Девочка на остановке

Часть 8

– И когда ты собирался мне об этом сказать? – Вера за рукав затащила Филиппа на кухню и прикрыла дверь.

– Смотря, что у тебя на уме, – устало ответил Филипп.

– Так у тебя много тайн от меня?

– Да. Я же ужасный муж.

Вера кинула на стол чёрный конверт и с жалостью посмотрела на Филиппа.

– Ты не должна была рыться в моих вещах, – строго ответил мужчина, заметив, что конверт всё-таки был распечатан.

– Я должна знать, что ты…

– Прекрати! Ведь я даже сам не осмелился распечатать его по одной простой причине! – повысил голос Филипп.

Вера присела, закрыв лицо руками. Она плакала беззвучно. Она всегда плакала беззвучно. Вне зависимости от того, к какому разряду принадлежали слёзы.

– Я не хочу знать, насколько серьёзна моя болезнь. Я не хочу знать, от чего я умираю. Я хочу быть счастливым. До конца.

Вера не переставала плакать.

– Прекрати реветь! Я не заслужил жалости! – Филипп схватил конверт со стола и вышел из кухни. Впервые за всё время сорвавшись на Веру. До этого он всегда терпел её истерики. Её слёзы никогда не трогали его.

Алиса остановила его около входной двери:

– Можно мне пойти с вами?

Филипп кивнул, стараясь не срывать свою злость на девочке. Это было не в его характере. Он никогда не вымещал свою злость на ком-то, кто не имеет к этой злости никакого отношения. Эта черта характера ему досталась от отца. О котором мать не любила говорить. Лишь изредка роняла фразу «весь в отца».

Алиса успокаивала его одним своим присутствием и заставляла забывать о злости и ярости.

– Я бы купил себе понимание, – тихо произнёс Филипп, когда они прогуливались по парку недалеко от дома.

– Я так и знала. Потому что любовь у вас уже есть.

– Есть? – усмехнулся Филипп. – Что-то не очень-то её видно.

– Вы хотите её увидеть?! – удивилась девочка и добавила шёпотом: – Её можно только почувствовать.

– Я её не чувствую.

– У вас чувствительность занята чем-то другим. Быть может, болью?

А ведь она понимала его. Она его чувствовала. И кто поспорит, что человек с отклонениями в психике глупее иных?

– А может быть и болью, – согласился Филипп.

– Я оказалась не такой, какой вы хотели бы меня видеть?

– Ты такая, какая есть. И ты тут не причём.

– У вас что-то болит?

– Душа, – быстро ответил Филипп.

Алиса молча шла по левую руку от Филиппа.

– Двадцать девять, – прошептала она.

– Что, прости?

– Лишь только спустя двадцать девять шагов я поняла, что душа не может болеть. Это число преследует меня.

Филипп молчал. А потом тихо произнёс:

– Ты так считаешь?

– Считаю что? Шаги? Что душа не может болеть? Или что это число преследует меня?

Филипп пожал плечами. Его мысли сейчас были о другом.

Алиса с улыбкой добавила:

– Да, считаю шаги. Да, душа не может болеть. И да, это число преследует меня.

Филипп опять замолчал. Он тщательно ограждал себя от воспоминаний о прошлом. Но рядом с этой девочкой они прорывались через выстроенную им стену. Глядя на Алису, он думал о…

– Это не душа болит. Это болит тело. Разве может болеть то, что живёт в постоянном счастье? Нет, не может. Болит только тело. А душа счастлива, что не может болеть, – объяснила Алиса.

Филипп приобнял её за плечи. Девочка уткнулась лицом ему в грудь. Она тоже, как и Вера, плакала беззвучно, но он слышал её слёзы. Они падали ему на руку. Он поднял глаза и, убедившись, что это не дождь, обнял её крепче. Ведь ей так много времени не хватало искренних объятий.

– Можно ли любить сегодня, а завтра уже не любить?

– Тебе виднее, – промямлил в ответ Филипп, растроганный её слезами и мыслями.

– Нельзя! – уверенно ответила Алиса и тихо добавила: – Я не хочу идти завтра в школу. Они так много знают того, чего не знаю я. Но они вовсе не смыслят в том, что является моей жизнью. Откуда им знать, что правописание не главное, главное – правочувствие. И таблица умножения не нужна вовсе, если ты не умеешь любить.