Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Про питонцев
– Я Земляяяя! Я своих провожаааю питоНце…
– Стоп, стоп, стоп! – мое вдохновенное пение прервала Елена Евгеньевна, руководительница детского хора Дворца пионеров и школьников. Школьников – это про меня, потому, что я еще совсем не пионерка, мне только восемь лет, и я командир(ка) октябрятской звездочки.
– Детка, я в четвертый раз тебе повторяю: не питоНцев, а питоММММцев! Понимаешь? Пи-то-ММММ-цев! В последний раз начинаем, но если ты опять споешь про своих питоНННцев, то вместо тебя будет солировать Валя Сазонова.
Сазониха шагнула вперед, стрельнув в меня своими аккуратными глазами под аккуратным чубчиком. У нее все было аккуратным. И бантики всегда аккуратно завязаны и никогда не сползали по хвостику, а гольфы не сползали по ноге, и вообще она вся такая отличница и правильница, что нам всем ее постоянно ставили в пример. Противная эта Валька.
Ну уж нет! Я буду сама солировать эту песню! Опустив глаза, подтянула дурацкий сползший гольф и пробубнила:
– Извините, Елена Евгеньевна. Давайте попробуем еще раз. Я запомнила…
На пятый раз я правильно спела «питомммцев», и хор вовремя подхватил, и руками я сделала как велела Елена Евгеньевна – «широко и вверх» – на словах «Я – Земля!».
С репетиции я бежала в детский сад за младшей сестрой, шепотом напевая: «яяя земляяяяяя, я своиииих проважаю питомммммммммммцев! Сыновей, дочерей!» Завтра концерт. Во дворце культуры имени Ленина. Белые банты, гольфы свои. Платья нам выдадут одинаковые, хоровые. Бордовые, с белыми воротниками. Юбочка в складочки, поясок кожаный… На моем платье с внутренней стороны ворот ника написаны мое имя и фамилия. И никакая Сазониха не будет солировать!
– «Я Земляяяяяяяяяяя!.. Я своих провожаю питомммм»…
– Здрасьте, Алексанниванна! – запыхавшись, сказала я воспиталке.
– Здравствуй, здравствуй.
– Я за Риткой!
– А мама где?
– Мама задержится на работе. У них там сабантуй! – радостно сообщила я, пытаясь заглянуть в группу, где копошились малявки.
– Что у мамы? – подняла брови воспитательница.
– Сабантуй! – повторила я, в очередной раз удивившись, что некоторым взрослым, даже воспитательницам и учительницам, нужно повторять по несколько раз. Они не понимают. Ну конечно, не понимают, а иначе зачем бы они переспрашивали.
– Завтра праздник, и мамин отдел будет отмечать после работы. Сабантуй. Мне велели забрать Ритку.
– Не Ритку, а Риту, – машинально поправила Алексанниванна и, улыбнувшись, спросила: – А папа где?
– Он играет! – выпалила я.
– Во что? – изумилась воспитательница.
– Что «во что»? – переспросила я.
– Во что папа играет, – пояснила Алексанниванна.
– Ааа, он играет на трубе в оркестре. У него халтура, – сообщила я.
Алексанниванна переглянулась с нянечкой Ольгой Андреевной, которая вышла со стаканом компота в руках. Ольга Андреевна была похожа на куклу, которая сидела у бабушки на самоваре. Круглолицая, румяная, как булочки, которыми она подкармливала и воспитателей, и детишек в детском саду. На ее многослойной шее, прямо из-под горла, выглядывали крупные янтарные бусы. Брови и ресницы такого же цвета, как волосы, – белесые, словно мукой присыпанные. На голове белая косынка, завязанная спереди на лбу. Ну точь-в-точь как у куклы на самоваре. Она была большая. Вся. Руки в мягких ямочках. Грудь шла впереди нее, прикрытая белоснежным накрахмаленным фартуком…
– Ты моя деточка любимая, – заулыбалась Ольга Андреевна.
