Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1. О «рукотворном» и «намеренном» голоде
Теме голода 1932–1933 годов посвящено больше страниц «Кровавых земель», чем другим событиям того времени. Сам Снайдер никогда не занимался исследованием вопроса о голоде, однако пришел к выводу, противоречащему мнению тех специалистов, которых он сам же цитирует: голод был «намеренным», «рукотворным». Далее мы представим мнения этих специалистов.
В ходе исследования точки зрения Снайдера о голоде и доказательства неверности его суждения мы также рассмотрим и оспорим работы специалистов, движимых не стремлением к объективности и желанием раскрыть правду, но идеологической приверженностью антикоммунизму и украинскому национализму.
На протяжении всей первой главы «Кровавых земель» Снайдер отстаивает тезис о том, что голод был намеренным. Все это не правда. Более того, Снайдер знает, что это неверно, поскольку единодушный вывод всех специалистов, изучавших этот вопрос, состоит в том, что голод был периодическим явлением, вызванным погодными условиями и болезнями растений. Снайдер цитирует работы этих исследователей. Но он ни разу не сообщает своим читателям, что специалисты полностью отвергают идею «намеренного голода» – центральную в книге Снайдера.
Существует два различных, хотя и связанных положения в аргументации тезиса о «рукотворном голоде». Во-первых, утверждается, что советское правительство, точнее, Сталин преднамеренно «убил» несколько миллионов человек, в основном украинских крестьян, умерших от голода.
Предполагаемые причины этого «убийства» различаются. Иногда утверждается, что голод был использован для подавления украинского национализма. В другом случае предполагается, что советское правительство решило экспортировать зерно для обеспечения своей программы форсированной индустриализации, полностью осознавая, что это повлечет за собой гибель миллионов людей от голода. Эти два объяснения не являются взаимоисключающими и часто выдвигаются непоследовательным образом, и их непоследовательность связана главным образом с тем, что не существует ни малейшего доказательства в поддержку любого из них.
В качестве предисловия к нашей детальной критике первой главы «Кровавых земель» Снайдера приведем следующие выдержки из его статей во влиятельных американских и британских интеллектуальных журналах. Эти выдержки свидетельствуют о том, что Снайдер продвигает свою ложную идею с большой энергией и настойчивостью. Некоторые фразы были выделены для удобства читателей.
«Еврейские коммунистические партизаны в Беларусии или на Украине представляются, несомненно, героями, являвшимися врагами нацистов и мстителями за свои семьи. Однако их наследие становится менее однозначным, если учитывать тот факт, что они с оружием в руках защищали систему, которая десять лет назад убила 3,5 миллиона украинцев и столько же казахов при помощи голода и миллион других советских граждан во время казней в 1937–1938 годов. (2004-2)
Советы скрывали массовые расстрелы в темных лесах и фальсифицировали документацию по тем регионам, в которых они морили голодом людей до смерти… (2009-2)
…Политика Советов, которая убивала людей непосредственно и целенаправленно, при помощи голода… (2009-2)
Из сталинских кампаний массовых убийств две были самыми значительными: голод, бывший следствием коллективизации 1930–1933 гг., и Большой террор 1937–1938 гг. Остается неясным, был ли казахский голод 1930–1932 гг. преднамеренно организованным, хотя ясно, что более миллиона казахов умерли от голода. Бесспорно установлено, что Сталин намеренно морил голодом советских украинцев зимой 1932–1933 гг. Среди советских документов имеется ряд распоряжений, сделанных в октябре – декабре 1932 года, содержащих явный злой умысел и намерение убийства. В итоге погибло более трех миллионов жителей советской Украины (2009-2)».
Снайдер утверждает, что «погибло более миллионов казахов». В предыдущей выдержке из той же статьи Снайдер приводит данные о «3,5 миллиона украинцев и стольких же казахах».
