Обитель Апельсинового Дерева

4. Запад

Где-то в Аскалонском дворце черные стрелки на циферблате молочного стекла подползали к полудню.

Зал собраний, где ждали ментцев, был полон: так происходило, когда в Инис являлись иноземные посланники. Распахнутые окна впускали внутрь пахнущий цветочным нектаром ветерок. Но разогнать духоту он был не в силах. Лбы блестели от пота, всюду колыхались перья вееров, и казалось, зал полон порхающих птиц. Эда стояла в толпе с другими личными камеристками, слева от Маргрет Исток. По другую сторону ковра собрались фрейлины. Трюд утт Зидюр поправляла ожерелье. Эда никак не могла понять, отчего бы жителям Запада не отказаться летом от многослойной одежды.

По гулкому залу прошел ропот. Сабран Девятая озирала подданных с высоты своего мраморного трона.

Королева Иниса была копией своей матери, и ее матери, и долгих поколений предков. Необычайное сходство. У нее, как у всех предшественниц, были черные волосы и сияющие зеленые глаза, словно расщеплявшие солнечный свет. Говорили, что, пока живет ее род, Безымянный не воспрянет ото сна.

Сабран холодно окинула подданных взглядом, ни на ком не задерживаясь. Она едва достигла двадцати восьми лет, но в глазах ее скрывалась мудрость женщины много старше.

Сегодня она воплощала собой богатство королев Иниса. Платье из черного атласа, в уважение ментской моды, до талии открывало корсаж, бледный, как ее кожа, и блиставший серебром и мелким жемчугом. Алмазный венец подтверждал ее королевское достоинство.

Трубачи возвестили появление ментцев. Сабран шепнула что-то даме Арбелле Гленн, виконтессе Сют, и та, улыбнувшись, накрыла ее ладонь своей покрытой старческими пятнами рукой.

Первыми вошли знаменосцы. Они несли серебряного лебедя Ментендона на черном поле, с Истинным Мечом между крылами.

За ними шли слуги и охрана, переводчики и чиновники. И последним в зал порывисто шагнул Оскард, герцог Зидюр, в сопровождении постоянного ментского посланника. Зидюр был тучен, борода и волосы рыжие до красноты, как и кончик его носа. В отличие от дочери, у него были серые глаза рода Ваттен.

– Королева, – торжественно поклонился он, – какая честь вновь быть принятым при вашем дворе.

– Добро пожаловать, герцог, – ответила Сабран. Голос ее звучал низко и властно. Она протянула Зидюру руку, и тот, взойдя на ступени, поцеловал коронационное кольцо. – Наше сердце воспрянуло с вашим возвращением в Инис. Легок ли был ваш путь?

Это «наше» все еще резало Эде слух. Перед людьми Сабран говорила не только от своего имени, но и за своего предка, Святого.

– Увы, королева, – мрачно отозвался Зидюр, – в Холмах нас атаковала взрослая виверна. Мои лучники ее сбили, но, если бы не их бдительность, мы умылись бы кровью.

Ропот. Эда видела, как волна тревоги прошла по залу.

– Опять, – шепнула ей Маргрет. – Две виверны за считаные дни.

– Нас весьма печалит эта весть, – обратилась к посланнику Сабран. – Отряд наших странствующих рыцарей проводит вас обратно до Гнездовья. Ваш обратный путь будет безопаснее.

– Благодарю, ваше величество.

– Теперь же ты, верно, желаешь увидеть дочь. – Сабран нашла взглядом фрейлину. – Выйди вперед, дитя.

Трюд, ступив на ковер, присела в реверансе. Когда она поднялась, отец обнял ее:

– Дочь моя. – Он взял ее за руку, улыбка едва не расколола его лицо. – Ты просто сияешь! А как выросла! Скажи, хорошо ли обращаются с тобой в Инисе?

– Много лучше, чем я заслуживаю, отец, – ответила Трюд.

– Отчего ты так говоришь?

– Это столь великий двор… – Она обвела рукой сводчатые потолки. – Иногда я чувствую себя такой маленькой и тусклой, будто мне никогда не сравняться даже с этими великолепными потолками.

