Смерть на фуршете. Полный текст романа, Наталья Кременчук

Добавить цитату

Креативный редактор Сергей Дмитренко

Корректор Наталья Борисенко

Корректор Ольга Маевская

Фотограф (стр. 4) Анатолий Степаненко

Фотограф (стр. 457) Алексей Савельев

Фотограф (стр. 461) Людмила Синицына

Дизайнер обложки Сергей Дмитренко

ISBN 978-5-4483-8257-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Роман «Смерть на фуршете» написан Натальей Борисенко и Сергеем Дмитренко. Обнародован под общим литературным именем – Наталья Кременчук.

Ещё в рукописи роман стал финалистом премии «Нонконформизм» (2013). Сокращённый вариант опубликован в журнале «Москва» (2014. №1, 2) и отмечен его премией за 2014 год в номинации «проза». Журнальная версия разошлась по нескольким десяткам библиотечных сайтов.

Первый книжный тираж полного текста романа отпечатан в апреле 2017 года в количестве 51 экз., из которых 16 экз. отправлено в Российскую книжную палату.

•

С чего начинается?

В Москве майским днём сотрудница академического института Ксения Котляр встречает старого знакомого – журналиста Андрея Трешнева. Он приглашает Ксению на торжественную церемонию национальной премии «Новый русский роман», где во время фуршета обнаруживают убитыми <…> и <…>. Ксения оказывается в гуще страстей вокруг литературных премий, также втягиваясь в орбиту премий педагогических и музыкальных.

Всё происходит в наши дни в Москве, а также в Санкт-Петербурге и в Киеве, и развивается по трём линиям:

детективной – расследование нескольких убийств,

любовной (треугольник: Ксения—Трешнев—Инесса)

и по линии нравоописательной – в романе представлены многие типы и образы литературного и культурного процесса, художественно показаны механизмы создания «бестселлеров», книг-лауреатов, «культовых» писателей.

Историк современной литературы Сергей Чупринин в день выхода книги 19 апреля 2017 года заметил, что этот любовно-этологический детектив юмористической тональности также становится историческим романом – ибо как раз в том апреле впервые прошли бесфуршетные объявления лауреатов «Русской премии», премии «Поэт», лонг-листа «Большой книги».

***

Тираж настоящего выпуска полного текста романа, заново просмотренного авторами, составляют двадцать нумерованных экземпляров с особыми инскриптами.

ЭТОТ ЭКЗЕМПЛЯР ТИРАЖА № __________ из двадцати нумерованных вручён

По разряду эскорта

Ксения ещё по дороге в институт пожалела о том, что на ней колготки, колготки с лайкрой. Москва была погружена в густую майскую жару. По улице, коль на неё вынесло, хотелось идти в чём-нибудь кисейном, надетом на голое тело безо всякого белья, а в метро обуревало желание перенырнуть из прибоя волн собственного пота под прохладный, очень прохладный душ.

Выбравшись из городской преисподней, Ксения заскочила в какую-то пустынную подворотню и быстро содрала с себя колготки, увернувшись от маслиньего взгляда то ли гастарбайтера, то ли нелегального мигранта, уверенно материализовавшегося в полумраке дворового зноя.

Вылетев на улицу, критически оглядела собственные ноги, решила, что мартовский загар, полученный во время поездки с мужем в Эйлат, ещё заметен, и дальше, дальше, дальше…

И всё равно опоздала! Шефесса, она же вечный её научный руководитель, она же то почётный, то действительный член нескольких российских и трёх иностранных академий, уже вылезла из своего «Лендровера» и сидела под сенью лип у входа в институт на любимой скамейке, отполированной до благородного блеска попками и штанами нескольких поколений аспиранток и стажёров. Рядом лежала коробка её вечного «Казбека», а сама Антонида Клавдиевна Толь прикуривала новую папиросу от папиросы, уже высосанной ею до мундштука.

– Не торопитесь, голубушка! – проскрипела с контрабасной силой вечная курильщица, увидев Ксению. – Я совсем память потеряла: забыла захватить вёрстки двух моих статей, которые понадобятся мне во второй половине дня. Поедете с Эдуардом, он вам их выдаст. Но обратно придётся на метро или возьмёте машину – я оплачу. Эдуард не успеет: у него мастер-класс в Доме музыки.

Из института вышел Эдуард Борисович, муж, композитор, водитель, а дома и шеф-повар-официант. Привычно – снизу вверх – осмотрев Ксению, он поклонился ей и, распахнув дверь джипа, поклонился вновь. «Приветствую вас, Ксения Витальевна».