«…Миллионы украинцев были намеренно заморены голодом Сталиным. (2009-2)
Гитлера и Сталина объединяло внимание к Украине как к источнику продовольствия. Оба хотели контролировать и эксплуатировать эту богатую житницу, оба организовали политический голод: Сталин – во всей стране, Гитлер – в городах и лагерях военнопленных. (2009-2)
Голод, конечно же, случился, и он был намеренным. (2010-1)
Он грозил местным чиновникам ГУЛАГом, заставляя их отбирать зерно у голодающих; он закрыл границы республики, чтобы они не могли просить продовольствие в других частях Советского Союза. (2010-1)
…Голодание трех миллионов жителей Советской Украины, организованное сталинским режимом…
Помимо того, что сталинская политика коллективизации – захвата государством сельскохозяйственных угодий и принуждения крестьян к работе – принесла в начале 1930-х гг. огромные страдания людям по всему СССР, Сталин принял сознательное решение об изъятии хлеба и скота, повлекшее за собой смерть трех миллионов человек на Украине. Эти люди не должны были умереть. Некоторые из самых ужасных убийств произошли в Юго-Восточной Украине, где Сталин сейчас прославляется и где Янукович имеет политическую поддержку. Голод разрушил традиционное сельское общество этого региона, многих убив, других деморализовав, и дал возможность поселиться здесь людям из-за пределов Украины, в основном русским, некоторые из которых унаследовали дома умерших от голода. Таким образом, культ Сталина на Украине – это не пустой символ, это знак активной идентификации с человеком, который воплотил свою власть над Украиной в кампанию смерти. (2010-2)
Теперь, после 20 лет обсуждения советских документов, мы знаем, что в 1932 г. Сталин сознательно превратил вызванный коллективизацией на Украине голод в политически мотивированную кампанию организованного голодомора. (2010-5)
Из тех, кто голодал, 3,3 миллиона жителей Советской Украины, погибших в 1932 и 1933 гг., стали жертвами политики преднамеренного убийства по национальному признаку. (2011-1)
Сталин реквизировал зерно в Советской Украине, зная, что такая политика может убить миллионы (2011-1)».
В этих популярных статьях Снайдер волен выдвигать обвинения в «организованном голоде» и «массовых убийствах» без ссылки на какие-либо свидетельства. Однако в «Кровавых землях» он наконец должен был представить свои «доказательства» на суд читателей. Его аргументы подробно рассмотрены в первой главе нашей книги; там же продемонстрирован их мошеннический характер.
С 1950-х гг. украинские националистические организации утверждали, что Сталин и большевистские лидеры целенаправленно морили голодом Украину, чтобы сломить ее национальный дух. Те же самые националистические группы вторглись на территорию СССР вместе с нацистами и сотрудничали с ними при совершении массовых убийств, по крайней мере, сотен тысяч советских граждан – в основном других украинцев, поскольку они действовали главным образом на территории Украины, а также евреев. Они также устроили «Волынскую резню» – массовое убийство 50 000–100 000 польских крестьян в рамках проводимой ими этнической чистки. Это малоизвестный холокост, который привлек к себе внимание только после распада СССР и Восточного блока. Их версия голода, который они называют «голодомором» или «преднамеренным убийством посредством голодной смерти», хорошо известна на Западе благодаря книге Роберта Конквеста (Robert Conquest) «Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом», вышедшей в 1986 году. Как будет видно далее, Конквест отказался от своих первоначальных высказываний.
Утверждение Конквеста, что голод был организован намеренно и направлен против украинцев, вылилось в определение этих действий как «голодомор», хотя этот термин в 1980-х еще не использовался. Советские эксперты-антикоммунисты отрицали голодомор на момент публикации книги.
«Нет доказательств, что голод был намеренно обращен против украинского населения, – сказал Александр Даллин из Стендфорда, основатель современной советологии. – Это противоречило бы всему, что мы знаем, – в этом нет смысла».
«Это ерунда, чепуха, – заявил Мойша Левин (Moshe Lewin) из университета Пенсильвании, чья книга “Русские крестьяне и советская власть” явилась прорывом в социальной истории. – Я антисталинист, но я не понимаю, как эта теория “геноцида” сочетается с тем, что мы знаем. Она нагоняет ужас, нагоняет ужас до тех пор, пока не становится патологией».
«Я категорически это отрицаю, – сказала Линн Виола из Бингемтонского университета (государственного университета Нью-Йорка), которая была первым историком, работавшим с Московским центральным государственным архивом по теме коллективизации. – Почему, во имя всего святого, это параноидальное государство намеренно организовало голод, если оно было напугано надвигающейся войной [с Германией]?»