По залу пробежали смешки.

– Остроумно, – шепнула Линора Эде. – Не правда ли?

Эда закрыла глаза. Что за люди!

– Чепуха, – обратилась Сабран к Зидюру. – Твоя дочь любима при дворе. Она станет достойной супругой любому, кого изберет ее сердце.

Трюд с улыбкой потупила взгляд. Зидюр хихикнул:

– Ах, ваше величество, боюсь, Трюд слишком любит свободу, чтобы избрать себе спутника так рано, сколько бы я ни мечтал о внуках. От глубины души благодарю вас за заботу о моей дочери.

– Не благодари. – Сабран обхватила подлокотники трона. – Мы всегда рады принимать при дворе наших друзей из стран Добродетели. Однако нам любопытно, что теперь привело вас из Ментендона.

– Герцог Зидюр прибыл с предложением, королева, – подал голос постоянный ментский посланник. – И мы надеемся, что это предложение вас заинтересует.

– В самом деле, – откашлялся Зидюр, – его высочество Обрехт Второй, великий князь Вольного Ментендона, давно восхищается вашим величеством. Он наслышан о вашей отваге, красоте и неколебимой приверженности Шести Добродетелям. Теперь, после погребения покойного двоюродного деда, он желает укрепить союз наших стран.

– Каким же образом князь намерен выковать такой союз? – осведомилась Сабран.

– Посредством брака, ваше величество.

Все глаза обратились к трону.

Время до рождения наследницы рода Беретнет всегда было ненадежным. В их роду рождались лишь дочери – одна дочь у каждой королевы. Подданные видели в том доказательство их святости.

От каждой королевы Иниса ожидали брака и рождения наследницы при первой возможности, дабы ее смерть не оставила страну без правительницы. Подобное было чревато гражданской войной в любом государстве, но, согласно верованиям инисцев, конец дома Беретнет неизбежно привел бы к пробуждению Безымянного и опустошению мира.

И все же Сабран до сих пор отвергала все предложения.

Королева откинулась на троне, вглядываясь в лицо Зидюра. Ее лицо, как обычно, ничего не выдавало.

– Мой милый Оскард, – заговорила она. – Твое предложение нам льстит, но, как нам помнится, ты женат?

Двор разразился смехом. Беспокойное ожидание Зидюра теперь разрешилось улыбкой.

– Царственная дама, – ответил он, отсмеявшись, – твоей руки ищет мой повелитель.

– Продолжай, – с тенью улыбки повелела Сабран.

Виверны были забыты. Зидюр, расхрабрившись, сделал шаг вперед.

– Сударыня, – сказал он, – как вам известно, королева Сабран Седьмая вступила в брак с моим далеким предком Хайнриком Ваттеном, наместником Ментендона, находившегося тогда под властью иноземцев. Однако, с тех пор как род Льевелин сместил Ваттенов, наши страны связывала только общая вера.

Невозмутимость, с которой слушала посланника Сабран, ни разу не перешла ни в скуку, ни в презрение.

– Князь Обрехт помнит, что предложение его покойного двоюродного деда было отвергнуто вашим величеством, как и… гм, королевой-матерью? – Зидюр откашлялся. – Но мой повелитель полагает, что может предложить вам супружество иного сорта. Также он видит множество преимуществ от обновленного союза Иниса с Ментендоном. Мы – единственная страна, поддерживающая торговлю с Востоком, а теперь, когда Искалин впал во грех, князь полагает необходимым союз, который свяжет наши веры.

Последнее заявление было принято не без ропота. Еще недавно лежавший к югу Искалин принадлежал к странам Добродетели. Пока не принял нового бога – Безымянного.

– Великий князь предлагает вам знак своей любви, если ваше величество соизволит его принять. Он знает, как вы любите перлы моря Солнечных Бликов.

Посланник щелкнул пальцами. Ментский слуга приблизился к трону с бархатной подушечкой в руках и преклонил колени. На подушечке лежала открытая раковина, в которой сияла зеленоватым отблеском большая, как вишня, черная жемчужина. Так отливает под солнцем булатная сталь.