Поехали, точнее, ввинтились в «пробки», ведущие к жилищу супругов, благо, оно находилось поблизости, в переулке между Пречистенкой и Остоженкой. Надежды Ксении на кондиционер казались тщетными: Эдуард Борисович был не только композитором, но и, несмотря на свой почти двухметровый рост, певцом-тенором. Всегда и всюду он боялся простудиться. Страшнее ларингологических заболеваний для маэстро было только предположение о том, что он может стать причиной неудовольствия его Антониды Клавдиевны. Данная трепетность, впрочем, не мешала вокалисту всякий раз, когда они застывали за впереди застывшим автомобилем, прожигающе утыкаться взглядом в коленки Ксении. Их угасающий загар не был тому препятствием…

У Ксении, впрочем, не было никакого раздражения по отношению к подвижному взгляду Эдуарда Борисовича, хотя это явно угрожало безопасности движения. Может, ему тоже нелегко – каково это, быть очередным, хотя, кто знает, может, и последним, мужем очень учёной дамы, которая всю жизнь занимается проблемами интеллектуальной и половой социализации знаменитых людей в пору, когда они были подростками? Или именно это удерживает его в состоянии вечной пубертатности?!

– Вот если бы ещё кондиционер… – голосом покорного крольчонка среднего школьного возраста пропищала Ксения.

– Здесь трёхзонный климат-контроль, – произнёс Эдуард Борисович, стараясь придать своему тенору важность баса профундо. – Автоматически. – Он повернул какую-то ручку, а его взгляд попытался хоть на пару миллиметров раздвинуть ноги Ксении…

Машину обратно, к институту, она, естественно, ловить не стала. Неизвестно, на каком росинанте и какой джигит-частник попадётся, такси дорого, а представить, что она предъявит Антониде счёт, было просто немыслимо. Значит, опять метро, причём с пересадкой, жара усиливается, отсутствие колготок не спасает, а ногу уже натёрла.

День не задался! Вёрстки статей, выданные супругом курьерше, Антонида сразу не посмотрела, и потому только после обеда обнаружилась оплошность Эдуарда Борисовича, изнемогшего от близости ног, оголённых выше установленной им для себя нормы (и то сказать, юбчонка у тебя, Ксения Витальевна, коротковата, особенно в положении сидя). Это не те вёрстки! И теперь, садистически для Ксении укутанная в тёмно-фиолетовую вязаную шаль – и это поверх жилета и плотной оливковой блузы с длинными рукавами, – Антонида Клавдиевна вновь посылала её к себе домой, инструктируя, как снять квартиру с охраны, как взять то, что ей нужно (диктовала перечень, хотя Ксения знала его наизусть, ведь сколько лет вместе – и аспирантка, и теперь докторантка). И как затем поставить квартиру на охрану тоже объяснила. Будто в первый раз она в этой квартире появляется.

Метро, Пречистенка, переулок, квартира… И всё – безо всяких климат-контролей… Взмокла! В который раз сегодня!

Пройдя на кухню, Ксения напилась тёплой воды из-под крана (не минералку же брать из коробки, которая стояла в углу!).

Не помогло.

Заглянула в ванную. Почему нет?! Антонида Эдуарду звонила, он сказал, что вернётся после семи…

Через мгновение Ксения уже стояла под вожделенным прохладным душем, через три минуты кое-как промокала капли на теле старым лилово-серым купальным халатом Антониды, висевшим здесь же, а ещё через три минуты уже неслась к метро с нужными статьями.

Было по-прежнему жарко, но на этот раз Ксения ощущала себя полегче: теперь и стринги надёжно улеглись в сумочку рядом с колготками…

Вдруг на ступеньках спуска к платформе «Кропоткинской» её догнали и, крепко схватив за руку, окликнули.

– Ксюха!

Охо-хо! Обернулась – он! Трешнев!

– Андрюха!

Сколько лет прошло, но оказывается: сидел негодяй внутри и вдруг распустился во весь диаметр, как зонтик внутри легковушки.

Едет с какой-то пресс-конференции в Музее Пушкина. И зовёт с собой на церемонию вручения премии «Новый русский роман».

– Мне ещё на работу.

– Что ж ты, думаешь, там в рабочее время?! Вечером. А пока не вечер! Съездим на твою работу, а потом, прогулочным шагом, на премию. Если бы ты знала, как я рад, что тебя встретил!

Они познакомились в педагогическом колледже, куда её, аспирантку, Антонида устроила читать курс истории искусств – на подмену ушедшей в декрет преподавательнице. Трешнев, совместитель из Литературного института, преподавал там литературу – что же ещё? – и был одним из трёх педагогических мужчин в колледже, не считая тех, кто в обслуживающем персонале. Но явно мужчиной главным. Вероятно, не только для Ксении, но и, возможно, во всём заведении.

– По-прежнему в колледже? – притаив дыхание, спросила Ксения, когда наконец удовлетворила все надобности Толь и воссоедилась после её такого-сякого рабочего дня с Андреем, коротавшим время с планшетником в их институтском садике.

