Становление философа
Экзамены я сдал, и Мабботт устроил меня в аспирантуру на кафедру к Гилберту Райлу, в то время занимавшему в Оксфордском университете должность профессора метафизической философии на кафедре им. Уэйнфлита. Во втором семестре того учебного года (1947/1948) Райл возглавлял в Оксфорде три философские кафедры.
И только спустя много лет, из «Оксфордских воспоминаний», замечательной книги Мабботта, я узнал, что они с Райлом дружили с тех пор, как впервые встретились в Оксфорде. Будь я в другом колледже и спроси меня другой куратор, кого бы из трех возможных научных руководителей предпочел я сам, – я бы определенно выбрал Генри Прайса. Мы с ним разделяли интерес к тому, что сейчас называют парапсихологией, а тогда все еще называли психическим исследованием. К тому же свою первую книгу я озаглавил «Новый подход к психическому исследованию», и мы с Прайсом выступали на конференциях по таким исследованиям. Но я уверен: если бы я писал дипломную у Генри Прайса, не видать бы мне университетской премии по философии как ушей своих – даже в самый благоприятный год. Мы бы потратили слишком много времени, обсуждая наши общие интересы.
Эту премию – стипендию им. Джона Локка по философии сознания – я завоевал в 1948 году, пока готовился к получению ученой степени под руководством Райла. Затем меня назначили на должность, которая в любом Оксфордском колледже, кроме Крайст-Черч, называлась бы ассистентской (с испытательным сроком) – иными словами, на пост преподавателя в режиме полного рабочего дня. Однако, используя лексикон Крайст-Черч, я, как там говорят, стал младшим научным сотрудником (с испытательным сроком).
В том году в Оксфорд проникли доктрины известного философа Людвига Витгенштейна, чей подход к философии повлиял и на меня. Однако эти доктрины, позже опубликованные в его «Голубой книге», «Коричневой книге» и «Замечаниях по основаниям математики», появились в форме машинописных копий отдельных лекций, и к каждой Витгенштейн писал письма, указывая, кому можно показывать те или иные лекции, а кому нельзя. Мы с коллегой ухитрились, не нарушая данного Витгенштейну обещания, выпустить копии всех его лекций, доступных в то время в Оксфорде, так что любой желающий мог их прочесть.
Этого счастливого финала (выражаясь словами философов-моралистов того периода) мы достигли так: сперва опросили всех философов-теоретиков Оксфорда, есть ли у них любые машинописные копии лекций Витгенштейна, и если да, то каких. Все это происходило задолго до появления копировальных аппаратов, а потому мы нанимали машинистку и заказывали необходимое количество запрошенных копий. (И мы даже не подозревали, что распространение этих плодотворных текстов только среди своих, связанных тайной клятвой, приведет к тому, что непосвященные начнут заявлять, будто Витгенштейн – который, несомненно, был гениальным философом, – часто ведет себя как шарлатан, претендующий на роль гения!)
Райл познакомился с Витгенштейном, когда австрийский философ посетил Кембридж. Позднее они подружились, и Райл убедил Витгенштейна составить ему компанию в путешествии по Озерному краю – то ли в 1930-м, то ли в 1931 году. Райл никогда ничего не рассказывал ни о походе, ни о знаниях, полученных тогда от Витгенштейна, ни о том, что сумел узнать о нем самом. Однако после этой прогулки и в дальнейшем Райл выступал в роли посредника между Витгенштейном и тем, что философы называют «внешним миром».
То, сколь необходимо порой такое посредничество, можно представить, взглянув на запись разговора между Витгенштейном, который был евреем, и его сестрой сразу после того, как армия Гитлера захватила Австрию. Витгенштейн убеждал сестру, что благодаря их тесным связям с «высокопоставленными лицами и семьями», принадлежавшими к старому режиму, ни ему, ни им не грозит никакая опасность. Когда позднее я стал профессиональным преподавателем философии, пришлось рассказать ученикам, что Витгенштейн, которого мы с коллегами считали гением философии, совершенно не разбирался в делах мирских.
Однажды я видел его, что говорится, в действии. Это было еще в мои студенческие годы, когда Витгенштейн посетил Общество Джоуэтта. Объявленная им тема носила название «Cogito, ergo sum», – естественно, отсылка к известной фразе французского философа Рене Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую». Аудитория была забита до отказа. Публика ловила каждое слово великого гения. Но единственное, что я могу теперь вспомнить о его комментариях, так это то, что они не имели абсолютно никакой заметной связи с заявленной темой. И когда Витгенштейн закончил, со своего места поднялся почетный профессор Г. А. Причард и с явным недовольством спросил, что «господин Витгенштейн» (доктор философии из Кембриджа, очевидно, не получил такого же признания в Оксфорде!) думает о «Cogito, ergo sum». В ответ Витгенштейн поднял правую руку, коснулся указательным пальцем лба и сказал лишь: «Cogito, ergo sum. Это очень необычное высказывание». Я тогда еще подумал, и до сих пор так думаю, что наиболее подходящим ответом на слова Витгенштейна была бы перефразированная подпись к одной из иллюстраций Джеймса Тербера в книге «Мужчины, женщины и собаки»: «Может, у вас и нет очарования, Лили, но вы загадочны».