– Это лучшая из его солнечных жемчужин, выловленных у побережья Сейки, – пояснил Зидюр. – Она стоит дороже корабля, доставившего ее через Бездну.

Сабран склонилась вперед. Слуга поднял подушечку выше.

– Верно, что нам по душе солнечный жемчуг и что мы им дорожим, – сказала королева. – И я с радостью приму этот дар. Но это не означает согласия на брак.

– Разумеется, ваше величество. Дар от друга из страны Добродетели, не более.

– Прекрасно.

Королева нашла взглядом даму Розлайн Венц, старшую из благородных камеристок, одетую в изумрудный шелк с рюшами из плетеного кружева. Воротник скрепляла брошь в виде двойного кубка – такие носили все, избравшие покровителем рыцаря Справедливости, однако позолота на ее броши говорила, что в жилах Розлайн течет кровь этого рыцаря. По незаметному знаку Розлайн одна из камеристок поспешила унести подушечку.

– Как бы ни тронул нас этот дар, твой повелитель должен знать о нашем отношении к еретическим обычаям Востока, – сказала Сабран. – Мы не желаем говорить на их языке.

– Несомненно, – согласился Зидюр. – И все же наш повелитель верит, что красота жемчужины не потускнеет от ее происхождения.

– Быть может, он прав. – Сабран снова откинулась на троне. – Мы слышали, что его высочество, пока не стал великим князем, готовился к должности священнослужителя. Расскажи нам о других его… достоинствах.

Шепотки в зале.

– Князь Обрехт, моя госпожа, умен и добр и наделен большой проницательностью в политических делах, – начал Зидюр. – Ему тридцать четыре года, рыжий цвет его волос мягче, чем у меня. Он прекрасно играет на лютне и танцует без устали.

– С кем, хотелось бы знать?

– Чаще всего со своими благородными сестрами, ваше величество. С княжной Льети, княжной Эрмуной и княжной Бетрис. Всем им не терпится увидеть вас.

– Часто ли он молится?

– Трижды в день. Он более всего предан рыцарю Щедрости, своему покровителю.

– А есть ли у него хоть один недостаток, Оскард?

– Ах, ваше величество, у каждого из нас, смертных, есть недостатки – кроме вас, конечно. Единственный недостаток моего господина – что он изнуряет себя заботами о своем народе.

Сабран вновь стала серьезной.

– В этом, – сказала она, – он уже един с нами.

Шепотки разбежались по залу, как огонь.

– Ты тронул нашу душу. Мы обдумаем предложение вашего князя.

Раздались осторожные рукоплескания.

– Наш Совет Добродетелей займется этим делом далее. Пока же вы окажете нам честь, если со своими спутниками присоединитесь к нам на пиру.

Зидюр отвесил еще один поклон:

– Это честь для нас, ваше величество.

Двор с поклонами и реверансами стал расходиться. Сабран спустилась по ступеням в сопровождении дам опочивальни. За ними шли фрейлины.

Эда понимала, что Сабран ни за что не выйдет за Рыжего князя. Она имела обыкновение нанизывать женихов как рыбу на кукан, принимая дары и лесть, но не уступая своей руки.

Когда придворные разошлись, Эда с другими камеристками вышла через другую дверь. Светловолосая и румяная Линора Пэйлинг, одна из четырнадцати детей графа и графини Пэйлингова холма, была большой любительницей сплетен. Эда считала эту девицу невыносимой.

А вот Маргрет Исток давно уже стала ей любимой подругой. Три года назад вступив в ближний двор, она сдружилась с Эдой так же быстро, как брат Лот, который был шестью годами старше. Эда скоро обнаружила, что у них с Маргрет сходное чувство юмора, обе умеют угадывать чужие мысли по лицу и держатся одних взглядов на большинство придворных.

– Сегодня нам надо поспешить с работой, – сказала Маргрет. – Сабран ожидает, что мы покажемся на пиру.

Маргрет очень походила на своего брата: та же кожа черного дерева и сильные черты лица. Со времени исчезновения Лота прошла неделя, а веки у нее до сих пор были припухшими.

