Алая королева

Лето 1456 года

Целый долгий год я сносила одиночество, боль и отвращение, но все же обрела его, это долгожданное бремя, оказавшееся столь тяжким. Старой няньке Эдмунда буквально не терпелось, чтобы в семействе Тюдоров родился еще один мальчик, а потому она каждый месяц навещала меня с вопросом, были ли у меня месячные, словно я – любимая кобыла, которая должна произвести на свет племенное потомство. Нянька прямо-таки мечтала о том дне, когда я наконец-то отвечу «нет» и ей разрешат ощупать меня своими толстыми старыми пальцами и убедиться, что ее драгоценный «мальчик» свой долг перед семьей действительно выполнил. Но я в течение долгих месяцев вынуждена была разочаровывать старуху и наблюдать, как мрачнеет ее морщинистое лицо. И вот в конце июня ее желание исполнилось; когда я призналась, что месячные у меня не пришли, она прямо в спальне рухнула на колени и стала горячо благодарить Господа и Пресвятую Богородицу за то, что теперь у Тюдоров будет свой наследник, который спасет Англию, поскольку Ланкастеры вновь воцарятся на троне.

Сначала я решила, что старуха то ли невероятно глупа, то ли просто спятила, но когда она бегом бросилась сообщать моему мужу и его брату Джасперу о моих «успехах», они оба тут же примчались ко мне, похожие на чрезвычайно возбужденных мальчиков-близнецов, и принялись громко меня поздравлять. А потом постоянно спрашивали, не хочу ли я поесть чего-нибудь особенного, тихонько прогуляться по двору или лишний часок отдохнуть, не стоит ли послать за моей матерью. И я поняла: для них это зачатие – спасение всего нашего дома и первый шаг к королевскому величию.

В ту ночь, только я преклонила колена для молитвы, ко мне снова явилась Жанна. Наконец-то! И все предстало так ясно, будто это был сон наяву, и только солнце показалось мне слишком ярким, каким оно бывает во Франции, а не тусклым и скрытым серой пеленой, как в Уэльсе. Мне привиделась Жанна не в тот момент, когда она шла к эшафоту; нет, это была поистине чудесная картина: моя возлюбленная героиня была в полях, в дни ее юности, когда Господь призвал ее к величию. Я словно стояла рядом с ней и ощущала мягкую траву под ногами, меня слепила синева чистых небес. Раздался колокольный благовест; колокола звучали для меня точно живые голоса. Затем я услышала пение ангелов, увидела яркий мерцающий свет и, закрыв глаза, уронила голову на свое роскошное покрывало на постели, но тот слепящий свет по-прежнему жег мне глаза словно изнутри. Я была совершенно уверена, что наблюдала, как Жанну призвал Всевышний, а вместе с нею – и меня. Господь хотел, чтобы Жанна служила Ему, а теперь Он хочет, чтобы и я Ему послужила. Настал мой час, и Жанна, моя возлюбленная героиня, указала мне путь. Я вся дрожала от страстной жажды святости, и то жжение, что возникло у меня под веками от яркого божественного света, охватило теперь все тело; я прямо-таки горела в этом святом огне, и он, несомненно, достиг и моего чрева, где рос мой ребенок, где душа его пробуждалась навстречу жизни.

Сложно сказать, как долго я простояла на коленях, шепча слова молитвы. Никто меня не прерывал, и мне показалось, что я целый год провела так, охваченная этим священным огнем; когда же наконец я осмелилась открыть глаза, то, изумленно моргая, обнаружила перед собой лишь пляшущее пламя свечи. Я медленно поднялась на ноги и прислонилась к столбику кроватного полога, чувствуя слабость в коленях, вызванную этим откровением и внезапным ощущением собственной святости. Потрясенная до глубины души, я присела на краешек постели и стала гадать, каковы же истинная природа и цель моего призвания. Жанна была призвана спасти Францию от завоевателей и посадить на трон истинно французского короля. Должна же быть какая-то причина того, что я оказалась рядом с ней в полях Домреми, что всю жизнь я видела ее во сне и мечтала о подобной участи. Может, и я призвана спасти свою страну, как она спасла Францию? Может, и я призвана спасти Англию – от опасности, от нестабильности, от бесконечных войн – и посадить на трон истинно английского короля? И я поняла: когда наш король Генрих умрет, то, даже если его сын и сумеет выжить, именно мой мальчик, тот, что растет сейчас у меня в животе, унаследует трон Англии. Теперь я твердо это знала. И твердо знала, что у меня будет мальчик. Теперь я поняла смысл своего видения. Да, именно мой сын взойдет на английский престол. И благодаря его правлению ужасы бесконечных войн с Францией останутся в прошлом. Родив его, я возведу его на трон и стану руководить им и направлять его от имени Господа нашего, я научу его любить и понимать слово Божье. Это предначертано мне свыше: я должна сделать своего сына королем Англии, и тогда те, кто смеялся над моими видениями и сомневался в моей избранности, будут называть меня «ваше высочество», «королева-мать». И я буду подписываться «Margaret Regina» – королева Маргарита.