Я тоже ходила в этот детский сад, когда была маленькой, а сейчас я учусь в школе. В третьем классе. Нас скоро будут принимать в пионеры, а садик – для малышни. Ольга Андреевна была и моей нянечкой тоже, а теперь и Риткиной. Только она позволяла мне не есть холодный рисовый молочный суп с противными пенками. Только она позволяла мне не есть бутерброд с маслом и чаем на ужин. «Слижи масло, булку можешь не есть, чаем запей и иди, горе мое луковое», – говорила она. Я, давясь, слизывала масло, запивала остывшим чаем и, счастливая, вылетала из-за стола. Я совсем не любила есть. Совсем!
– Ольга Андреевна! – я бросилась к ней. Она обняла меня и поцеловала в макушку.
– На вот, твой любимый компотик из сухофруктов! – она протянула стакан, и я с удовольствием одним махом выпила сразу почти половину. Тыльной стороной ладошки вытерла рот и только тогда сказала:
– Ой, спасибо, Ольга Андреевна!
– На здоровье, солнышко, на здоровье! – улыбнулась моя нянечка и ловко поправила мне ленты на хвостах. – Что-то ты к нам не забегаешь? Как учишься?
– Ой, Ольга Андреевна! Некогда мне – я завтра пою во Дворце культуры Ленина! Солирую! А еще у меня танцы, пианино и плаванье!
Ольга Андреевна прижала меня к себе, и я почувствовала знакомый запах ванили, детского мыла, кухни и чего-то еще, чем пахли только Ольга Андреевна и моя бабушка.
– Ты можешь передать маме, чтобы она позвонила мне сегодня? – сказала Алексанниванна.
– Могу, но она, наверное, поздно придет.
– Тогда передай ей, что это срочно. У нас в саду педикулез. Запомнишь?
– Кто? Какой Педикулез? Это новенький? – спросила я.
– Ты маме так скажи, и пусть она мне позвонит, – засмеялась Алексанниванна.
– Хорошо. Педикулез. Педикулез.
Тут из группы вылетела моя младшая сестра Ритка. С воплем:
– У меня воооосииии! – она повисла у меня на шее.
– Чтоооо???
– Воси! – улыбалась Ритка. – Ты то, не наес, то такое воси?
– Воши? – я смотрела на воспитательницу.
– Не воши, а вши, – вздохнула она. – Это и есть педикулез. Завтра будут проводить дезинфекцию, ну, мыть все и чистить в группе, а после праздников у нас все будет опять в порядке. Вот на, – она протянула мне записку, – передай маме. Договорились?
– Договорились! – кивнула я, помогая Ритке надеть куртку.
– Алексанниванна, а что такое «питомцев»? – спросила я, кладя записку в карман школьного фартука.
– Питомцы – это… это животные, о которых заботятся люди, – сказала Алексанниванна, но в это время пришли чьи-то родители забирать своих детей, и она повторила: – Не забудь передать записку маме!
– До свидания! – почти хором сказали мы с сестрой и вышли из раздевалки.
Ритка шла подпрыгивая, держась за мою руку. Я боялась забыть слово «педикулез» – и повторяла его про себя, не слушая сестру. Когда мы пришли домой, бабушка нас уже ждала у калитки.
– Бааа, у нее в саду Педикулез! – выдохнула я.
– Что у нее в саду? Педикулез? – повторила бабушка за мной слово в слово. Взрослые! Все время переспрашивают.
– У меня воси! – важно сказала Ритка.
– Боже мой! – всплеснула руками бабушка и стала перебирать Риткины волосы. – Кто тебе сказал?
– Миси-сйя! Она нас сех плавиляйа, и сказайа у всей гуппы воси!
– Педикулез – это и есть воши! – авторитетно сообщила я, вспомнив слова Алексанниванны.
– Боже мой! – опять всплеснула руками бабушка и скомандовала: – Раздеваться и обе в душ! Немедленно. Одежду давайте сюда, я постираю, и головы ваши надо намазать!
– Чем? – спросила я.
– Тем? – повторила Ритка.
– Керосином! – ответила бабушка и направилась к телефону.
– Не буду голову керосином, – завыла я, – у меня завтра концерт! Я не могу керосином!
– А если и у тебя вши заведутся? – спросила бабушка, крутя телефонный диск и обмахиваясь передником.