– Предложение! – заговорила Линора, едва они отошли по коридору туда, где их не могли слышать. – Да еще от князя Обрехта! Я думала, он слишком благочестив для брака.

– Никакое благочестие не помешает браку с королевой Иниса, – возразила Эда. – Это она слишком благочестива для замужества.

– Но стране нужна принцесса!

– Линора, – сдерживаясь, проговорила Маргрет, – поскромнее, прошу тебя.

– Но ведь нужна же!

– Королеве Сабран нет еще и тридцати. Времени достаточно.

Эда поняла, что о подосланных убийцах они не слышали, не то Линора выглядела бы серьезнее. Впрочем, судя по ее виду, она никогда не забивала себе голову. Для нее любая трагедия была лишь поводом для сплетен.

– Говорят, великий князь несметно богат, – вновь затрещала она. Маргрет вздохнула. – И путь к торговле с Востоком нам был бы выгоден. Только подумать: солнечный жемчуг, прекрасное серебро, пряности, самоцветы…

– Королева Сабран презирает Восток, как следовало бы и нам, – напомнила Эда. – Они змеепоклонники.

– Да ведь Инис не станет сам вести с ними торговлю, глупенькая. Мы купим все это у ментцев.

Даже такой обмен выглядел нечистым. Ментцы торговали с Востоком, а Восток обожествлял змеев.

– Меня тревожат его связи, – заметила Маргрет. – Князь в свое время был обручен с донматой Маросой. А она теперь – наследница драконьего царства.

– Ну, та помолвка давно разорвана. К тому же, – встряхнув волосами, добавила Линора, – едва ли она ему так уж нравилась. Он должен был распознать, что у нее злая душа.

У дверей личных покоев Эда обернулась к спутницам.

– Сударыни, – сказала она, – я сегодня сделаю все сама. Идите пируйте.

– Без тебя? – нахмурилась Маргрет.

– Одной камеристки никто не хватится, – улыбнулась Эда. – Ступайте обе. Угоститесь хорошенько.

– Благослови тебя рыцарь Щедрости! – Линора уже спешила по коридору. – Ты такая добрая!

Маргрет хотела пойти за ней, но Эда поймала ее за локоть.

– От Лота ничего не слышно? – тихо спросила она.

– Пока ничего. – Маргрет коснулась ее плеча. – Но что-то происходит. На этот вечер меня вызвал Ночной Ястреб.

Сейтон Комб. Глава разведки. Его все звали Ночным Ястребом, потому что когтил своих жертв под покровом тьмы. Недовольные, алчущие власти, позволявшие себе вольности с королевой – он умел устранить любые помехи.

– Думаешь, он что-то знает? – спросила Эда.

– Вечером станет ясно.

Пожав ей руку, Маргрет поспешила за Линорой.

Маргрет Исток всегда страдала в одиночестве. Ни с кем не делилась своей ношей, даже с ближайшими друзьями.

Эда и думать не думала попасть в их число. Прибыв в Инис, она твердо решила ни с кем не сближаться, чтобы не выдать ненароком своей тайны. Но ей, выросшей в дружном сообществе, очень недоставало подруг и бесед. Рядом с ней с рождения была Йонду – сестра во всем, только не по крови, и, оставшись без нее, Эда почувствовала себя сиротой. Вот почему, когда брат и сестра Исток предложили ей дружбу, она уступила и не пожалела об этом.

Эда еще увидится с Йонду, когда ее наконец отзовут домой, но тогда ей будет не хватать Маргрет и Лота. Впрочем, если обитель будет молчать, как сейчас, этот день настанет не скоро.

Большая опочивальня Аскалонского дворца была высокой, со светлыми стенами, мраморными полами и огромной кроватью под балдахином. Покрывало и валики подушек крыты желтовато-белой парчой, простыни – из тончайшего ментского полотна, занавеси двойные, легкие и тяжелые – их задергивали по желанию Сабран.

В изножье кровати ждала плетеная корзина, и ночной горшок в шкафчике отсутствовал. Как видно, королевская прачка вернулась к работе.