Эти ведущие советологи отзываются о Конквесте как об идеологе, работа которого отстала от него самого. Но Даллин кажется либеральным исключением из плеяды поколения ученых с жесткими взглядами, в то время как Левин и Виола работают с самыми современными данными по этому периоду. При изучении советской истории в стране, где моральная устойчивость и объективность значат меньше, чем линия партии, где радикальные антикоммунисты все еще возглавляют престижные институты и важнейшие департаменты, книга Конквеста может выжить, не подвергаясь особой критике.
«Он никудышный исследователь», – сказала советолог-ветеран Роберта Маннинг (Roberta Manning) из Бостонского университета. – Ему не хватает источников, он все путает».
В своем вежливом, но определенно негативном отзыве о книге Конквеста в «Лондонском книжном обозрении» («London Review of Books») в 1987 году американский исследователь советской истории Д. Арч Гетти (J. Arch Getty) писал:
«Гипотеза, источники и свидетельства Конквеста не новы. Несомненно, два года назад он сам выдвинул свою точку зрения в работе, спонсированной Американским институтом предпринимательства. Однако со времен холодной войны в историю голода верили украинские эмигранты на Западе. Большинство данных заимствовано Конквестом именно из работ того времени, например: “Украинская голгофа” (1953), “Черные дела Кремля” (1953), “Коммунизм – враг человечества” (1955). Таким образом, книга Конквеста добавит научной значимости теории, которую не поддерживали беспартийные ученые за пределами круга отреченных. В сегодняшней консервативной политической среде, с ее дискурсом о “злой империи”, книга должна стать популярной».
Несмотря на все усилия, украинские исследователи не смогли найти никаких документальных свидетельств в поддержку их (и Конквеста) заявлений об организованном голоде. На самом деле огромное число архивных документов, часть которых издана в английском переводе в сборнике Библиотеки конгресса «Revelations from the Russian Archives» («Открытие российских архивов»), ясно дает понять, что никакого организованного голода не было.
Тем не менее «голодомор» теперь является основополагающим мифом национальной идентичности, он поддерживается государственной властью независимой Украины и преподается в обязательном порядке как исторический факт в украинских школах. Несколько статей ведущего мирового специалиста по голоду 1932–1933 годов Марка Таугера из Университета Западной Виргинии, чьи выводы противоречат украинскому националистическому нарративу, только начали появляться в русских – но не в украинских – изданиях.
Даже Роберт Конквест отказался от своих первоначальных высказываний о том, что голод был организованным. Это продемонстрировали Дэвис и Уиткрофт:
«Наш взгляд на Сталина и голод близок к позиции Роберта Конквеста, который ранее считался ярым поборником идеи, что Сталин преднамеренно организовал голод и фактически осуществил геноцид. В 2003 г. доктор Конквест написал нам, что больше он не придерживается того мнения, что “Сталин умышленно создал голод 1933 г. Нет. Я утверждаю, что, столкнувшись с надвигающимся голодом, он мог помешать ему, но поставил «советские интересы» выше нужд голодающих людей, тем самым сознательно содействуя голоду”». (Выделено мной. – Г.Ф.)
Тем не менее тезис о «рукотворном голоде» продолжает преподноситься либо как установленный факт (так делает Снайдер), либо как одна из правдоподобных теорий.
В 1995 году Дэвис, Таугер и Уиткрофт таким образом изложили свои выводы о голоде:
«Поэтому мы приходим к таким выводам:
1. Все запасы, находившиеся в распоряжении составителей плана, – два секретных хлебных фонда – Непфонд и Мобфонд, или Госфонд, вместе с “промежуточными запасами”, хранившимися в организациях, ответственных за сбор зерна, – составляли на 1 июля 1933 г. менее чем 2 млн тонн (1,997 млн тонн согласно самым высоким официальным цифрам). Продолжительные усилия Сталина и Политбюро, направленные на создание надежных запасов хлеба (в дополнение к “промежуточными запасам”), насчитывающих 2–3 млн тонн или более, завершились почти полной неудачей.
2. Нам неизвестно количество зерна, сохранявшееся организациями-потребителями, особенно Красной армией, но мы полагаем, что “потребительские запасы” не повлияли бы существенно на общую картину.
