Сок грустной молодёжи

Ксения Ремарк. Особая болезнь

Ревнива каждая добродетель в отношении другой, а ревность – ужасная вещь. Даже добродетели могут погибнуть из-за ревности. Кого окружает пламя ревности, тот обращает наконец, подобно скорпиону, отравленное жало на самого себя.

© цитата из книги «Как говорил Заратустра» Фридриха Ницше

Было ли у тебя когда-нибудь такое чувство, что ты думаешь о человеке и у тебя появляется желание, чтобы он тоже о тебе думал? У меня такое чувство постоянно. Я одержима одним человеком и болею им. Меня зовут Катя, мне пятнадцать лет, я учусь в девятом классе и ненавижу свою жизнь. Я не хочу ходить в школу, но хожу туда из-за него. Он прекрасен. Я влюбилась в него этим летом и с тех пор мои чувства к нему растут. Я боюсь признаться ему, потому что он считает меня своим другом. И я знаю какой ответ меня ждет. Я не хочу рушить все и делать себе больно, поэтому я делаю больно тем, кому он делает приятно, потому что он мой. И никто его не заслуживает.

Однажды на первое сентября я впервые осознала, что любовь вызывает во мне жестокость. Мы с классом стояли на линейке, все были нарядные, особенно он. Егор был в белой рубашке, которая обтягивала его мощную грудь и крепкие мускулы. Как сейчас помню, во что он был одет. Синий тонкий галстук, который он надел, наверное, в первый и последний раз. Черные обтягивающие штаны и белые спортивные кроссовки, за которые его наругала наша классная руководительница. Он стоял во второй ширинге за другом, держал руки в карманах и разговаривал с ребятами. Я любила подслушивать его разговоры, отчасти, потому что с ума сходила от его грубого низкого голоса. Мы с ним были хорошими друзьями с первого класса, но в тот момент у меня был план стать его лучшим другом, чтобы завоевать его сердце. Казалось, проще простого, но помехой для этого постоянно являются какие-нибудь девчонки, которые вьются возле него из-за его красоты. Егор не понимает, что они не достойны его, он слишком хорош для всех, даже для меня. Я понимаю, что я самая обычная девушка, которая идеализирует предмет своего воздыхания. Но эти тупые курицы даже не догадываются насколько он высоко для них. Мне бы хотелось стать лучше для него, но я никогда не стану. Я не смогу быть его. Никогда. Я думала об этом и смотрела на него. Он заметил мой печальный взгляд и спросил: «Ты чего такая грустная?»

– Просто задумалась, – ответила я с улыбкой, на самом деле я сильно испугалась, потому что не хотела, чтобы он увидел, как я на него пялюсь. Я играла роль «мне до тебя нет дела», но очень плохо.

– Не переживай только, последний год остался, а потом свобода, – он поддержал меня улыбкой. Я согласилась с ним, хотя меня это нисколько не радовало, ведь когда мы закончим школу, то наверняка расстанемся, и я не смогу видеть его так часто. После линейки мы пошли в наш класс. Егор сидел прямо за мной, на третьей парте третьего ряда. Мы часто давали друг другу списывать. Я ему русский, он мне математику. От этого наша дружба была еще крепче. Наша классная что-то рассказала, а потом мы с ребятами решили пойти гулять. Пока все ребята собирались, началась суета и я в один момент заметила, как Егор разговаривает с одной девушкой из параллельного класса. Они стояли в коридоре и о чем-то оживленно общались. Я заметила, как он стесняется и меня это напрягло. Эта девчонка была раскрепощенной рядом с ним. Она улыбалась и смотрела ему в глаза. Мне было очень неприятно это видеть, но я продолжала пялиться на них. Вскоре Егор это заметил, и я жестом показала, что нам пора. Он кивнул и распрощался с ней. Когда она уходила мы переглянулись, и я сразу увидела в ее взгляде двуличие и стервозность, хотя до этого она строила из себя приветливую милашку. Я захотела дать ей в морду, за то, что она похотливо смотрела на него. Вылитая стерва. Меня не проведешь. Это я точно знаю. У меня есть детектор стервозности, и она минимум на семьдесят процентов стерва. «Нужно держать ее подальше от Егора» – подумала я.

– Кто это? – спросила я.

– Марина из «Б» класса, – ответил он.

– И что она хотела?

– Ничего, просто общались.

Он не придал этому моменту значения, но я уже тогда поняла, что пожалею о том, что это случилось. Зря, я выпустила его из виду и дала пообщаться с этой Мариной. Все было бы иначе, если бы они не подружились.