В спешной подготовке к визиту ментцев смену белья отложили на потом. Приоткрыв балконную дверь, чтобы выпустить застойную духоту, Эда сняла простыни и покрывала, прощупала руками пуховую перину, проверяя, не зашиты ли в нее клинки или флаконы с ядом.

Она и без помощи Маргрет с Линорой управилась быстро. Пока фрейлины веселились на пиру, девичья пустовала. Самое время разобраться в связи Трюд утт Зидюр с пропавшим оруженосцем Триамом Сульярдом. Эде надо было знать обо всем, что происходит при этом дворе, от кухни до трона. Без этого она не смогла бы защищать королеву.

Трюд знатного рода, наследница целого состояния. Интересоваться безродным оруженосцем ей никак не следовало. Однако, когда Эда намекнула на ее с ним связь, девушка всполошилась, как застигнутая над желудем дубовая мышь.

Эда знала, как пахнут секреты. От Трюд, как духами, веяло тайной.

Закончив с опочивальней, она оставила постель проветриться и отправилась к зданию, где располагалась девичья. Олива Марчин, конечно, пировала со всем двором, но оставила вместо себя соглядатая. Эда на цыпочках поднялась по лестнице и шагнула через порог.

– Эт-кто? – прокаркали сверху. – Кто идет?

Она замерла. Никто другой ее бы не услышал, но у этого сторожа был острый слух.

– Куда лезешь?! Кто тут?

– Ах ты, курица, – прошипела Эда.

По позвоночнику у нее скатилась капля пота. Подобрав юбки, она вытащила из ножен на голени кинжал.

Птица сидела на насесте над дверью. При виде Эды она склонила голову набок.

– Куда лезешь? – повторила она грозно. – Дурная девица. Пошла вон!

– Слушай хорошенько, милый. – Эда показала кинжал, заставив птицу нахохлиться. – Ты, может, воображаешь себя важной особой, но рано или поздно ее величеству захочется пирога с голубятиной. И вряд ли она заметит разницу, если вместо голубя я запеку тебя.

По правде сказать, птица была красива. Радужный пересмешник. В его оперении соседствовали голубой, зеленый и шафрановый цвета, и головка была ярко-розовой. Жаль было бы зажарить такого.

– Плати, – заявил сторож, клацнув коготком.

Эта птичка, в бытность Эды фрейлиной, пособничала множеству запретных свиданий. Эда спрятала кинжал и, поджав губы, открыла шелковый мешочек на поясе:

– Вот. – Она опустила на блюдечко три цуката. – Остальное получишь, если будешь умницей.

Пересмешник не ответил – он уже долбил сласти клювом.

Дверь в комнату не запиралась. Предполагалось, что юным девицам скрывать нечего. Шторы были опущены, огонь погашен, кровати застланы.

Здесь было всего одно место, где хитрая девчонка могла спрятать свои тайные сокровища.

Эда отвернула ковер и поддела кинжалом половицу. Под ней в пыли лежала блестящая дубовая шкатулка с резной крышкой. Эда поставила ее себе на колени.

Внутри скрывались вещицы, которые Олива отобрала бы не задумываясь. Толстая книга с золотыми алхимическими знаками. Перо и чернильница. Кусочки пергамента. Деревянная подвеска. И стопка писем, перевязанных ленточкой.

Эда развернула одно. Рыхлая бумага помялась и истерлась. Судя по расплывшейся дате, письмо было написано прошлым летом.

На разгадку шифра ушла минута. Он был чуть сложнее того, что обычно применялся для любовной переписки придворных, но Эду с детства учили разгадывать такие головоломки.

«Это тебе, – неровным почерком писал отправитель письма. – Я купил в „Альбатросе“. Надевай иногда и вспоминай меня. Я скоро еще напишу».

Эда взяла другое послание, написанное на более плотной бумаге. Писано годом раньше.

«Прости мою смелость, госпожа, но я думаю только о тебе». И еще одно: «Любимая! Встретимся под часовой башней после молений».

Недолго пришлось искать, чтобы понять: Трюд с Сульярдом завели роман и удовлетворили свои желания. Обычное дело – лунный свет на воде. Но одна фраза заставила Эду задуматься.

