Вундер-киндер

© Вера Фёдорова, 2020

ISBN 978-5-0051-7566-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вундер-киндер

Меня зовут Саша Горохов. Мне четыре с половиной года, и я не такой, как все. Нет, моя анизометропия тут не причем. Просто я слишком умный. Такой родился. И мне было очень одиноко, пока… Расскажу с самого начала.

Глава 1. От нуля до года

Рождение

В животе у мамы Гали было мягко, тепло и совсем не мокро. Я слышал звуки снаружи. Они меня пугали. Постепенно я начал понимать человеческую речь, но мир снаружи оставался для меня загадкой.

Я не хотел рождаться и упирался, как мог. Потом услышал, что меня хотят тащить щипцами. Я не представлял, что это такое, испугался ещё больше и решил выйти сам.

Снаружи было очень светло и холодно. Всё расплывалось перед глазами. Меня стали шлепать. Я заорал от обиды. Но все только обрадовались. Я орал пока меня мыли и заворачивали.

Потом меня унесли и положили на жесткий стол. Надо мной наклонилось какое-то расплывчатое чудовище. Это была мамина знакомая акушерка – тётя Надя. Она сказала противным голосом.

– Доходяга, а орет, как слон…

– Да-а… Бо-а—и… Бо-бо… и-и хо-о-лод- на-а… – попытался сказать я. Голос ещё плохо меня слушался.

Она ойкнула и наклонилась ещё ниже.

– Что?

– Ма-а.. где-е?..– спросил я.

Тетя Надя от меня шарахнулась и, судя по звуку, грохнулась на пол. Правда, быстро вскочила и убежала. Тут же привела кучу людей в белых халатах и стала вопить, что я говорящий. Я растерялся и молчал.

Все посмеялись и ушли. А тётя Надя сказала, что я – странный ребенок, и все со мной ещё наплачутся. Так я узнал, что не бывает говорящих младенцев, и мне лучше пока помалкивать. Вдруг мама тоже испугается.

С мамой вообще было хорошо. Тепло и спокойно. А такого вкусного молока, как у неё, я больше никогда и нигде не пил. Мы лежали с ней рядом в большой светлой комнате. Она пела мне песенки и так приятно гладила пальцем по щеке.

Я думал, мы всегда будем вместе. Но через пять дней нас выписали домой. Маме сказали, что в целом я здоров, хотя не добираю в весе, и меня надо показать окулисту.

К тому времени я уже научился немного фокусировать зрение и мастерски выкручиваться из пеленок, хотя руки и ноги ещё плохо слушались.

Не один дома

Мы приехали домой на такси. Нам помогала мамина подруга Кондрашова, потому что папа Валера работал дальнобойщиком и застрял на своей «фуре» где-то в Польше.

Я уже знал, что не один ребенок в семье. У меня две сестры и брат. Мама часто спрашивала по телефону: «Ну, как там мои обезьяны?..» Мне было интересно на них посмотреть.

Когда мама принесла меня домой, вокруг запрыгали и заорали три обезьяны. Старшей сестре Полине тогда было тринадцать, младшей Дашке – девять, а брату Юрику – шесть.

Мама положила меня на диван и ушла с Кондрашовой на кухню. Обезьяны вытаращились на меня, как на неудачную покупку.

У Полины тогда были разноцветные волосы и синие ногти. У Дашки – две косички с бантиками, у Юрика – волосы дыбом и синяк под глазом. Я уставился на Дашку, она мне показалась самой адекватной. Дашка усмехнулась.

– Чё зыришь? В штаны напузыришь!..

Все трое заржали. Полина разочарованно вздохнула.

– Лучше бы девочка…

Юрик презрительно сморщился.

– Правда, что ли, других не было?

– Сгоняй, поменяй… – предложила Дашка.

– Пусть мама поменяет. Этот такой урод…

– Придурок, младенцы все такие! Красные и сморщенные… – заявила Полина.

– Не-а. Я такой не был…

– Ага. Ты был ещё страшнее… – сказала Дашка.

– Не ври!.. – обиделся Юрик.

– Точно. Страшный и тошнотный… – подтвердила Полина.

Дашка заржала.

Юрик хотел зареветь, но вместо этого стукнул Дашку.

– Ты сама страхуила!..

– Что?!..

Даша с размаха шлепнула Юрика. Он хотел стукнуть её ногой, но Дашка увернулась и Юрик попал по коленке Полины. Полина ругнулась и дала по подзатыльнику обоим. И тут они все втроем стали бить друг друга.

Мама прибежала с кухни и прекратила драку.

– Вот всегда они так!.. Не скажешь, что родные. Хоть водой разливай… – пожаловалась Кондрашова.