3. Эти выводы, конечно, не освобождают Сталина от ответственности за голод. Очень трудно, если вообще возможно, оценить, какую именно часть запасов зерна, доступных весной 1933 г., Сталин мог использовать для того, чтобы накормить голодающих крестьян. Государство было монопольным поставщиком хлеба для городов и армии; если резервы этой монопольной системы, которые были рассчитаны на четыре – шесть недель поставок, были бы истощены, это привело бы к массовому голоду, эпидемиям и беспорядкам в городах. Тем не менее кажется бесспорным, что если бы Сталин позволил себе небольшой степени риск по отношению к этим запасам весной и летом 1933 года, то сотни тысяч, а возможно, миллионы жизней могли быть спасены. Если говорить о более отдаленной перспективе, то, при условии большей открытости информации о голоде, международная помощь, несомненно, облегчила бы несчастье. И если бы Сталин был дальновиднее, сельскохозяйственный кризис 1932–1933 гг. можно было бы смягчить и, возможно, даже вообще избежать его. Но Сталин не накопил огромных запасов зерна за предшествовавшие годы. Напротив, ему не удалось достичь уровня, которого он настоятельно требовал с 1929 г.»
В своей основной работе по данному вопросу, опубликованной в 2004 году, Дэвис и Уиткрофт так сформулировали свои выводы:
«Наше исследование голода привело нас к выводам, которые сильно отличаются от выводов Р. Конквеста. Он считает, что Сталину “нужен был голод”, что “Советы не хотели успеха в борьбе с голодом” и что голод на Украине был “вызван умышленно ради него самого”. Это приводит Конквеста к скоропалительному обобщению: “Главный урок, по-видимому, заключается в том, что коммунистическая идеология давала мотивацию к беспрецедентному массовому истреблению мужчин, женщин и детей”.
Мы отнюдь не снимаем со Сталина ответственности за голод. Он проводил в отношении крестьян безжалостную и жестокую политику. Однако на страницах этой книги мы попытались показать, как советское руководство боролось с кризисом, отчасти вызванным его ошибочными политическими решениями, но тем не менее неожиданным и нежеланным. Истоки голода кроются не просто в том, что советская сельскохозяйственная политика вытекала из большевистской идеологии, хотя идеология сыграла свою роль. Эта политика формировалась под влиянием дореволюционного прошлого России, опыта Гражданской войны, международного положения, суровых природно-климатических условий, а также принципов работы советской системы при Сталине. Ее определяли люди, не слишком образованные, имевшие весьма ограниченные познания в области сельского хозяйства. А главное, она была подчинена идее стремительной индустриализации крестьянской страны».
Среди соавторов процитированной книги нет Марка Таугера. Из трех упомянутых ученых он единственный посвятил свою профессиональную карьеру исследованию голода как явления вообще, и особенно голода в России 1932–1933 годов. В рецензии на книгу Дэвиса и Уиткрофта Таугер резюмирует их выводы и высказывает некоторые критические замечания на их счет.
«Популярные СМИ и большинство историков на протяжении десятилетий писали о масштабном голоде, поразившем в начале 1930-х годов большую часть СССР как о “рукотворном и часто даже как о “геноциде”, который Сталин умышленно учинил чтобы истребить украинцев и ряд других национальных групп. Самым известным изложением такой точки зрения стала вышедшая 20 лет назад книга “Жатва скорби”, принадлежащая перу плодовитого (и проблематичного) историка Роберта Конквеста. Ее отражение легко обнаружить в документальных фильмах о Сталине, демонстрировавшихся по ТВ-каналу “История”, во многих учебниках по истории советской, западной и даже мировой цивилизации и во многих книгах, посвященных сталинизму, истории голода и геноциду.
Такие воззрения, однако, ошибочны. Разразившийся голод не ограничивался территорией Украины или только сельскими районами СССР, он не носил существенно или исключительно рукотворный характер, а намерения Сталина и других советских руководителей были далеки от того, чтобы сотворить подобную катастрофу. Небольшая, но все пополняющаяся литература, которая опирается на новые архивные документы и критический подход к другим источникам, показывает порочность трактовки голода как “геноцида” или как следствия “преднамеренной” политики и выстраивает альтернативную интерпретацию. Рецензируемая книга “Годы голода” Роберта У. Дэвиса и Стивена Уиткрофта – самая новая и самая значительная из таких ревизионистских интерпретаций. В ней представлено больше свидетельств, чем в любых предыдущих исследованиях, в которых на документальной основе показаны намерения советских руководителей и характер аграрного и сельскохозяйственного кризиса тех лет».