«Наше предприятие потрясет мир. Это наш долг перед богом».

Молодые влюбленные не назовут свою страсть «предприятием» (разве что их поэтичность сильно уступает их влюбленности). «Пора обдумать план действий, любимая».

Эда листала нежные признания и загадки, пока не добралась до даты начала весны, когда пропал Сульярд. Буквы в письме расплывались.

Прости меня. Я должен уехать. Я встретил в Гнездовье моряка, и он сделал мне предложение, от которого я не мог отказаться. Я помню, что мы собирались отправиться вместе, но так будет лучше, сердце мое. Ты могла бы помочь на своем месте, при дворе. Когда я пришлю весть об успехе, убеди ее в необходимости союза с Востоком. Она должна осознать опасность. Сожги это письмо. Пусть никто не узнает о нашем деле, пока оно не будет сделано. Когда-нибудь о нас сложат легенды, Трюд.

Гнездовье. Самый большой инисский порт, главные ворота на большую землю. Итак, Сульярд уплыл морем.

Под половицей скрывалось еще кое-что. Тонкая, переплетенная в кожу книжица. Эда проследила пальцем заглавие, написанное, несомненно, восточным письмом.

Этой книги Трюд не нашла бы ни в одной инисской библиотеке. А если бы книгу обнаружили у нее, она никак не отделалась бы выговором.

– Идут! – каркнул пересмешник.

Внизу хлопнула дверь. Эда спрятала книгу и письма под плащ, а шкатулку вернула в тайник.

Шаги гулко отдавались по половицам. Она поставила на место дощечку. Проходя мимо насеста, высыпала на блюдечко остатки цукатов.

– Ни слова, – шепнула она сторожу, – не то я пущу твои разноцветные перышки на писчие перья.

Пересмешник недовольно закудахтал вслед выпрыгнувшей в окно Эде.

Они лежали бок о бок под яблоней во дворе – как часто бывало в летний зной. Рядом стояла фляга вина с большой кухни и блюдо с острым сыром и свежим хлебом. Эда рассказывала ему, какую шутку разыграли фрейлины с почтенной Оливой Марчин, и он смеялся до колик. Она как рассказчица совмещала в себе достоинства поэта и шута.

Солнце выманило к ней на нос веснушки. Ее черные волосы рассыпались по траве. Сквозь солнечный блеск она видела над собой башню с часами, и цветные стекла окон, и яблоки на ветвях. Все было хорошо.

– Мой господин…

Воспоминание рассыпалось вдребезги. Лот поднял глаза на беззубого трактирщика.

Зал таверны был полон селян. Где-то неподалеку лютнист воспевал красоту королевы Сабран. Еще несколько дней назад он выезжал с ней на охоту. Теперь между ними пролегли долгие лиги, и певец сочинял о ней сказки. Лот знал одно: он ступил на дорогу, почти наверняка ведущую к смерти, а вытолкнула его на эту дорогу нежданная ненависть герцогов Духа.

Как неожиданно рухнула его жизнь!

Трактирщик поставил перед ним поднос с двумя мисками похлебки, грубо порезанным сыром и караваем ячменного хлеба:

– Чем еще услужить вам, мой господин?

– Ничего не нужно, – ответил Лот. – Спасибо.

Трактирщик низко поклонился. Едва ли ему каждый день приходилось принимать благородных сыновей ярлов.

Сидевший напротив добрый друг, благородный Китстон Луг, вонзил зубы в краюху.

– Ох, ради… – Он сплюнул крошки. – Сухой, как молитвенник. Осмелюсь ли я попробовать сыр?

Лот отхлебнул меда, мечтая о чем-нибудь холодном.

– Если в твоих владениях так гнусно кормят, – сказал он, – жалуйся своему благородному отцу.

Кит фыркнул:

– Да, ему как раз по вкусу безвкусная пища.

– Радуйся и такой. Едва ли на корабле будут кормить лучше.

– Знаю-знаю. Я – балованный придворный любезник, привык спать на пуховых перинах, крутить любовь со знатными девицами и питаться одними сластями. Двор меня испортил. Так сказал отец, когда я, знаешь ли, подался в поэты. – Кит опасливо отломил кусочек сыра. – К слову, надо бы все это описать – в пасторали, пожалуй. Разве мой народ не очарователен?