– Не заведутся! Не заведутся! – сказала я и топнула ногой.
– Я тебе сейчас топну! Что это за новости такие? На бабушку топать! – Але, Нину Семенну, пожалуйста, попросите. Спасибо… Нина, Риту забрали из сада, у них там в группе вши… У всех детей… Воспитательница.
– Записку вот, записку она мне передала, – я достала бумажку и протянула бабушке.
Она кивнула и, поправив очки, принялась читать. – Нина, давай домой, я их обеих сама не выкупаю, и надо керосином головы им намазать или, еще лучше, постричь!
– Я не буду стричься, у меня вообще нет ничего. Ритку стригите! – заныла я, а Ритка подхватила: – И я не буду стьиття! Нибуду! У меня воси!
– Давай, мы тебя ждем, – бабушка положила трубку на место и опять всплеснула руками: – Пойди ко мне, заинька, бабушка посмотрит, что у тебя там за «воси» такие.
– Алесанниванна казяла, сто у нас воси у фсех. Их в гуппу пинес Саска-тиган.
– Сашка-цыган?
– Аха, – подтвердила Ритка, прыгая на одной ножке.
– Да, что это за беда такая! Стой, стрекоза! – причитала бабушка, подслеповато разглядывая Риткины волосы.
– Бааа, у меня завтра концерт. Я выступаю во дворце имени Ленина. Пою про: «Я Земляяяяяяяя, я своих провожаю питон… мцев!» – похвалилась я…
Мама примчалась, запыхавшись, пробежала записку глазами, позвонила Алексанниванне. Вначале нахмурилась, потом улыбнулась, потом рассмеялась, сказав: «сабантуй» и «халтура»…
А потом наши с Риткой головы намазали вонючим керосином, прочесали густой расческой с мелкими зубчиками, надели нам на головы платки и велели сидеть так целый час. Задыхаясь от запаха, я наблюдала, как Ритка лепит куличики в песочнице во дворе. Я вспомнила про питомцев и задумалась. «Если Алексанниванна сказала, что питомцы – это животные, о которых заботятся люди, то почему «Я – Земля» провожает их «до самого Солнца» и называет «сыновьями и дочерьми».
– Ба, а что такое питомцы? – спросила я у стиравшей наши одежки в тазу бабушки.
– Питомцы? А где ты слышала?
– Ну, я пою: «Я – Земля! Я своих провожаю питоМММцев! Сыновей, дочерей!»
– Ааа, ну, в этой песне речь идет о детях Земли.
– А животные?
– Какие животные?
– Алексанниванна сказала, что питомцы – это животные, о которых заботятся люди.
– Так тоже правильно, – согласилась бабушка, отряхивая мыльную пену с рук. – Подлей-ка мне кипяточка.
– Чешется, – заныла я и начала шкрябать голову через платок.
– Потерпи чуток, совсем немножко осталось. Нина, – крикнула бабушка маме, – ты постели у них поснимала?
– Я уже их поменяла, постелила все чистое. А эти сложила – надо отдать в прачку или выварить? – сомневалась мама.
– В прачку – там и выварят, и на больших машинах прогладят – продезинфицируют, – уверенно кивнула бабушка.
– Во, Алексанниванна сказала, что Риткину группу завтра про-ди-фи-рин-цируют тоже! Маааа, давай снимаааать, – заныла я. Керосин «кусал» голову. Под платком было жарко и оооочень воняло.
– Я сейчас выкупаю Риту, а потом тебя, – сказала мама, вынося большую сумку с грязным постельным бельем в коридор…
Одуревшая от впечатлений и запаха керосина, уставшая от горячего, «как только можешь терпеть!» душа, я легла в чистую постель. Закрыла глаза и подумала: «Если сыновья и дочерья – питомцы, и животные тоже питомцы, то я тогда тоже, выходит, питомка?»
Додумать эту мысль я уже не смогла.
На стуле висели белые гольфы, а скрученные в тугие ролики гофрированные белые ленты лежали на столе. Всю ночь мне снились воши и питонцы… А завтра я спою лучше, чем Валька Сазонова!
Питоммммцы!