Таугер также высказывает некоторые серьезные критические замечания в адрес книги Дэвиса и Уиткрофта:
«Во-вторых, в книге все еще неудовлетворительно объясняется, почему голод случился именно тогда, когда случился, и особенно почему он закончился. Главы, посвященные сельскому хозяйству и заготовкам 1933 года – несомненно, решающего сельскохозяйственного года, поскольку именно тогда голод в основном прекратился, – существенно короче, чем главы, рассказывающие о 1931 и 1932 годах, и носят весьма “поспешный” характер. Дэвис и Уиткрофт выделяют несколько объективных факторов, которым они приписывают снижение производства продовольствия в 1931–1933 годах, что в значительной мере и привело к голоду. Большинство из факторов, выявленных нами для 1932 года, в 1933 году продолжали существовать, или их действие даже усугублялось. Например, снижение поголовья скота и уменьшение количества тягловой техники продолжалось и в 1933-м и, возможно, в 1934 годах (в зависимости от того, как учитывать трактора); несоблюдение правил севооборота не удалось преодолеть даже за счет сокращения планов сева в 1933 году и в ближайшие несколько лет. Авторы цитируют несколько источников, утверждая, что крестьяне откуда-то знали в 1933 году, что им предстоит много работать (с. 238), но в другом месте Дэвис и Уиткрофт также признают, что, по крайней мере, некоторые крестьяне напряженно трудились уже в 1932 году (с. 418). В любом случае, все свидетельства о сопротивлении крестьян носят случайный характер и не могут быть использованы для представления их взглядов и действий в целом. Вне всякого сомнения, однако, условия труда крестьян в 1933 году из-за тяжелых обстоятельств голода были гораздо хуже, чем в 1932-м.
При этих несоответствиях остается один фактор, объясняющий причину плохого урожая 1932 года и приведший к его увеличению в 1933 году, – это совокупность природных условий 1932 года. Как показано мною в недавней публикации, в 1932 году СССР пережил исключительное природное бедствие: чрезвычайно дождливая погода, которая вызвала серьезные болезни растений, особенно ржавчину. В 1932 году на территории Украины выпала двойная или тройная норма осадков. И погодные условия, и распространение ржавчины из Восточной Европы зафиксированы фитопатологами в документах того времени. В частности, по оценкам советских фитопатологов, из-за ржавчины и других грибковых заболеваний урожай 1932 года оказался почти на 9 млн т меньше ожидаемого, что стало самой крупной из документально зафиксированных потерь урожая по какой-либо единственной причине за всю советскую историю (Natural Disaster and Human Action, p. 19). Один советский источник оценивает потери от ржавчины в 1933 году как более высокие, нежели в 1932 году, в двух областях Центрально-Черноземного района – небольшой части страны (примерно 5 % общей посевной площади). Дэвис и Уиткрофт цитируют этот источник и полагают, что то же относится ко всей территории страны (p. 131–132 fn. 137), но источник не свидетельствует о бо́льших потерях в 1933 году в каком-либо другом регионе. Кроме того, исключительные погодные и сельскохозяйственные условия 1932 года в 1933 году, вообще говоря, не повторились.
Следовательно, вопреки мнению Дэвиса и Уиткрофта я по-прежнему настаиваю, что погодные условия и болезни растений стали самыми важными причинами плохого урожая 1932 года и более высокого – в 1933 году. Мне бы также хотелось отметить, что их критика полученных мною данных по урожаю (p. 444–445) несостоятельна и представляет собой неоправданные статистические манипуляции с единственными подлинными данными по урожаю 1932 года (см.: The 1932 Harvest)».
Таким образом, гораздо большее значение Таугер придает климатическим условиям и меньшее – партийно-коммунистической идеологии, политике, некомпетентности и/или жестокости, в отличие от Дэвиса и Уиткрофта.
Вызванные голодом бедствия Снайдер пытается связать с коллективизацией:
«Оба режима интегрировали массовое убийство в экономическое планирование» (2009-2).
«80 лет назад – осенью 1930 года – Иосиф Сталин стал проводить политику, которая изменила ход истории и привела к десяткам миллионов смертей в течение десятилетий во всем мире. С помощью насильственной и массовой кампании “коллективизации” он поставил советское сельское хозяйство под государственный контроль» (2010-5).
«Когда в сельскохозяйственном секторе СССР была проведена коллективизация, начался голод» (2010-5).
«…Расстрел и депортация лучших хозяев…» (2010-5).