Трешнев усмехнулся:

– Я ведь не произвожу впечатление мазохиста?! Вести себя как оскоплённый монах и при том ежедневно испытывать направленный прессинг этих закипающих писюшек! Лё-рискю дю метье, – с чудовищным выговором произнёс он. – Профессиональный риск!

– По-моему, у тебя это мания эротического величия, а не какое-то там les risques du métier! – возразила Ксения, красуясь своим произношением, которое отмечали не только университетские преподаватели, но и французы, с которыми доводилось общаться.

– Порассказал бы я тебе, – вздохнул Трешнев, – да, к счастью, дело прошлое. Я ведь никогда не тяготел к пердагогике, просто время было такое. Хватался за любой заработок. Ну, получил здесь кой-какой писательский материал – и слинял при первой возможности. Ушёл даже из Литинститута. Уже давно работаю в масс-медиа, делю время между пресс-конференциями и фуршетами. Командую парадом… Кстати, фуршет сегодня будет прекрасный. На «Новом русском романе» не скупятся. Что напитки, что закуски. Как горячие, так и холодные!

– Я вообще-то проголодалась, – призналась Ксения. – Только в обед перекусила, сама не помню что.

– Если бы ты знала, как изголодался я! – с жаром романтического героя воскликнул Трешнев. – Невероятно, но всё чаще на пресс-конференциях обходятся без фуршетов. Максимум на что можно рассчитывать: стаканчик воды из кулера и осмотр выставки, под открытие которых они эти брифинги и собирают.

– Может, купим пока что по паре пирожков?

– Ни в коем случае! Не опошляй прекрасную идею нашего фуршетного движения.

– Какого движения?

– Фуршетного! От иностранного слова «фуршет».

Негодяй! Видно, всё-таки уловил иронию Ксении насчёт его французского.

– «Вилка» по-французски.

– Это всего лишь этимология, а реальность в том, что в Москве ежедневно проводятся сотни фуршетов…

– И?

– И наш президент, президент Академии фуршетов, выдвинул лозунг круглосуточного фуршетирования…

– Круглосуточного?

– Наш президент справедливо полагает, что не только ужинать, но также завтракать и обедать мы должны только на фуршетах!

– А может, и полдничать?

– Может, и полдничать. Идея, кстати, неплохая. Это будет твоим вкладом в дело фуршетизации культурного сообщества и подтверждением притязаний на членство в Академии фуршетов.

– А с чего ты взял, что у меня будут притязания?

– Знаю, – твёрдо сказал Трешнев. – Вот мы и пришли!

– Ну, хоть мороженое куплю! – взмолилась Ксения, поглядывая на будочку, стоящую близ монументального здания, знаменитого ещё со времён Игоря-Северянина и Маяковского. Именно здесь должна была пройти церемония объявления очередного лауреата Национальной литературной премии «Новый русский роман».

– Что ж ты меня дискредитируешь! – прошипел Трешнев. – Перед, можно сказать, кворумом Академии фуршетов!

Он смотрел в сторону входа, где вели беседу несколько разновозрастных мужчин.

Но Ксения решительно отправилась к мороженщице и купила себе большой брикет пломбира.

А Трешнев, не обращая на неё внимания, подошёл к группе беседующих и после рукопожатий присоединился к разговору.

Когда едва живая от вечернего зноя Ксения приплелась туда, он бросил на её мороженое взгляд, полный пренебрежения, и с радушием произнёс, обращаясь к своим собеседникам:

– Господа, позвольте представить вам Ксению Витальевну. Старший научный сотрудник Института возрастных проблем. Сейчас пишет докторскую о дифференциации перистальтики у поэтов и прозаиков при объявлении шорт-листов национальных, региональных и ведомственных премий. Попросила помочь в сборе материалов.

– Андрей Филиппович шутит, – сказала Ксения. – Мы занимаемся серьёзными делами.

– А здоровье отечественной словесности разве дело не серьёзное? – одарил её щедрой улыбкой симпатичный бородач среднего роста, в холщовом летнем костюме.

– Именно! – подхватил Трешнев. – Это говорит тебе, Ксения, если ты до сих пор не узнала, Владимир Караванов, поэт и культуролог. Академик-учреводитель Академии фуршетов.

– Как-как?! – переспросила Ксения.

– Учреводитель. Когда мы с Владимиром Фёдоровичем и Алексеем Максимилиановичем учреждали Академию фуршетов, то единогласно избрали Алексея Максимилиановича президентом, вашего покорного слугу – академиком-метр д’отелем, а Владимира Фёдоровича – академиком-учреводителем. Ясно?

– Ясно, – просипела Ксения, вцепившаяся в пломбир, начинавший бурно таять. Искоса она поглядывала на брюшко Трешнева и сравнивала его с таковым у Владимира Караванова. – Караванов – это ваш псевдоним?

