Без ума. Проза на грани…

© Тая Воробьёва, 2017

ISBN 978-5-4485-3137-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***. «Когда тебя нет рядом, мне хочется напиться, чтобы забыть этот период»

«Однажды ты написал на клочке бумаги, что всегда будешь рядом, поэтому я не должна никого бояться. Я собрала кучу вкладышей из жвачки «Love is» и, прочитав надписи на них, всерьез испугалась, что могу тебя когда – нибудь потерять. Я долго плакала по этому поводу, а ещё как назло случайно удалила нашу с тобой переписку «Вконтакте».

Когда мы встречаем близкого нам по духу человека, мы верим только в лучшее.

Всегда кажется, что у нас в запасе много времени. Но на самом деле, если ты влюблен, у тебя его в обрез.

Сначала у нас сносит крышу от переизбытка эндорфина в крови, который выделяется при одном только взгляде на приятное и родное лицо. Со временем, мы начинаем успокаиваться и привыкать к этим глазам, вздрагиванию ресниц на щеке и ко всему остальному, что важно для двоих только тогда, когда эти двое решают в один прекрасный день стать единым целым – не «я», не «ты», а «мы», «нас». Так и проходит время… А однажды, кто – то уходит надолго и забывает сообщить об этом другому. Сбрасывает звонки, пропадает, почувствовав себя чем – то отдельным, ненужным и больше не любимым. В следующие за этим дни, сообщений в папке «входящие» становится значительно меньше, совместные ночи преснее. Не хватает мудрости, чтобы обсудить банальнейшие вещи. Всё рвется, угасает. Всхлипы становятся громче, стук сердца сильнее. Это счастливая «м» отклеивает от себя переживательную «ы» из какого – то маленького счастья под названием «мы». Теперь есть только два «я» поодиночке. Вот они расходятся в разные стороны. Вот они совершают одни и те же ошибки. Вот их души становятся жёстче где – то внутри себя. Снова и снова. В независимости от амбиций и желаний, последние минуты истекут тогда, когда меньше всего это ждешь.

– Как ты не понимаешь?! Ты уедешь, у тебя появится новая жизнь, новое общение, другой парень в конце концов! А я тут. Ты в это веришь? Веришь в любовь на расстоянии?

Я пожимаю плечами. Мне нечего сказать. Дима нервно курит в моём присутствии. Это всё безнадёжно.

– Разве дело только в этом? Ты перестал дарить мне цветы. Ты забываешь обо мне. Не звонишь, не пишешь, не говоришь, где задерживаешься вечерами.

– Сашка, давай попробуем ещё раз. У нас было много хорошего. Мы не можем всё это разрушить.

Он не смотрел мне в глаза, скорее куда – то вдаль, через окна миниатюрного кафе, в котором мы сидели. Любовная кривизна уродовала его лицо. Нехотя, я состроила жалостливую мину.

– Дим, давай пока разойдемся. В свободные отношения вступим. Будем спать друг с другом. И больше ни с кем! Считай, временно не будем трепать друг другу нервы. Вот, например, сегодня поедем к тебе и займемся сексом.

Конечно, мы оба не верим в ту чушь, что я сказала. Но надежда… надежда на лучшее сдерживала нас от поспешных решений. Хотя сомнений больше не было: пора кончать.

– Давай, – произнёс Дима, словно подписывая смертный приговор нам обоим.

Его светлые ресницы, как порхающие жёлтые бабочки вздрагивают и молят меня о пощаде. Я улыбаюсь и чуть прикрываю веки, представляя, как лепестки роз, из букета подаренного мне Димой, опадают один за другим и их пурпур бросается к ногам моего возлюбленного, выстилая кровавую дорожку.

Я задыхаюсь.

Мы выходим на свежий воздух и ждём такси. Стоим красные как раки, пытаясь погасить в себе вспышки ненависти к происходящему с нами.

Я смотрю на свои туфли. Под правый каблук самоотверженно вонзился осенний желтый лист клёна с зелёными прожилками. Видимо ему тоже настолько грустно и мрачно, что он бросился искать утешения в неизведанное решето. Быть может, он вспоминает о прожитых месяцах, когда солнце ещё было на его стороне, и он рос непреклонно, поглощая углекислый газ и выделяя кислород. Тогда им все восхищались, настолько он был свеж и красив! А теперь ему уготована верная погибель, вызывающая ещё большее восхищение у людей, которые радостно любуются его элегантными изгибами, сначала удерживая на весу, а потом подкидывая вверх, улыбаясь изысканному полёту пожелтевшего чувства. Чтобы остаться в вечной памяти, однажды приходится пожертвовать самым дорогим. У клёна – это жизнь. У человека – всё что угодно.

Склонив голову, мысленно прощаюсь с летом, расплачиваюсь с ним своей потерей, которая отражается так явно в моих глазах, что Дима, наблюдавший меня в этот момент со стороны, смягчившись, произносит:

– Поехали домой. Мы устали.