«После того как Мао совершил свою революцию в 1948 году, китайские коммунисты последовали сталинской модели развития. Это означало, что около 30 млн китайцев были обречены на голодную смерть в 1958–1961 годах, и этот голод был очень похож на советский. Маоистская коллективизация также сопровождалась кампаниями массовых расстрелов» (2010-5).
Как показано выше, Таугер считает, что климатические условия сыграли гораздо бо́льшую роль в возникновении голода, чем политические факторы, такие как коллективизация.
В российской истории голод случался примерно каждые 2–3 года. Так, голодными стали 1920–1921, 1924, 1927, 1928 годы. «Голод в Поволжье» 1920–1921 годов хорошо известен отчасти благодаря деятельности комиссии Нансена, которая опубликовала множество ужасающих фотографий, запечатлевших человеческие страдания. Еще один голод, вызванный погодными условиями, пришелся на 1924 год.
В 2001 году Таугер опубликовал статью о голоде 1924 и 1928 годов «Зерновой кризис или голод?». Официальные документы из Советской Украины показывают: голод 1928–1929 годов носил серьезный характер, в том числе на Украине, которая получила бо́льшую помощь, чем другие регионы СССР. Что опровергает «теорию эксплуатации», выдвигаемую некоторыми украинскими националистами. Причиной голода 1928–1929 годов стали природные катаклизмы, главным образом засуха. Голод вызвали вовсе не советская политика налогообложения или зернозаготовок. Более того: благодаря усилиям государства и организациям, распределявшим помощь, в одних регионах был искусственно создан дефицит продовольствия, чтобы распределить его между самыми нуждающимися, что в итоге спасло многие жизни.
Голоду 1924-го и 1927–1928 годов обычно не придают особого значения. Если исследователи-антикоммунисты обращают на него внимание, они в то же время отрицают, что то был действительно голод, и говорят лишь о неких «региональных и местных проблемах». Очевидно, тем самым они пытаются скрыть, что голод бо́льших или меньших масштабов случался в России очень часто. Антикоммунистам очень хочется верить, что до коллективизации голод случался крайне редко.
Но на самом деле все обстояло совсем не так. И в значительной степени именно коллективизация стала попыткой решить извечную проблему часто повторяющегося голода. Черчилль в знаменитом отрывке из мемуаров о Второй мировой войне «Поворот судьбы» пересказывает свой диалог со Сталиным:
«– Скажите мне, – спросил я, – на вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?
Эта тема сейчас же оживила маршала.
– Ну, нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой.
– Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей.
– С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами».
Конечно, Черчилль писал свои мемуары многие годы спустя после событий, и, очень может быть, его воспоминания не отличаются точностью. Однако до сих пор никто еще не усомнился, что Черчилль выдумал фразу касательно цели коллективизации – «избавиться от периодических голодовок».
Таким образом, коллективизация требовалась, не только чтобы обеспечить финансирование индустриализации, хотя, несомненно, она сыграла в этом очень важную роль. Необходимо было положить конец периодически возникавшему голоду, уносившему жизни очень многих людей. Действительно, голод 1932–1933 годов стал последним, если не считать послевоенный голод 1946–1947 годов, основная причина которого – крупнейшая за много десятилетий засуха в сочетании с громадными разрушениями, вызванными войной. Одна из статьей С. Уиткрофта убедительно опровергает идеологические построения антикоммунистов, пытающихся и этот голод объявить «рукотворным» и развязанным ради «наказания крестьян».
Тот факт, что коллективизация спасла советский народ от будущих случаев массового голода, почти всегда замалчивается при обсуждении трагических событий 1932–1933 годов. Конечно, коллективизация тоже стала причиной смерти тех, кто сопротивлялся ей с оружием в руках. Но отказ от коллективизации неминуемо вел к еще бо́льшему количеству жертв. Сохранение статус-кво значило обречь людей на гибель от голода в будущие годы. Продолжение политики НЭПа неизбежно вело ко все новым голодным смертям. Ибо голод выкашивал крестьян-бедняков даже в неголодные годы – просто потому, что они не имели средств, чтобы купить достаточное количество хлеба.
Альтернативой коллективизации могло быть только следующее.
Во-первых, голод неограниченно долго продолжал бы повторяться каждые 2–3 года, как и при царском режиме.
Во-вторых, пришлось бы отказаться от индустриализации на десятилетия или навсегда (особенно если бы нацистам удалось осуществить планы низведения всех славян до уровня необразованных слуг).
