Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
6. Джордж и The Quarrymen
Миссис Харрисон всегда любила музыку и танцы. Вместе с мужем она почти десять лет вела класс танцев – в основном бальных – в Клубе водителей и кондукторов на Финч-лейн.
Джорджа, насколько помнят родители, в детстве музыка не интересовала. «Но он никогда не упускал случая устроить представление, – говорит миссис Харрисон. – Прятался за спинкой кресла и показывал кукольный театр».
Только на четырнадцатом году жизни Джордж вдруг принялся рисовать гитары на любом клочке бумаги. «Однажды он сказал мне: „Один парень в школе купил гитару за пять фунтов, но мне отдаст за три. Может, купишь?“ Я сказала: хорошо, сынок, если правда хочешь – я куплю. У меня тогда был кое-какой заработок. Я снова устроилась в овощную лавку, как до замужества».
Первым воображение Джорджа поразил Лонни Донеган. «Прежде я знал поп-певцов – Фрэнки Лейна, Джонни Рэя, – но они меня не интересовали. Может, считал, что не дорос. А вот Лонни Донеган и скиффл пришлись мне в самый раз».
Гитара, которую купила мать, три месяца провалялась с шкафу, всеми забытая. «Гриф крепился к корпусу винтом, – объясняет Джордж. – Я попытался поиграть, снял гриф и не смог поставить назад. Ну и закинул гитару в шкаф. Потом опять про нее вспомнил, и Пит мне ее починил».
«Джордж хотел выучиться сам, – рассказывает миссис Харрисон, – но у него не очень-то получалось. Говорил: „Я никогда этому не научусь“. Я отвечала: „Научишься, сынок, научишься. Ты только не бросай“. И он играл, пока не стирал пальцы в кровь. А я твердила: „Научишься, сынок, научишься…“ Сидела с ним до двух, до трех часов ночи. Каждый раз, когда он говорил: „Я не смогу“, я отвечала: „Сможешь, сынок, сможешь…“ Сама не пойму, почему так его подбадривала. Он хотел научиться, и мне этого было достаточно. Может, подсознательно я вспоминала, как в детстве много чего хотела уметь, а никто меня не поддерживал.
Поэтому, когда на Джорджа нашло это увлечение, я помогала чем могла. В конце концов он так продвинулся, что я уже не могла оценить его успехи. Как-то раз он говорит: „Мам, ты совсем не разбираешься в гитарах, да?“ Нет, говорю, не разбираюсь, но ты продолжай, я уверена, у тебя все получится. Не бросай. А он мне: да нет, я не то имел в виду, просто хотел попросить новую гитару, получше. С гитарой, говорит, как с губной гармошкой. Некоторые ноты на ней просто не возьмешь – нет такой возможности. Ну, естественно, с гитарой за три фунта этот момент рано или поздно должен был настать.
Я сказала: конечно куплю тебе новую гитару. Стоила она тридцать фунтов. Электрическая, что ли.
Питер тоже занялся гитарой. И я вот сейчас думаю – у него, кажется, гитара появилась раньше. Купил сломанную за пять шиллингов. Склеил, натянул струны, отличная вышла гитара».
«Да, мама поддерживала меня, – вспоминает Джордж. – А главное, никогда не пыталась отбить мне охоту чем-нибудь заниматься. Вот за это ей и отцу спасибо. Если детям запрещать, они же все равно сделают по-своему – так что пусть уж делают. Мне разрешали поздно приходить домой, если охота, разрешали выпить, когда охота. Ночные гулянки и выпивки закончились у меня тогда, когда у других только начались. Наверное, я поэтому сейчас и не пью. Я к десяти годам уже все попробовал».
«Однажды Джордж пришел домой и сказал, что у него прослушивание в клубе Британского легиона в Спике, – рассказывает миссис Харрисон. – Ты что, говорю, сбрендил? У тебя ведь даже группы нет. Но Джордж ответил: не переживай, группу я найду».