Она здорово намучилась, потому что сидела с обезьянами пока мама была в роддоме. Все начали орать и жаловаться наперебой. Мама слушала, морщилась и кивала.

– Мы есть-то будем?.. – спросила наконец Кондрашова.

Все разом успокоились и ушли на кухню. Про меня, кажется, забыли.

Я лежал, смотрел в потолок и понимал, что жизнь моя легкой не будет.

Встреча с отцом

Через два дня примчался папа Валера с ящиком пива и тремя хризантемами.

– Ну, где мужик? Где мой пацан? – радостно заорал он с порога.

Папа Валера был огромный как шкаф. В комнате запахло табаком и мотором. Лицо у него было квадратное, румяное и улыбающееся. Я тоже попытался изобразить улыбку.

Папа Валера уставился на меня и постепенно перестал улыбаться. Подошла мама, прижалась к нему.

– Лапочка, да? – с нежностью глядя на меня, спросила она.

– Да-а… – неопределенно сказал папа Валера. – А чего это у него один глаз на вас, другой на Арзамас?

– Выправится, – сказала мама, – маленький ещё…

– Ага, мелкий совсем… – вздохнул папа. – Задохлик…

– Представляешь, Надька сказала, он умеет говорить. Прям словами. Обалдеть, да? – затараторила мама. – Мы, конечно, поржали… Но мне кажется, он будет жутко умный. Этот, как его… вундер-киндер…

– Вундеркинд? С чего бы это? – подозрительно спросил папа Валера.

– Ну, говорят же – сила есть, ума не надо. А если силы нет, должен быть ум…

– Кучеряво… – буркнул папа Валера и впал в глубокую задумчивость, что для него не характерно. До вечера. Пока не вернулись из сада и школы обезьяны, и Юрик не разбил Дашкин планшет.

С тех пор папа Валера не обращал на меня особого внимания, лишь изредка подозрительно разглядывал и неопределенно вздыхал. И вообще при всяком удобном случае он сбегал из нашего дурдома в рейс.

Таракан

Меня поселили в комнате родителей. Сначала детскую кроватку поставили рядом с большой родительской кроватью. Ночью я проснулся и решил посмотреть, что там делают родители на своей кровати. Правда, тогда я ничего не понял. Мама заметила, что я лежу на животе поперек кровати и наорала на папу Валеру, зачем он меня перевернул.

– Я не переворачивал, – обалдел папа Валера.

– Ага, ты ещё скажи, он сам перевернулся в полторы-то недели!..

– Ну, он же у тебя вундер-киндер… – усмехнулся папа Валера и попытался обнять маму.

– Юморист, блин! Ребенок голову еще не держит, задохнуться мог!..

Мама резко отпихнула папу и быстро перевернула меня на спину. Я заорал от страха, что испугал маму. Папа Валера плюнул и ушел курить.

Когда он вернулся, мама задумчиво сказала.

– Слушай, он, правда, так смотрит, как будто всё понимает…

– Во-во, а я про что!.. – согласился папа Валера.

Мою кроватку задвинули в угол и отгородили шкафом. Папа Валера стал звать меня тараканом: «Ну, как там наш таракан за печкой?» Мама сначала его одергивала, потом привыкла. Я в принципе, тоже на не обижался, потому что не знал, кто такие тараканы. А когда узнал, кличка приклеилась ко мне окончательно. Даже мама приговаривала: «Таракашечка, ты, мой!..»

Зато я четко усвоил, чего не должны делать младенцы. Мама по сто раз в день твердила обезьянам, что я не игрушка и пока ничего не умею. И не надо кидать мне в кроватку мяч, палить над ухом из пистолета, пускать мыльные пузыри, надевать на меня кукольную корону, пихать мне в рот недожёванные мармеладки. О приближении обезьян я предупреждал отчаянным воплем, и постепенно они потеряли ко мне интерес.

Несколько месяцев я прожил за шкафом. Это ограничивало мое познание мира. Зато, пока никто не видел, я потихоньку учился ползать и вставать.

Когда папа Валера был в рейсе, мама забирала меня на свою кровать. Это было счастье. Мы вместе смотрели сериалы. Там все страдали от несчастной любви и ненавидели друг друга. Это и есть жизнь? Я определенно не хотел взрослеть. Лучше уж остаться младенцем. Хотя мне совсем не нравилось писать и какать в подгузники.

Мама

Мама меня любила и жалела. Я был спокойный ребенок. В основном молчал, не то, что обезьяны. «Ребёнок – золото», – соглашалась с мамой подруга Кондрашова. Она часто заходила к нам поболтать и поесть, пока папы Валеры и обезьян не было дома. Меня тоже брали на кухню в люльке от коляски, которую ставили на стул.