Когда мы пошли гулять с одноклассниками, все было как раньше. Он был только моим, из всех девочек лучше и чаще он общался только со мной, в основной он держался толпой с парнями. Они шли спереди, а девчонки сзади. Я хорошо общалась с девочками, но никто из них не знал, что я влюблена в Егора. Хотя даже если бы и знали, сказали, что у меня нет шансов. Я знаю какие девушки ему нравятся. Стройные, но не худые, с длинными волосами, с круглым, чистым, милым личиком и чтобы все были очень приочень женственными. Словом, я не такая. У меня каре, лицо овальное, лоб широкий, синяки под глазами, из-за этого мое лицо чаще грустное. Я вовсе не смахиваю на милашку. К тому же я худая и грудью не вышла, к слову он никогда не смотрел на мою грудь, даже невзначай. Для меня странно было когда он говорил мне, что я красивая. Мне было безумно приятно это слышать, но я сильно стеснялась. А странно мне было, потому что я не его типаж. Поэтому, когда он такое говорил, я думала, что возможно у меня есть шанс быть с ним.

Мысли о нем не покидали мою голову никогда. Я начала дышать им. Когда его не было, я спасалась мечтами. Мне было хорошо, сначала. Любовь вдохновляла меня на искусство и различные поступки. Я начала петь вслух. Раньше я совсем не умела петь, но песни о любви открыли меня и от счастья я начинала подпевать. Сердце требовало высказываться о своих переживаниях, и я могла это делать только когда пою. Я пела, когда дома никогда не было, мне нравилось это, так как становилось легче в груди. Сейчас я играю на укулеле и пою каверы любимых песен. Музыка спасала меня, а иногда добивала, но все же я больше считала ее своим другом.

Учебный год начался неприятно. Если летом я была уверена, что Егор мне просто нравится и мы могли как ни в чем не бывало гулять дни и ночи напролет, то осенью все стало хуже. Из-за школы мы уже не могли так часто гулять, но мы всегда виделись в школе, где мы были близки, от чего всегда был трепет внутри и тело наполнялось приятным теплом. Когда мы на перемене сидели вдвоем и о чем-то разговаривали, я чувствовала, как у меня сильно потеют ладони, я начинала нервничать, потому что мое тело начало странно себя вести. Как-то раз мы очень близко сидели на скамейке, и я почувствовала жар в груди. Сердце словно горело и горячий воск стекал мне между ног. Так я впервые почувствовала страсть к Егору. Он нравился мне как мужчина, которому я могла бы спокойно подарить свою девственность. Жаль, что он этого не знает. Я думаю, ему было бы приятно.

Приходя домой со школы, я обдумывала все действия, которые совершал Егор по отношению ко мне. Я хотела найти скрытый смысл во всем что он делает, хотя я понимала, что он делает все недвусмысленно. Это моя фантазия любила заставлять меня думать о том, что он посмотрел как-то необычно мне в глаза, будто молча сказал, что любит меня. Мне нравились эти выдумки и ужасно то, что я в них поверила. Я придумала себе то, что нравлюсь ему, но он тоже не может мне это рассказать, потому что боится. Все признаки указывали мне на это, и я уверовала в лучшее. Это было глупо с моей стороны, но тогда я этого не замечала. Однажды в середине сентября я снова заметила, как Егор общается с этой проклятой Мариной. Они стояли у окна и смотрели на улицу, меня насторожило, что они общаются очень тихо, когда вокруг такой шум, а они что-то шепчут друг другу. Это было странно, но еще больше меня расстроило то, как он смотрел на нее. Как на новую машину, которую он собирается купить, но еще пока приценивается. Он никогда на меня так не смотрел. В сердце кольнуло, словно Егор воткнул туда иголку, будто она подушка для булавок. Да Егор, я подержу, но все равно тебе ее отдам и булавок в придачу. Мне пришлось постараться сделать вид, будто я их не замечаю, хотя мне очень хотелось подойти к ним и вмешаться в их разговор. Если бы у меня была такая подруга, которой можно было бы рассказать о том, как я ненавижу эту Марину, мы бы с ней вместе весело поливали ее грязью за спиной. Тогда я поняла, что вымещать на кого-то свою злобу приносит мне удовольствие.

Вообще я могла бы рассказать о своей проблеме маме или бабушке, они как женщины бы поняли меня и возможно дали дельный совет, но я так не могу. Кто вообще в здравом уме может себе представить как делится переживаниями с мамой? Не с той мамой, которая «Доча у тебя все хорошо?» а с «Что за бардак опять в комнате?». Я, например не смогу языком повернуть в ту сторону, чтобы сказать: «Мам мне нравится один мальчик, а он не обращает на меня внимание». Фу, мерзость какая. Моя мама сказала бы, что это все гормоны и что это пройдет. Но если это не пройдет? А что, если любовь доведет меня до чего-то агрессивного, запрещенного, маниакального? Я и подумать не могла на тот момент, что любовь сведет меня с ума. В плохом смысле.