Положив руку на свой живот, по-прежнему совершенно плоский, как у девочки, я тихо промолвила:

– Король… Ты станешь королем Англии.

Я была уверена: ребенок меня слышит и понимает, что ответ за его судьбу, а вместе с тем и за судьбу всей Англии мне держать перед самим Господом, который отныне назначил меня хранительницей будущего короля.

Твердая убежденность в том, что мой сын, которого я ношу в чреве, станет королем и тогда каждый будет почтительно склонять предо мною голову, очень поддерживала меня в первые месяцы беременности, когда по утрам меня мучили тошнота и слабость, а потом весь день я ощущала себя совершенно разбитой и глубоко несчастной. Стояла жара; Эдмунд каждый день объезжал поля, где крестьяне занимались уборкой сена, и отгонял от границ наших владений тех, кто нагло хотел чем-то поживиться или нанести нам иной урон. Например, Уильям Херберт, яростный сторонник Йорка, полагал, что сможет безнаказанно прибрать к рукам весь Уэльс, пока король Генрих погружен в свои загадочные сновидения. Херберт со своим войском прошелся по нашим землям и собрал налоги, ссылаясь на то, что якобы регент Йорк именно его назначил теперь правителем Уэльса. И он, кстати, действительно был поставлен на эту должность своим старым приятелем графом Уориком, однако задолго до этого сам король Генрих поручил нам, Тюдорам, править Уэльсом, и мы с той поры и по сей день честно исполняли свой долг независимо от того, пребывает ли король в сознании или по-прежнему спит. Получалось, что и Херберт, и Тюдор имеют право называть себя законными правителями Уэльса, поскольку оба действительно оказались назначенными на эту должность, хотя и в разное время; но если судить по справедливости, Тюдорам эта привилегия была дарована королем и принадлежала им по праву, а Херберту – нет. Господь тому свидетель; и я чувствовала, как Он улыбается в ответ на мои здравые рассуждения.

Эдмунд и Джаспер пребывали в состоянии перманентной глухой злобы из-за постоянных налетов на наши земли, совершаемых Хербертом и другими сторонниками Йорков. Братья не раз писали об этом своему отцу, Оуэну Тюдору, и даже планировали совместную военную кампанию; их отец, в свою очередь, неоднократно выезжал со своими людьми грабить земли Йорков. Все происходило в точности так, как и предрекала моя мать. Правитель страны, Ланкастер, крепко спал, находясь на королевском троне, зато регент Англии Йорк был чрезвычайно бодр и деятелен. Теперь большую часть времени Джаспер пропадал во дворце, хлопоча над нашим спящим королем, точно встревоженная наседка над тухлым яйцом. Он рассказывал, что королева практически совсем забросила мужа и уехала из Лондона в более безопасное место – город-крепость Ковентри, мощные стены которого легко выдержали бы даже натиск целой армии; судя по всему, она предполагала, что именно из Ковентри ей и придется править Англией, держась подальше от предательского Лондона. Джаспер утверждал, что лондонские купцы и половина населения южных графств горой стоят за Ричарда Йорка, надеясь на восстановление мира и возможность спокойно заниматься торговлей, делать деньги и не беспокоиться ни о присутствии на троне истинного короля, ни о воле Господней.

Тем временем буквально каждый лорд готовил свой отряд к войне и выбирал, на чьей стороне сражаться; Джаспер с Эдмундом ждали лишь конца сенокоса, собираясь затем тоже приказать своим подданным вооружиться косами и топорами и выступить против Уильяма Херберта, дабы проучить его и показать, кто на самом деле хозяин Уэльса. Наконец этот день настал, и я спустилась к воротам замка помахать им на прощание и пожелать успеха. Джаспер велел мне жить спокойно и ни о чем не беспокоиться, он заверил меня, что не пройдет и двух дней, как они одержат над Хербертом победу, захватят его замок Кармартен и вернутся домой – как раз к уборке урожая. Однако минуло два дня, потом еще два, а от них по-прежнему не было никаких вестей.

