Поступь хаоса

8. Нож делает выбор

Три   шага  –   и он   обрушился   на   нас. Я даже повернуться не успел, штобы дать деру, а он уже надо мной, ручищи выставил, за шею сграбастал и впечатал меня в дерево.

– Ты, СКВЕРНА! – проорал он и воткнул мне большие пальцы в горло.

Я царапал его руки, пытался полоснуть ножом, но рюкзак свалился у меня с плеч, свалился и пригвоздил локти к дереву, так што души – не хочу.

Рожа его была – сущий ужас, я ее вовек не забуду, даже если выпутаюсь из всего этого. Кроки отъели ему левое ухо вместе с длинной полосой мяса вдоль всей щеки. Чрез прореху унутри видно зубы, а глаз так и торчит наружу, словно голова надумала взорваться, да почему-то застыла на полпути. На подбородке, на шее – еще раны, одежда рваная, кровь везде – проще сказать, где ее нет, – и я даже заметил крочий зуб, што застрял в развороченной ране на плече.

Я хватал ртом воздух, но воздуха не было. Вы не поверите, как это больно. И мир крутился волчком, а в голове делалось смешно и бултыхалась глупая мыслишка, што нападение крока Аарон так и не пережил и помер, но был так зол, што смерть ему не помешала явиться сюда меня убивать.

– ТЫ   ЧЕМУ   ЛЫБИШЬСЯ? – проревел он, окатив меня брызгами крови, слюней и мяса и еще пуще сдавил мне шею, так што из меня поднялась рвота, да только выйти ей было некуда, и дышать тоже нечем, и все светы и краски мира уже сливались вместе, и я уже умираю и сейчас вот умру.

– АААРГХ! – Аарон вдруг дернул всем телом назад и отпустил меня.

Я рухнул наземь, и вытошнил всё, што было, повсюду кругом, и втянул с хрипом воздуху, сколько никогда в жизни в меня не входило, и так закашлялся, словно никогда уже не перестану. Мэнчины челюсти были сомкнуты на Аароновой лодыжке и грызли ее со всей собачьей силы.

Хороший пес.

Аарон сбил с себя Мэнчи одним ударом; хороший пес улетел в кусты. Оттуда донеслись удар, взвизг и «Тодд?».

Аарон развернулся вновь на меня, а я никак не мог отвести глаз от его рожи – дыры всюду, после такого никто не мог остаться в живых, не бывает такого, невозможно.

Наверное, он и правда мертвый.

– Где знак? – прохрипел он.

Морда его рваная менялась быстро; глаза так и рыскали в панике по сторонам.

Знак? Де… девочка?

Я тоже глянул вокруг. Нет никакой девочки.

Аарон завертелся туда-сюда, услыхал то же, што слышал я: шорох, хруст, бег, тишина улетает прочь от нас, прочь – и, не удостоив меня больше ни взглядом, бросился следом за ней и пропал.

И я остался один.

Вот так, запросто, будто и делать мне здесь вовсе нечего.

Вот ведь идиотский день, а?

– Тодд? – из кустов, хромая, явился Мэнчи.

– Я в порядке, парень, – попробовал сказать я, точнее, выдавить через кашель, но получилось не особо. – В порядке.

Я дышал, а в голову лезли мысли. Они ведь всегда без приглашения лезут, правда?

Может, вот оно и все, а? Может, вот так все и кончится. Это за девочкой пришел Аарон, што бы он там ни имел в виду под «знаком». Город хочет девочку. Это ведь из-за нее у меня в Шуме тишина, а я тут ни при чем. И если Аарон ее получит, и город ее получит, на том все и закончится, верно? У них будет то, што им надо, и все оставят меня в покое, а я смогу вернуться домой, и всё будет как раньше, как было всегда? И… ну да, девочке не повезло, зато Бен и Киллиан останутся живы.

И я останусь.

Так, я все это просто думаю, ладно? Мысли лезут в голову сами, всё, отвяжись.

Просто мысли… што все закончится, как началось.

– Закончится. – Это Мэнчи бормочет длинное слово где-то внизу.

А дальше – крик, жуткий, просто жуткий!.. И это, конечно, поймали девочку, и, стало быть, выбор сделан, так?

Через секунду – еще один крик, но я уже на ногах – даже подумать не успел, – выпростался из рюкзака, согнулся, все еще кашляя, хватанул воздуху – нож в руке, бегом.

Следовать за ними было просто. Аарон ломился через кусты, словно бык, а Шум его так и ревет, а молчание девочки слышно всегда, все время, даже за ее собственными криками, от которых его почему-то еще больнее слышать. Я мчался следом за ними со всех ног, Мэнчи не отставал; и полминуты не прошло, как мы их нагнали, а умный я понятия не имел, што делать дальше. Аарон загнал ее в протоку – ну, на самом деле просто в лужу, по щиколотку глубиной, – и припер спиной к дереву. Держит за оба запястья, а она бьется, дерется с ним, ногами бьет со всей силы, но на лице у нее такой ужас написан, што у меня язык почти отнялся.

– Отпусти ее, – прохрипел я, но меня никто не услышал.

Шум Аарона гремит, полыхает, мечет молнии – он бы меня вряд ли услышал, хоть я и заори. СВЯТАЯ   ЖЕРТВА, и ЗНАК ГОСПОДЕНЬ, и ТРОПОЙ   СВЯТЫХ, и картинки: девочка в Церкви, пьет вино, вкушает гостию, ангел, ангел…

Девочка – жертва.

Аарон ухватил обе ее ручонки в кулак, вытянул веревочный пояс из своей робы и начал вязать запястья. Девочка пнула его туда, куда Мэнчи кусал до нее, и Аарон вытянул ее поперек лица тылом ладони.