– О да, – буркнул Лот.

Сегодня ему не удавалось разыгрывать легкость духа. Кит, дотянувшись через стол, ухватил его за плечо.

– Останься со мной, Артелот, – сказал он.

Лот хмыкнул.

– Возница не называл имени капитана?

– Харма, помнится.

– Уж не Харло ли?

Лот пожал плечами.

– Ох, Лот, как же ты не слышал о Гиане Харло. Пират! Каждый аскалонец…

– Я уж наверняка не каждый аскалонец. – Лот потер себе переносицу. – Будь добр, просвети меня: что за негодяй повезет нас в Искалин?

– Легендарный негодяй, – приглушенным тоном заговорил Кит. – Харло мальчишкой явился в Инис с далеких берегов. В девять лет поступил на флот, а к восемнадцати командовал кораблем – и немножко пиратствовал, как многие подающие надежды моряки.

Кит налил им в кружки еще меда.

– Этот человек исплавал все моря на свете, даже те, которым картографы еще не дали имен. Говорят, к тридцати он грабежами скопил богатства на зависть герцогам Духа.

Лот снова выпил. Он чувствовал, что до отплытия им понадобится новый кувшин.

– Хотел бы я знать, Кит, – спросил он. – Отчего столь прославленный нарушитель закона везет нас в Искалин?

– Может быть, он единственный из капитанов, кто на это решится. Этот человек не знает страха, – ответил Кит. – Знаешь, королева Розариан ему благоволила.

Мать Сабран. Лот, наконец заинтересовавшись, поднял голову:

– Правда?

– Правда. Говорят, он был в нее влюблен.

– Надеюсь, ты не намекаешь, что королева Розариан изменяла принцу Вилстану?

– Артелот, мой угрюмый северянин, разве я сказал, что она отвечала на его любовь? – хладнокровно возразил Кит. – Однако он был ей настолько по душе, что она вручила ему самый большой, крытый броней корабль своего флота, а он дал ему имя «Роза вечности». Себя он преспокойно именует корсаром.

– Ах корсаром… – Лот чуть слышно хмыкнул. – Многие хотели бы носить это звание.

– За последние два года его люди захватили несколько искалинских кораблей. Сомневаюсь, что нас ждет добрый прием.

– Сдается мне, искалинцы теперь мало кого встречают по-доброму.

Они помолчали. Кит ел. Лот смотрел в окно.

Все случилось глухой ночью. Люди со значками крылатой книги – знаком герцога Вежливости Сейтона Комба – вошли в его покои и приказали следовать за ними. Не успел Лот оглянуться, как оказался в карете вместе с Китом, которого тоже вывели из дома под покровом тьмы и предъявили письмо, объясняющее такое обращение:

Благородный Артелот Исток!

Ты с этого дня – постоянный посланник Иниса в драконьем царстве Искалин. Искалин извещен о твоем приезде.

Проясни судьбу прежнего посланника, герцога Умеренности. Следи за двором Веталда. Прежде всего выясни, что они готовят и не имеют ли намерений вторгнуться в Инис. За королеву и страну!

Записку тут же выдернули у него из рук и унесли – вероятно, чтобы сжечь.

Лот не мог понять одного: почему? Ради чего из всех придворных в Искалин посылают его? Да, Инису нужно было знать, что затевается в Карскаро, но из него какой соглядатай?

Пес отчаяния сидел у него на плечах, но Лот не мог себе позволить согнуться под его тяжестью. Он был не один.

– Кит… Прости меня. Тебе пришлось сопутствовать мне в изгнании, а я оказался плохим спутником.

– И не думай извиняться. Я всегда был не против приключений. – Кит двумя руками пригладил свои светлые кудри. – Но раз уж ты наконец открыл рот, надо бы обсудить наше… положение.

– Не надо. Не сейчас, Кит. Все решено.