Мне было предписано каждый день после полудня ложиться отдыхать. Моя гувернантка, которой поручили заботиться о моем здоровье пуще родной матери, поскольку я, возможно, ношу под сердцем будущего наследника королевского трона, задергивала шторы на окнах, чтобы я ни в коем случае не вздумала читать тайком при свече или, что еще хуже, молиться, преклонив колена, и устраивалась возле моей постели. Я должна была лежать и размышлять о чем-нибудь приятном и веселом – тогда ребенок родится крепким и спокойным. Зная, что мне предстоит быть матерью будущего короля, я подчинялась этим требованиям и старалась думать о крепких конях и красивых одеждах, о магии рыцарских турниров, о пышном королевском дворе и о королеве в невероятном платье цвета рубина. Но в тот день я услышала за дверью какой-то странный шум и мгновенно села на постели. Обнаружив, что моя гувернантка крепко спит в кресле, а не следит за мной в оба глаза, как за драгоценным сосудом, в котором содержится будущий король Англии, я тихонько поднялась и подошла к двери. Когда я приоткрыла ее, то увидела нашу горничную Гвинет; ее лицо было белым как мел, в руке она держала какое-то письмо.

– Мы не сумели разобрать, кому оно адресовано, – пролепетала горничная. – Читать-то никто из нас не умеет.

– Ладно, давай сюда, – ответила я. – Видишь, моя гувернантка спит.

И глупая служанка тут же протянула мне письмо, хотя адресовано оно было именно моей гувернантке, на нем даже стояла пометка «лично в руки». Послание было запечатано перстнем Джаспера Тюдора; я сломала печать и развернула лист. Джаспер писал из замка Пембрук.

Уильям Херберт ранил и взял в плен Эдмунда; его держат в замке Кармартен. Приготовьтесь к вражескому нападению и постарайтесь как можно лучше организовать оборону, а я попробую вытащить брата. Не впускайте в замок чужих людей! Вокруг свирепствует чума.

– Что там написано? – осведомилась Гвинет, глядя на меня с испугом.

– Ничего особенного, – обронила я; эта ложь так легко сорвалась с моих губ, что ее, должно быть, вложил в мои уста сам Господь, желая помочь, а значит, она и ложью-то считаться не могла. – Джаспер сообщает, что они еще немного задержатся в замке Пембрук и вернутся позже, чем рассчитывали.

После этого я закрыла дверь у нее перед носом, а сама вернулась в постель, поглаживая свой вздувшийся живот, уже довольно большой и отчетливо выступавший у меня под платьем. «Ладно, слугам я передам эти новости позже, вечером, – думала я. – Сначала надо решить, что и как сказать им и как мне самой поступить».

И я прибегла к верному способу: стала прикидывать, как на моем месте поступила бы Жанна д’Арк. Пожалуй, сейчас самое главное для меня – позаботиться о судьбе сына, будущего короля Англии. А Эдмунд с Джаспером сами о себе позаботятся. Я же должна обеспечить безопасность своему малышу, укрывшись за стенами неприступной крепости, чтобы, по крайней мере, – даже если Черный Херберт и впрямь сюда прискочит и предъявит права на земли Тюдоров, – суметь сохранить жизнь ребенку.

Но при одной лишь мысли о том, как Уильям Херберт идет против меня со всем своим войском, мне стало не по себе. И я, соскользнув на пол и опустившись на колени, начала молиться Пресвятой Богородице, шепотом вопрошая:

– Как же мне быть? – Пожалуй, никогда в жизни мне так не хотелось услышать прямой и ясный ответ. – Ведь здесь мы и защитить себя толком не сможем, вокруг замка Ламфи даже настоящей крепостной стены нет, да и воинов-то у нас раз-два и обчелся. А в Пембрук ехать нельзя, потому что там, по словам Джаспера, свирепствует чума, да я толком и не знаю, где этот Пембрук находится. Но если Херберт все-таки нападет на нас, как же нам спастись? А вдруг он возьмет меня в заложницы и потребует выкуп? Может, нам все-таки попробовать добраться до Пембрука? Но вдруг по дороге меня прихватит? Вдруг начнутся роды? Или путешествие плохо скажется на будущем ребенке?

Но я так и не услышала ни слова в ответ.

– Пресвятая Дева Мария, помоги мне, посоветуй, подскажи! – молила я.

Ничего. И эта тишина показалась мне на редкость тягостной.

Вздохнув, я снова задумалась: а как поступила бы Жанна д’Арк, если бы находилась перед столь опасным выбором? Что бы она сделала на моем месте? Или, будь я Жанной, обладай я ее мужеством, как я повела бы себя?

Осторожно поднявшись с колен, я решительно подошла к спящей гувернантке и с наслаждением тряхнула ее за плечо так, что она моментально проснулась.

– Вставайте, – велела я. – У нас много дел. Мы отправляемся в замок Пембрук.