– Родовая фамилия, – без обиды, но с удивлением воскликнул поэт. – У меня про это стихи есть!

– Стихи ты ей после почитаешь, – Трешнев был бесцеремонен. – А где президент?!

– Вы, Андрей Филиппович, будто забыли, что Алексей Максимилианович приходит к фуршету или, в крайнем случае, к объявлению лауреата, – размеренно проговорил худой молодой брюнет с пышным коком на голове, как у стиляг пятидесятых годов.

– Но поскольку сегодня как раз крайний случай, будет пораньше, – поддержал его блондин, такой же молодой и такой же худой, только длинные волосы у него по линии лба и затылка перехватывал узкий кожаный ремешок. – А Позвонок и Амазасп Гивиевич уже здесь.

– Почему крайний случай?! – опять не поняла Ксения.

– Ты, Ксения Витальевна, поменьше спрашивай – повнимательней смотри, и всё поймёшь, – наставительно сказал Трешнев. – Премия престижная. И по деньгам, и по фуршетам. Это ведь заключительное тутти-фрутти, а до этого было ещё четыре…

– Пять, – поправил брюнет.

Трешнев возвёл очи горе, зашевелил по-детски пухлыми губами.

Потом перевёл потеплевший взор на брюнета.

– Верно, пять, дорогой Гаврила!

И к Ксении:

– Вот какая у нас молодёжь растёт!

– Точнее, уже выросла, – вставил Караванов.

– Недаром они признанные лидеры молодёжного стола Академии фуршетов! – с отеческим восторгом, который трудно – и ни к чему – играть, произнёс Трешнев. – Знакомься наконец! Это Гаврила Бадов, а это Егор Травин. Поэты, модераторы, организаторы литературного процесса… Ещё будут Юра Цветков и Данил Файзов, ну и девчонки… Есть чем гордиться.

Тяжёлые двери, в которые то и дело входили мужчины, женщины, пары – все по большей части среднего возраста, – вдруг широко распахнулись, и на улицу вышел кряжистый бородач в джинсовом комбинезоне и в очках, которого Ксения не раз видела в разных передачах канала «Культура».

– Все здесь! – обрадованно воскликнул Трешнев. – Даже Георгий Орестович Беркутов здесь.

Георгий Орестович подошёл к фуршетчикам и крепко пожал руку Трешневу.

– Ты без Инессы? Она будет?

– Да, я без Инессы, – с нажимом сказал Трешнев. – Я с Ксенией. Знакомься!

– Георгий, можно просто Гоша, – повернулся Беркутов к Ксении. – Чего это вы здесь стоите?! Мороженое уже капает… А там и тарелку можно взять, и шампанское носят. – И вновь к Трешневу: – Так будет Инесса?

– Последний звонок у неё на носу, – с досадой ответил Трешнев. – Зачем тебе Инесса?

– Она мне обещала принести первое издание «Кипарисового ларца». Оказывается, у неё со времён прабабки в семье хранится…

– Ну, коль обещала, значит, принесёт. Слово у Инессы крепкое…

Трешнев явно утрачивал прежнюю уверенность.

Так вот почему он так галантно позвал её сюда. У Инессы – последний звонок.

Мало ей было тех страданий, которые уже перенесла в колледже, где сексапильная Инесса Владиславна преподавала русский язык и литературу!

Эскорт ему нужен! Не может академик-метр д’отель без эскорту!

– Может, действительно, войдём? – спросила Ксения.

– Там и кондиционеры работают, – расширил информацию Беркутов. Затем обратился к Караванову:

– А что, Воля, твой агроном ещё не передумал? Зачем ему книги на белорусском языке?

– Говорит: фамильная реликвия…

Разговор двух интеллектуалов устремился в филологические глубины.

– Пошли! – опять позвала Ксения.

– Надо говорить: не пошли, а пойдём! – полуавтоматически проговорил Трешнев. Мысли его были где-то далеко, за туманами отсутствующего взгляда.

– Тогда я пойду сама! – решительно сказала Ксения.

– Иди, – почти равнодушно напутствовал её Трешнев. – Только учти: там проверяют пригласительные.

– Ничего! Скажу, что пришла с тобой, а ты куришь на улице. – И она направилась к дверям.

– Иди! Иди и помни: все знают, что Трешнев не курит, а только пьёт и ест! – понеслось ей в спину.

Всем существом Ксения понимала, что должна развернуться и навсегда исчезнуть из поля зрения Трешнева, однако ноги, её стройные, изящные ноги – стопа тридцать пять с половиной, и не более! – ножки, с папирусного оттенка, нежным эйлатским загаром – и при том освобождённые даже от стрингов, эти ножки сами несли её в пасть величественно вознесеннаго над премией фуршета.

Смерть на фуршете. Полный текст романа

Оглавление

Меню

По разряду эскорта