– Не думай, что приказ о твоем изгнании отдала королева Сабран, – твердо заявил Кит. – Говорю тебе, она о нем знать не знала. Комб ее уверит, что ты покинул двор своей волей, но она не так уж доверяет своему главному шпиону. Ты должен открыть ей правду, – настаивал Кит. – Напиши ей. Открой их замыслы, и…

– Комб прочтет письмо раньше ее, – оборвал его Лот.

– А зашифровать ты не сумеешь?

– Ночной Ястреб разгадает любой шифр. Сабран потому и поставила его возглавлять разведку.

– Тогда напиши своим родным. Попроси их о помощи.

– Получить аудиенцию у Сабран они могут только через Комба. И даже если получат, – добавил Лот, – для нас уже будет поздно. Мы к тому времени окажемся в Карскаро.

– Должны же они знать, куда ты подевался. – Кит покачал головой. – Святой, я начинаю думать, что тебе хотелось уехать!

– Если герцоги Духа считают, что я лучше других сумею разузнать, что назревает в Искалине, быть может, так и есть.

– Оставь, Лот. Ты сам знаешь, из-за чего это вышло. Тебя все предупреждали.

Лот, насупившись, ждал продолжения. Кит со вздохом допил кружку и склонился поближе к нему.

– Королева Сабран еще не замужем, – забормотал он. Лот напрягся. – Если герцоги Духа подбирают ей иноземного супруга, твое присутствие рядом… ну, оно осложнило бы дело.

– Ты же знаешь, мы с Сабран никогда…

– Не важно, что знаю я, важно, что видит свет, – возразил Кит. – Позволь прибегнуть к небольшой аллегории. Искусство. Произведение искусства рождается не одним великим деянием, а из множества малых. Читая мою поэму, ты не замечаешь, сколько недель я над ней трудился: обдумывал, вычеркивал слова, с отвращением сжигал целые листы. Видишь ты то, что я хотел тебе показать. Такова и политика.

Лот наморщил лоб.

– Герцогам Духа, чтобы обеспечить наследницу, нужен определенный образ инисского двора и его законной королевы, – продолжил Кит. – Коль скоро они решили, что твоя близкая дружба с Сабран портит картину – отпугивает иноземных женихов, – понятно, почему из тебя решили сделать дипломата. Им нужно тебя убрать… замалевать на холсте.

Новое молчание. Лот переплел свои украшенные кольцами пальцы и прижался к ним лбом.

Какой он был дурак!

– Но если моя догадка верна, есть и хорошая новость: нам позволят без шума вернуться ко двору после замужества королевы Сабран. Нам бы продержаться несколько недель, найти, если сумеем, злополучного принца Вилстана и потом любыми средствами вернуться в Инис. Комб нам мешать не станет. После того, как он своего добьется.

– Ты забыл: вернувшись, мы сможем разоблачить перед Сабран его интригу. Он должен был это учесть. Нас и к дворцовым воротам не подпустят.

– А мы заранее напишем его милости. Сговоримся. Пообещаем молчать, если он оставит нас в покое.

– Я об этом молчать не стану, – отрезал Лот. – Саб должна знать о махинациях Совета Добродетелей за ее спиной. И Комб знает, что я ей расскажу. Поверь мне, Кит: он рассчитывает, что мы навсегда останемся в Карскаро. Чтобы служить ему глазами при самом опасном дворе Запада.

– Да провались он. Мы сумеем вернуться домой, – сказал Кит. – Разве Святой не обещал это каждому из нас?

Лот осушил свою кружку.

– Каким ты бываешь мудрым, друг мой. – Он добавил, вздохнув: – Могу себе представить, что сейчас на душе у Маргрет. Как бы ей не пришлось стать наследницей Златбука.

– Мег ни к чему туманить этой мыслью блеск своего ума. Златбуку не понадобится новая наследница: ты и оглянуться не успеешь, как мы снова будем в Инисе. Да, порученное нам дело не сулит долгой жизни… – Кит снова стал легкомысленным шутником, – но как знать. Мы еще можем вернуться князьями целого мира.

– Вот уж не думал, что ты когда-нибудь окажешься тверже меня духом. – Лот потянул носом. – Давай-ка будить возницу. Мы слишком долго здесь мешкали.