Рассуждая в понятиях добра, которое сделано, и зла, которого удалось избежать, коллективизация со всеми ее проблемами и смертями стала одним из величайших успехов XX века. Случись подобное в какой-нибудь капиталистической стране, коллективизация получила бы всеобщее признание.
Китайские и вьетнамские коммунисты многому научились, изучая большевистский опыт коллективизации и индустриализации. Они приняли решение не подражать слепо советскому примеру и пошли своим путем. Но Сталин и большевики были первыми. Они не могли опереться на чей-то опыт. Следовало ожидать, что многие из принятых ими решений впоследствии оказались ошибочными. Но такова участь всех первопроходцев. Большевики допустили много-много просчетов в годы коллективизации. Но отказ от нее стал бы неизмеримо большей ошибкой.
Есть еще одна проблема. Нынче писать о таких вещах немодно, «политически некорректно». Преобладающая антикоммунистическая и, в особенности, антисталинская ортодоксия элит Востока и Запада делает их буквально непечатными. Пусть перед нами факты, пусть правда – но «говорить об этом нельзя».
Ниже приводится краткое описание советского голода 1932–1933 годов, как оно представлено в главных официальных источниках. Материал опирается на исследования проф. Марка Таугера из Университета Западной Вирджинии, отдавшего более 20 лет своей профессиональной карьеры изучению голода и ставшего признанным мировым экспертом по вопросам голода в России и СССР. Несколько специальных исследований Таугер посвятил теме голода 1932–1933 годов.
За истекшее тысячелетие голод настигал Россию не одну сотню раз. Советские ученые в 1988 году с помощью документов доказали: голод неоднократно случался в период с 736 года н. э. по 1914 год. Часто голод приходил и на Украину.
1917-й – год двух русских революций – стал неурожайным, что повлекло за собой голод в городах в 1917–1918 годах. В 1920-х годах в СССР голод наступал несколько раз: в 1920–1923 годах в Поволжье и на Украине и еще один в Западной Сибири в 1923 году; снова в Поволжье и на Украине в 1924–1925 годах и имевший тяжкие последствия, но малоизученный голод на Украине в 1928–1929 годах.
В 1920–1923 годах в России грянул страшный голод, ошибочно связываемый только с Поволжьем, хотя, кроме Поволжья, он затронул Украину и Северный Кавказ; вдобавок к голоду началась эпидемия тифа. По запросу советского правительства Россия получила масштабную международную помощь, в том числе от комиссии во главе с норвежским исследователем и гуманистом Фритьофом Нансеном и от АРА, возглавляемой Гербертом Гувером.
В 1924–1925 годах голод начался вновь. Он еще раз разразился в 1927–1928 годах, когда из-за сочетания неблагоприятных природных условий на Украине возник острый дефицит продовольствия.
«Правительство Советской Украины создало комиссию помощи голодающим, названную Урядком. Центральное правительство в Москве направило продовольствие из Российской республики на Украину, а Урядком распределял его, а также корм скоту, сельскохозяйственное оборудование и выделение кредитов 400 000 крестьян» (Таугер 2012а, Таугер 2001а).
Тысячелетняя история часто случавшегося голода и три больших неурожая со всеми трагическими последствиями, которые страна пережила за 12 послереволюционных лет, – вот наиболее важные факты, необходимые для понимания событий в период голода 1932–1933 годов и реакции на него советского правительства.
«Украинский голод 1928–1929 годов был третьим за 7 лет голодом в Советском Союзе, вызванным природными катаклизмами, он стал самой свирепой частью более обширного продовольственного кризиса, охватившего значительную часть страны. Ценовая политика не была единственной и основной причиной кризиса. Советский Союз оставался ничем не защищенным перед лицом природных катаклизмов, и при сравнении с Западом советские лидеры истолковали эту уязвимость как признак отсталости сельского хозяйства.
Для советского руководства голод на Украине оказался одним из важных доводов в пользу необходимости изменений советского сельского хозяйства» (Таугер 2001а, p. 169–170).
Коллективизация сельского хозяйства задумывалась, чтобы положить конец периодически повторяющемуся голоду, от которого веками страдали Россия и Украина. Проведение такой реформы привело бы к существенному повышению защищенности и уровня жизни крестьянства и, следовательно, всего населения. Ее цель состояла не в «обложении налогами», «эксплуатации» крестьян или принуждении деревни к уплате некой «дани». Напротив, в период между 1929–1939 годами советское правительство вложило десятки миллионов рублей в развитие сельского хозяйства.