– Отпусти ее, – попробовал я еще раз, стараясь говорить погромче.

– Отпусти! – добавил Мэнчи, все еще хромая, но ярясь будьте-нате.

Етьский хороший пес.

Я шагнул вперед. Аарон стоял ко мне спиной, словно ему вообще наплевать, есть там кто или нет. Будто я вовсе даже и не угроза.

– Отпусти ее, – попытался проорать я, да только пуще закашлялся.

Ноль внимания. Как будто меня и нет.

Я должен это сделать. Должен сделать. Черт, черт, черт… я должен это сделать. Должен его убить. Я поднимаю нож. Вот, я уже поднял нож.

Аарон повернулся ко мне – даже не особо быстро, а так, будто его кто по имени окликнул. Он меня видит – а я стою там, словно меня вкопали, нож в руке, высоко, не шевелюсь даже, как чертов трусливый идиот, который я и есть, – а он меня видит и улыбается, и вы не поверите, как жутко на этой рваной роже смотрится улыбка.

– Шум твой выдает тебя, юный Тодд. – Тут он выпустил девочку, которая уже связана и избита, так што бежать даже не пытается.

Аарон делает шаг ко мне.

Я делаю шаг назад (заткнись, ну пожалуйста, просто заткнись).

– Мэр будет огорчен вестью о том, что ты безвременно покинул земную юдоль, мальчик, – еще шаг.

И я – еще шаг. Нож – в воздухе, безо всякого толку.

– Ибо нету Господу дела до труса, – сообщил Аарон. – Не так ли, мальчик?

Левая рука его быстро, змеей, стукнула меня по правой – нож полетел к черту. Своей правой он плашмя отвесил мне оплеуху, сшиб в воду, и вот уже его колени встали мне на грудь, а грабли сдавили горло, штоб уж наверняка, – на сей раз физиономия у меня очутилась под водой, так што дело пошло быстрее.

Я пытался бороться, но проиграл. Проиграл. У меня был шанс, но я проиграл и заслужил все это, и я дерусь, но сил у меня еще меньше прежнего, и я чувствую: еще немного – и всё. Чувствую, как сдаюсь.

Всё.

Всё…

И тут моя рука нащупывает под водой камень. ХРЯСЬ! Я хватаю его и бью Аарона в висок, не успев даже сообразить, што делаю. ХРЯСЬ! И еще раз ХРЯСЬ! И еще.

Сквозь воду я вижу, как он валится с меня вбок, и подымаю голову, давясь водой и хрипя, и вот я уже сижу, и еще раз подымаю камень ударить его, но он почему-то лежит в воде, мордой наполовину под, наполовину над, зубы скалятся сквозь дыру в щеке, и я отползаю от него на заднице, кашляя, плюясь, но он не движется с места, только чуть погружается, не шевелится.

У меня, кажется, порвана гортань, но меня рвет водой, и воздух вроде бы все-таки проникает внутрь.

– Тодд? Тодд? Тодд? – интересуется Мэнчи.

Наскакивает на меня, лижется, лает, юлит, как маленький щен. Я чешу его промеж ух, потому што сказать все равно еще ничего не могу.

А потом мы оба почувствовали тишину и подняли глаза, и над нами стояла она, девочка, руки все еще связаны.

А в руках – нож.

Секунду я сидел, замерши на месте, потом Мэнчи заворчал, и до меня наконец дошло. Еще несколько раз вдохнув и выдохнув, я вынул у нее из пальцев нож и перерезал веревку, которой Аарон связал ей руки. Веревка упала, девочка принялась растирать места, где та врезалась в кожу, – все так же таращась на меня. Все так же молча.

Он знала. Знала, што я не смог.

Черт тебя возьми, подумал я про себя. Черт же тебя возьми.

Она посмотрела на нож. Посмотрела на Аарона, лежащего ничком в луже.

Он дышал. Булькал водой с каждым вдохом – но дышал.

Я взял нож. Девочка посмотрела на меня, на нож, на Аарона и снова на меня.

Што она мне говорит? Штобы я сделал это?

Он лежал там беззащитный и, наверно, уже наконец тонул.

И у меня был нож.

Я встал, упал, потому што у меня кружилась голова, снова встал. Шагнул к нему. Поднял нож. Опять. Она втянула воздух, и я прямо почувствовал, как он остался у нее унутри. «Тодд?» – сказал Мэнчи.

Нож завис над Аароном. Вот он, мой шанс, еще один раз. Еще один раз, и нож у меня в руке, прямо над ним.

Я мог это сделать. Никто во всем Новом свете меня бы не обвинил. Я был в своем праве.

Просто взять и сделать.

Но нож-то – он же не просто вещь. Это выбор, это то, што ты делаешь. Нож говорит «да» или «нет», бить или не бить, умереть или жить. Нож забирает твое решение и бросает в мир, и больше оно к тебе не возвращается.

Аарон должен умереть. Рожа у него порвана, голова разбита, он тонет в мелкой луже, даже не приходя в сознание. Он пытался меня убить, он хотел убить девочку, он устроил смуту в городе, он наверняка натравил мэра на ферму, и из-за этого Бен и Киллиан… Они… Он заслужил смерть. Просто заслужил.

А я не мог опустить нож и доделать начатое.

– Да кто я такой?

Я – Тодд Хьюитт.

Я – самое большое етьское пустое место, известное человеку. И я не могу этого сделать.

Черт же тебя возьми совсем, подумал я еще раз.

– Пошли, – сказал я девочке. – Нужно выбираться отсюда.