К этому важному дню Джордж собрал группу – его брат Питер и друг Артур Келли на гитарах, еще двое – на губной гармошке и ящике из-под чая. Сам он взял гитару. Все потихоньку вышли из дому черным ходом. Джордж не хотел, чтобы любопытные соседи были в курсе.
В зале выяснилось, что настоящие музыканты не явились. Вместо прослушивания они вышли прямиком на сцену и играли весь вечер.
«Вернулись в жутком возбуждении и кричали все разом, ничего было не понять, – вспоминает миссис Харрисон. – Показали мне деньги – по десять шиллингов на нос, гонорар за первое профессиональное выступление. Бедняга, игравший на ящике из-под чая, выглядел ужасно: пальцы стерты, ящик весь в крови. В тот вечер они назвались The Rebels. Написали это красными буквами».
Нормальной группы у Джорджа не было, временами он играл то с одной, то с другой, пока Пол не привел его в The Quarrymen.
Первый раз он разговорился с Полом вскоре после поступления в институт. Они сталкивались в автобусе. Джордж запомнил, как однажды его мать заплатила за них обоих. Теснее они сдружились, когда началось повальное увлечение скиффлом и обоим купили гитары.
«Как-то Пол зашел вечером к нам домой, глянуть на самоучитель игры на гитаре, в котором так и не разобрался. Гитара еще валялась в шкафу. Мы разучили пару аккордов и на двух аккордах слабали „Don’t You Rock Me Daddy О“. Играли мы самостоятельно, без группы, слушали друг друга и тырили приемы у всех, кто умел больше».
Они стали проводить вместе кучу времени, даже в каникулы. Началось это задолго до того, как Пол познакомился с Джоном и его группой.
Похоже, Пол стал играть с The Quarrymen по крайней мере на год раньше Джорджа – тот, кажется, пришел только в начале 1958 года. Никто не помнит точно, но Джордж, наверное, членом группы стал не сразу. Он же все-таки был очень юный, хотя и овладевал гитарой все лучше и очень часто играл с другими группами.
«Впервые я увидел The Quarrymen в „Уилсон-холле“ в Гарстоне. С ними играл Пол – он сказал, надо бы мне прийти на них посмотреть. Я бы, наверное, все равно пошел – проветриться или, может, в какую-нибудь группу вписаться. А там уже Пол познакомил меня с Джоном… В „Уилсон-холле“ был еще другой гитарист с группой, Эдди Клейтон. Он был отличный. Джон сказал: сможешь сыграть не хуже – возьму тебя в группу. Я сыграл „Raunchy“, и Джон меня взял. Я потом только и делал, что играл „Raunchy“. Бывало, с гитарами едем куда-нибудь в автобусе, на втором этаже, и Джон кричит: „Давай «Raunchy», Джордж!“»
«Джордж никогда не считал, что хорошо играет, – говорит миссис Харрисон. – Вечно об этом твердил, рассказывал о тех, кто играет гораздо лучше. Я говорила: ты тоже так сможешь, только старайся».
Джон вспоминает, что позвал Джорджа не сразу, потому что считал его слишком молодым. «Это было чересчур, абсолютно чересчур. Джордж был слишком маленький. Сначала я и слышать не хотел. Он все болтался рядом – сущий ребенок. Как-то раз позвал меня в кино, но я прикинулся, будто занят. Я в него не врубался, пока не узнал получше… Мими говорила, что у него ливерпульский выговор, ужасный просто. Поддевала меня: „Ну, Джон, тебя всегда тянуло к простонародью…“ Мы позвали Джорджа в группу, потому что он знал много аккордов – намного больше, чем мы. Мы многое у него почерпнули. Как ни разучим новый аккорд, сочиняем под него песню… Прогуливали школу – шли к Джорджу и торчали там до вечера. Джордж выглядел еще младше Пола, а Пол со своей детской физиономией смотрелся лет на десять».