Садимся в такси и едем. Смотрим в противоположные стороны, наши пальцы рук едва прикасаются друг к другу. Дома расходимся кто куда: я падаю на кровать в изнеможении от пережитого, Дима включает очередной сериал на ноутбуке и уходит на кухню. Ко мне приходит одиночество любви. Мы, люди, всегда одиноки. Даже в отношениях мы можем быть далёкими от нас самих. Чужая душа действительно потёмки, любимая душа – неизведанные болота, где царит сплошной мрак и просветов почти не бывает вовсе. Печально. Закрываю глаза и прислушиваюсь к себе. Услышать и понять себя так важно. Без этого сложно сделать кого – то счастливым, а иногда и вовсе невозможно. Это вгоняет меня в долгий сон.

Я просыпаюсь раньше Димы и смотрю в потолок. Чувствую потребность прогуляться. Тихонько скидываю ночную сорочку и облачаюсь в теплую одежду, сверху накидывая плащ. Девять часов утра. Воскресение.

На улице пасмурно. Видимо недавно прошел маленький дождик. Солнца сегодня не будет. Будут только лужи, затопившие пробоины и дыры на дорогах. Либо грязь либо вымокшие насквозь ноги. Что же мне самой выбрать? Пусть будет грязь. Пусть она зафиксирует крепко балки, скреплявшие сердечную плотину, разделявшую нас с Димой. Только нам с ним теперь решать, из чего это развалившаяся платина была выстроена: из крепких деревянных брусков или грунта.

Достаточно увязнув в комьях грязи, сделав большой крюк вокруг новостроек, я возвращаюсь к спящему ангелу, моему хранителю. За время моего отсутствия, он притянул к себе мою ночную сорочку и, словно вдыхая во сне аромат моего тела, сохранившегося на нитках, беспомощно и так наивно прижимал её к себе, словно боялся, что она растворится, исчезнет.

Впервые в жизни мне хочется резать себе вены самой острой бритвой на земле. Тот редкий случай, когда не знаю, что мне делать.

1.ПЫТКИ

Всё меняется быстро, слишком быстро – непрерывной цепочкой развития событий. Мы оставляем лучшее в памяти, чтобы потом изъять его из сознания по мере необходимости. Мне хотелось бы знать для чего, все происходит так, как происходит. Но в масштабе сложной Вселенной я лишь мелкая частица, которая наблюдает всё происходящее вокруг со своей собственной вышки, не позволяющей обживать другие. Я это я, но никто для истории. И в этом проблема. Слова как выпущенные стрелы достигают своей цели и наполняют мою жизнь смыслом, любимые ругательства заряжают адреналином, и в конечном счете я есть только мысль, пусть и изощренная, но всё таки мысль. Сколько таких мыслей плодится каждую секунду, но как мало в них созидательной энергии, ничтожно мало. Способность вырабатывать полезные свойства – это в своем роде искусство, именно поэтому все не могут быть уникальными. Если долго стоять в самом сердце оживленной толпы, можно наблюдать множество лиц, но только несколько из них могут обладать силой проникновения: Их четкие неразмазанные черты вырываются из толпы и наполняют нас силой, ещё до того, как мы сделаем вдох. Они проникают во всё, что видят или хотят увидеть. Они вселяют страх в сердца людей, пробуждая в них скрытые таланты; они приходят вновь и вновь, вскрывая рассветы над головами немощных предводителей, сеют семена, которым суждено взрасти на пустыре, а потом вовсе уходят, получая либо власть над умами либо ненависть их никогда не имевших.

Я еще никогда не чувствовала себя такой немощной как сейчас. Будто находилась в конце пищевой цепочки и была лишена возможности эволюционировать – один сплошной выброс, не имеющий иного своего предназначения кроме как производить продукты распада. Я лежала совершенно голая на холодном пружинном каркасе без матраса, привязанная за обе руки и ноги какими то бельевыми веревками. Мое тело прогибалось вслед за пружинами, чуть касавшимися пола, а на голову был надет плотный целлофановый пакет, в котором была сделана небольшая дырка, через которую я могла потягивать кислород.

Я лежала так уже пять часов и в течение всего этого времени не могла свыкнуться с несправедливостью, заставшей меня врасплох в женской уборной. Две девушки, еще недавно пожимавшие мне руку возле лестницы, на которую я тащила свой чемодан, ворвались в кабинку, когда я только собиралась справить нужду. Я провела в дороге целый день и всё это время терпела, поэтому не было ничего удивительного в том, что пока они волокли меня за руки по коридору, я оставляла за собой реку позора.

– Да она обделалась! – взвизгнула одна из девушек, еще сильнее сжимая моё запястье.

