слушают безуспешные потуги бывшего мэра сдержать воющий в ужасе Шум.
– УЗРИТЕ, – прокричал мэр Прентисс, – СВОЕ БУДУЩЕЕ!
Повернул лезвие на удар, словно само оружие говорило «узрите…».
Ропот поднялся волной…
Рука напружилась…
Голос, женский, тот же самый, возможно, один, воскликнул:
– Нет!
И тут я понял, в точности понял, што сейчас будет.
В той комнате, в кресле, в круге цветного света он победил меня, довел до самой границы смерти, заставил понять, што она сейчас случится…
А потом перевязал мои раны.
Именно тогда я и сделал все, чего он от меня хотел.
Нож свистнул, распорол воздух, а следом – и путы на руках мэра Леджера.
Послышался ах! размером с город. С целую планету размером.
Мэр Прентисс выждал еще секунду и молвил снова:
– Узрите свое будущее.
Тихо, даже без микрофона.
Но оно опять прозвучало прямо у меня в голове.
Нож ушел в ножны за спиной. Мэр вернулся к микрофону.
И принялся перевязывать раны.
– Я – не тот, кем вы меня считаете, – сказал он. – Я – не тиран, который пришел убивать своих врагов. Не безумец, явившийся уничтожить даже то, что может его спасти. Я… – он оглянулся на мэра Леджера, – вам не палач.
Все мужчины и женщины города стояли так тихо, што с тем же успехом площадь могла быть пуста.
– Война окончена. И теперь ее место займет новый мир.
Он указал в небо. Все как один подняли головы, словно по его мановению што-то могло свалиться на них оттуда.
– Возможно, вы слышали слух, что к нам летят новые поселенцы.
Мой желудок опять решил завязаться узлом.
– И как ваш президент, я говорю вам: слух этот – правда.
Откуда он знает? Откуда он, к дьяволу, знает?
Толпа зароптала, мужчины и женщины, все забормотали, зашушукались при этой вести. Мэр не мешал им, светло вещая поверх:
– Мы будем готовы приветствовать их! Гордое общество с радостью пригласит новоприбывших в новый Эдем! – Голос снова пошел вверх. – Мы покажем, что они не зря оставили Старый свет, ибо они воистину прибыли в РАЙ!
Говорила уже вся площадь.
– Я отберу у вас лекарство, – продолжал мэр.
Черт их возьми, голоса мгновенно смолкли.
Он дал тишине восстать и добавил:
– На некоторое время.
Толпа переглянулась и снова уставилась на него.
– Мы с вами вступаем в новую эру. Вы присоединитесь ко мне в созидании нового общества и тем заслужите мое доверие. А создав его, справившись с нашими первыми испытаниями и отпраздновав первые успехи, вы снова заслужите и право именоваться мужчинами. Вы заслужите право снова получить лекарство, и тогда-то, в тот самый миг, все мужчины воистину станут братьями.
На женщин он вообще не смотрел. Как и состоящая из мужчин толпа. Женщинам-то што с такой награды? Им лекарство ни к чему.
– Нам придется нелегко, – продолжал он. – Не стану притворяться, будто это не так. Но это будет благодарный труд. – Он показал на свою армию. – Мои депутаты уже начали организовывать вас. Вы продолжите следовать их инструкциям, но, уверяю вас, они не будут слишком обременительны, и очень скоро вы поймете: я вам не завоеватель. Я вам не приговор. И я, – он заложил еще одну паузу, – вам не враг.
Он в последний раз обвел мужчин взглядом.
– Я – ваш спаситель
И даже не слыша их Шума, просто глядя на них, я понял: дело сделано. Толпа размышляла: а вдруг все это правда? Вдруг, в конце концов, все еще к лучшему? Вдруг, несмотря на все страхи, их только што сняли с крючка и отпустили назад, в воду?
И не надейтесь, подумал я. Даже близко не лежало.
Не успела толпа двинуться на выход по окончании мэрской речи, как в замке снова залязгал ключ.
– Добрый вечер, Тодд, – поздоровался мэр, вступая в мою колокольную тюрьму и слегка морща нос от запаха. – Как тебе моя речь?
– Откуда вы узнали про поселенцев? Вы с ней говорили? Как она?
Он не ответил мне, но и в челюсть не дал. Только улыбнулся и молвил:
– Всему свое время, Тодд.
За дверью по ступенькам уже подымался Шум. Живой, твердил он, я живой, живой живой живой, а дальше в камеру втолкнули мэра Леджера.
Увидав мэра Прентисса, он замер, не докончив шага.
– Новые постельные принадлежности прибудут завтра, – сообщил тот, не отрывая глаз от меня. – Как и туалетные удобства.
Мэр Леджер шевельнул челюстью – не вышло. Попробовал еще раз. Ушло несколько попыток, прежде чем наружу пробились слова.
– Мистер президент…
– Твоя первая работа тоже начнется завтра, – это предназначалось мне; Леджера мэр напрочь игнорировал.
– Работа? – не поверил ушам я.
– Все должны работать, Тодд, – пожал плечами он. – Работа есть путь к свободе. Я буду работать. И мистер Леджер тоже.
– Правда? – вякнул тот.
– Но мы в тюрьме, – на всякий случай напомнил я.
Он снова улыбнулся довольной, чуть-чуть удивленной улыбкой. Интересно, чем еще меня уязвят?
– А сейчас поспите. – Он шагнул к двери, все так же не выпуская мой взгляд. – Завтра поутру за вами зайдет мой сын.