До моего появления на свет мама работала поваром в столовой пединститута. Она не очень хотела туда возвращаться, потому что недолюбливала студентов: «Проглоты. Всё разметают, что гвоздями не прибито…» Мама надеялась забирать домой то, что не съедят за день студенты, но студенты съедали. Возможно, потому, что мама вкусно готовила. Папа Валера утробно урчал, когда ел мамин борщ с пампушками. А запах запеканки «по-гороховски» всегда подманивал соседей. Они просили кусочек и рецептик, но у них так не получалось. У мамы точно был талант.

Больше всех от этого страдала Полина, она никак не могла похудеть. Сколько не пыталась себя ограничивать, постоянно срывалась. Упитанный Юрик себя не ограничивал, но от переедания у него бывал понос. А Дашка из-за вредного характера требовала пиццы и бургеров, и каждый раз убеждалась, что они проигрывают маминым пирожкам и котлетам.

Кондрашова тоже работала в мамином институте, только уборщицей. Она делилась с мамой моющими средствами и сплетнями. Однажды Кондрашова сказала, что из института ушел какой-то профессор Хитрук, и посмотрела на меня. Мама тоже посмотрела на меня, вздохнула: «Ну, и наплевать…» Она казалась спокойной, но после этого у нее почему-то пропало молоко. Меня перевели на всякие порошки из пакетов. Они мне не нравились. Хотелось нормальной взрослой еды, но мне было не положено. Через несколько дней мама сказала: «Ну, и мне нечего ловить в этом гребаном институте. Больше туда не вернусь. Надо искать работу…»

Но работа нашлась сама у маминой знакомой акушерки тёти Нади. Нужно было приготовить еду на поминки. Кондрашова согласилась помочь. «А Сашку-Таракашку куда?» – забеспокоилась мама. «С собой возьмем, он спокойный…»

Блинчики, блинчики

Люльку со мной отнесли в квартиру тёти Нади, где никого пока не было, и поставили на кресло возле стола. Мама и Кондрашова ушли на кухню готовить, а я огляделся. Хотелось понять, что за поминки такие. Через всю комнату тянулся стол со стопками тарелок и рюмок. Два зеркала почему-то были завешаны простынями. На тумбочке стояла фотография морщинистого мужчины с черной полосой на уголке. В общем, ничего интересного.

С кухни потянулись вкусные запахи. В животе заурчало. Я уже подумывал заорать голодным криком, но в комнату вошла мама со стопкой свежеиспеченных блинов.

– Потерпи Сашуля-Таракашуля, скоро покормлю. Зашиваемся. Сейчас все с кладбища вернуться…

Мама оставила тарелку с блинами на столе и умчалась на кухню. Блины стояли совсем рядом, они были такие аппетитные, что я не мог больше терпеть. Приподнялся на коленках, потянулся, схватил один блинчик и попробовал. Он был такой душистый, мягкий, маслянистый, что я не заметил, как его проглотил. Я потянулся за вторым. Было так вкусно, что я вовремя не среагировал на шум в коридоре. В комнату заглянула акушерка тётя Надя в чёрном платье и чёрной косынке. Она пронзительно вскрикнула.

– Смотрите! Смотрите!

Я шлёпнулся в люльку, быстро заглотал остатки блина и притворился спящим. В комнату набежала куча народа. Видимо, это были «все с кладбища». И мама вместе со всеми.

– Что случилось? – спросили сразу несколько голосов.

– Он, он… стащил со стола блин и сожрал!.. Я видела, видела!.. – в ужасе твердила акушерка тётя Надя.

Все начали её успокаивать. Говорили, что не может быть, ей показалось, ведь я ещё младенец. Что у неё разыгрались какие-то нервы, от какого-то стресса, из-за какого-то покойного свёкра.

– Не показалось мне! В рот засунул и жевал…

– Надь, у него зубов нет, – примирительно сказала мама.

Зубы у меня были, только об этом ещё никто не знал. Я поплотнее сжал губы.

– Всё у него есть. Вон вся морда от блинов масляная!

– Это слюни…

Мама провела мне по лицу полотенцем. Я закряхтел и захныкал.

– Т-с-с… – сказала мама.

– Нет, он не такой, как все! Не от мира сего! – не унималась тетя Надя. – Ты кого родила вообще?

– Надь, отстань от ребёнка! – не выдержала мама.

В общем, они поругались. Я заорал. Нам пришлось уйти. Но приготовленная еда всем понравилось, и маму стали приглашать готовить на поминки, иногда даже на свадьбы.