Джордж вспоминает, что, наверное, специально ходил за Джоном по пятам. Тот тогда поступил в Художественный колледж, но вел себя нарочито агрессивно и, вопреки воспитанию Мими, изображал типичного работягу.
«Джон поразил мое воображение, – признается Джордж. – Наверное, даже сильнее, чем Пол, – ну или с Джоном я это выказывал больше. Я влюбился в его синие джинсы, лиловые рубашки и баки. Видимо, мне нравились ребята из Художественного колледжа. Джон язвил, вечно подкалывал, но я не обращал внимания или платил ему тем же, и это помогало».
«Встреча с Полом – это как любая встреча двух людей, – говорит Джон. – Не любовь, ничего такого. Просто двое людей. Так это и шло, и шло неплохо. А тут нас стало трое, и мы думали одинаково».
В The Quarrymen играли и другие ребята, они приходили и уходили – кто-то не выдерживал насмешек Джона, кому-то становилось скучно. Эти другие люди требовались на концертах – даже в то время трех гитар для группы было маловато. И отчаянно был нужен ударник, но даже самые бесталанные в группе не задерживались.
Постепенно группа переросла увлечение скиффлом. Ящики из-под чая и стиральные доски – это как-то несерьезно. И к тому же все они предпочитали рок-н-ролл и Элвиса, пытались копировать этот стиль – слушали пластинки и радио, а потом подбирали аккорды и мелодии.
Джон, лидер группы, добивался ангажементов у всяких менеджеров-одиночек из тех, что всплыли на волне всеобщего помешательства вокруг рок-н-ролла. Но получать постоянные приглашения было очень трудно. Групп развелось слишком много, и большинство играли гораздо лучше The Quarrymen.
Зато теперь в их распоряжении было два дома: почти всегда можно было пойти к Джорджу или к Полу – правда, лучше, когда не было его отца, – и там репетировать, сочинять музыку или просто рисовать и валять дурака. Мими, разумеется, не собиралась пускать к себе в дом каких-то «тедди» из рок-группы.
«Пол подходил к дверям, – рассказывает Мими, – прислонял велосипед к забору, смотрел на меня своими телячьими глазами и спрашивал: „Здрасте, Мими. Можно войти?“ Но я отвечала: „Разумеется, нет“».
Джордж, когда Мими впервые о нем услышала, тоже не вызвал у нее теплых чувств.
«Джон все распространялся, какой Джордж замечательный да как он мне понравится. Все приставал ко мне со своим Джорджем. Говорил: „Джордж сделает для тебя все, что угодно…“» В конце концов я разрешила привести Джорджа. Тот явился остриженный под „ежик“ и в розовой рубашке. Это, знаете ли, слишком. Возможно, я немного старомодна, но школьники так не одеваются. За Джоном я до шестнадцати лет следила, чтоб носил школьную форму».
Так что обычно Джон с Полом репетировали у Джорджа на Аптон-Грин. В один прекрасный день Харрисоны узрели сына в невероятно узких джинсах.
«Гарольд просто остолбенел, – рассказывает миссис Харрисон. – Как увидел эти штаны – с катушек слетел. Джордж сказал, что это ему Джон подарил. И давай скакать по комнате. „Какие же бальные танцы без узких джинсов?“ – спрашивал он, танцуя. В конце концов мы засмеялись. Джордж никогда не дерзил, но всегда умудрялся настоять на своем».
Когда Джордж впервые привел Джона к себе домой, миссис Харрисон была на кухне. «Джордж крикнул: „Это Джон“. Джон сказал: „Здрасте, миссис Харрисон“, – и подошел пожать мне руку. Я не поняла, что случилось потом, но он почему-то упал, повалился прямо на меня, и мы оба оказались на диване. Тут вошел Гарольд. Надо было видеть его лицо, когда он увидел на мне Джона! „Это что у вас тут творится?!“ А Джордж ему: „Ничего страшного, пап. Это просто Джон…“ Джон всегда был малость ненормальный. И никогда не унывал, совсем как я».