Я не могла ничего сказать, позвать на помощь. Во рту у меня покоились мои собственные трусы. Выплюнуть их не могла: худая длинноногая девушка с безобразным лицом обвязала их вокруг моего рта бинтом. Мысленно я готовилась к самому худшему. В голове перемешивались события последних дней, которые и привели меня в этот гостеприимный дом. Я находилась в сумасшедшем доме. И я… пришла сюда сама.

– Как тебе лежится? – спросил кто – то над ухом, проводя пальцем по моей шее и одновременно вытаскивая трусы у меня изо рта.

– Жарко, – просипела я.

– Ты уж прости, но не люблю холода. К тому же пот всем к лицу, он выглядит сексуально, – пояснила она.

– А зачем пакет на голове?

– Для иронии.

– Лицо все запарило, сними пакет, – потребовала я.

– Не – а. Мне нельзя.

– Я сниму, – послышалось где – то совсем рядом.

– Получать будешь ты, – взвизгнули ей в ответ.

– Само собой. Я же в особом положении, забыла?

Проклятый пакет сняли с головы и, наконец, я смогла увидеть место, в котором находилась. Это была просторная комната с одной кроватью с пружинным каркасом посередине, на котором я и лежала. Окна были наглухо зашторены темными занавесками. Горела яркая лампочка, которая ослепляла. Больше ничего не было. Пыточный минимализм прям.

– Какого хрена вообще? – прошипела я.

– Ослабим её? – спросила худощавая брюнетка с широкими полосами заживших шрамов на запястьях. Наверняка, резала себе вены неоднократно. И возможно потом сама же звонила в скорую, чтобы её спасли. У подобных личностей мания на такие вещи: находиться на грани жизни и смерти. Ощущения покруче наркоты. Я сама на это подсела. Правда, мой суицид был более сознательным. Сознательный суицид – вот ведь безумие.

Другая, страшная, с исполосованным лицом, стоящая в углу комнаты с правой стороны, кивнула ей в ответ. Худощавая порылась в своих синих шароварах и вытащила длинный гвоздь, которым начала ковырять тугие веревки.

– Посмотри – ка, Диана, у меня появилась подружка по цеху. Венки то кровоточат.

– Чем это ты? – спросила исполосованная.

– Колумбийский нож.

– Ого. А я этим самым гвоздем, – отозвалась брюнетка. – Храню как реликвию на случай, если встречу свою мать, которая упекла меня сюда. Мне даже жалко эту стерву. Упечь свою дочь в дурку, чтоб наслаждаться домишком в Подмосковье вместе с любовником…

– Лиза, харе болтать. Сейчас Миша придет. Вытри ей кровь, а то прям Христос долбаный.

– Сколько вас тут, извращенок? – спросила я.

– Миша – главная здесь, – ответила Диана, закуривая самокрутку.

Но, конечно, даже в сумасшедшем доме должна быть иерархия. И возможно, совсем скоро на сцену выйдет сам главарь кучки взбесившихся ненормальных.

– Ну что, как у вас дела? – в комнату протиснулась толстая женщина с моложавым лицом на вид лет тридцати. У неё были густые рыжие волосы, аккуратно уложенные в пучок, большие выцветшие голубые глаза, нос картошкой, надменный рот и вскинутые гордые брови. Одета она была в синий джинсовый сарафан поверх белой блузки, на ногах черные лакированные туфли на низком каблучке. Габариты у этой мадам были впечатляющие. Прям хозяйка барделя. Бери и рисуй с натуры.

– Что со мной будет?

– Саша… кажется. Думаю, немного черных пыток будет с тебя достаточно. Заранее не держи зла. Практика показывает, это лучшая методика. Надо сломить твою веру, подчинить волю и прочее. Увидимся через три дня.

Она ушла, прикрыв за собой дверь. Послышалось два щелчка. Я сглотнула слюну и попрощалась с миром.

Отныне мир действительно был потерян. Он отталкивал меня снова и снова, вытирал об меня ноги, душил, избивал, выбрасывал в помойные ямы. Я почти не приходила в себя, потому что мне казалось, что я до сих пор лежу в ванной в своей квартире и наслаждаюсь теплом собственной крови, которая необыкновенно приторна на вкус. Я собирала пазл, в котором ни о чем не жалела кроме того дня, когда покинула Диму. Это мучило меня наравне с пытками и иногда хотелось страдать ещё сильнее, хотя сильнее уже было некуда. И это уже бесило меня настолько, что я захлебывалась в рыданиях, заглушаемых марлевыми повязками, смоченные спиртом. Не знаю, отчего мне было настолько больно – то ли от того что моя любовь никак не оставит меня, то ли от того, что больше не хотела умирать. К концу третьего дня силы оставили меня и я провалилась в вечный сон. Я умоляла несуществующего в моем сознании Бога о том, чтобы он подарил мне отсутствие сновидений. И он меня услышал. Этот Бог, в которого не поверю никогда.