«Основной целью было увеличение производства продовольствия путем внедрения того, что казалось самыми новыми и надежными методами того времени» (Таугер 2004, p. 70).
Сталин и большевики считали, что коллективизация – единственный путь к ускоренной модернизации сельского хозяйства, к прекращению использования трудозатратной и дорогой обработки частных наделов, зачастую расположенных на небольших разрозненных полосках земли, и превращению сельских хозяйств в крупномасштабные предприятия. Образцом для совхозов (советских хозяйств) послужили существовавшие на Западе агроиндустриальные высокомеханизированные американские фермы. Как способ эксплуатации или «воссоздания крепостного права» и тем более как способ умерщвления людей или геноцида коллективизация не рассматривалась.
Иногда крестьяне протестовали. В соответствии с отчетом ОГПУ за март 1931 года, подготовленным в самый разгар коллективизации, свое несогласие выражали около 5 % крестьян. Что означает, что подавляющее большинство крестьян в протестах не участвовало. Значительное число протестов проходило мирно: в отчетах ОГПУ говорится, что прибегать к силе приходилось менее чем в 2 % случаев. Многие крестьяне активно поддерживали коллективизацию. Их число возросло, когда местные активисты оказались в достаточной мере опытными и чуткими, чтобы терпеливо разъяснить крестьянам цели коллективизации. Некоторые крестьяне «стихийно создавали колхозы и объединяли свои поля» (Таугер 2004, p. 75).
Таугер отмечает:
«Режим проводил коллективизацию насильственно, жестоко и без соответствующей оценки или беспокойства за ее разрушительные последствия» (Таугер 2004, p. 88).
Тем не менее ученый далее утверждает:
«Коллективизация стала программой достижения очевидно необходимой цели – увеличить производство продовольствия в изможденной голодом стране, – и она была достигнута после несомненно успешного эксперимента по созданию совхозов и при значительных капиталовложениях со стороны государства» (Таугер 2004, p. 88).
Многие историки утверждают, будто сопротивление коллективизации и даже восстания крестьян получили широкое распространение, и коллективизация, таким образом, стала первопричиной «голода и неурожая». Как полагает Таугер, факты говорят об ином:
«В этих исследованиях преуменьшены или оставлены совсем без внимания сведения об урожае и природных факторах, повлиявших на низкий урожай, процессы восстановления после голода и неурожаев, высокие урожаи 1930-х годов, механизация советских сельскохозяйственных предприятий, увеличение численности населения СССР и долгосрочный рост производства и потребления продукции в советское время» (Таугер 2004, p. 87)
Коротко говоря, коллективизация стала успехом советского и украинского крестьянства и всего советского общества, которое рассчитывало, что труженики села смогут обеспечить продовольствием всю страну.
«Коллективизация привела к существенной модернизации традиционного сельского хозяйства в Советском Союзе и заложила фундамент для относительно высокого уровня производства продуктов питания и потребления в 1970–1980-х годах» (Таугер 2006, p. 109).
Во многих свидетельствах, описывающих «раскулачивание» и насильственное изъятие зерна, с одной стороны, подчеркивается частая необходимость применения принуждения к ярым противникам коллективизации с их последующей отправкой в ссылку; с другой – те из крестьян, кто во время голода на себе испытал реквизиции продовольствия, считали такие методы проявлениями жестокости. Крайние меры использовались, по-видимому, довольно часто. По мнению Таугера, «жестокое насильственное переселение», или то, что Сталин называл «ликвидацией кулачества как класса», было отнюдь не «наилучшим способом достижения целей режима» по коллективизации сельского хозяйства.
Не убедительны доводы тех, кто утверждает, будто Советы сознательно отказались от «лучших» или «менее жестких» методов коллективизации. Правда состоит в том, что коллективизация – масштабное предприятие, которое не имело аналогов в истории. Сталин и советское руководство решились на ее проведение только потому, что не видели другого способа избежать в будущем опустошительного голода. Они выработали план и воплотили его в жизнь, решительно отметая на этом пути все, что служило помехой.
Советское руководство проявило гибкость. План менялся несколько раз в ответ на донесения местных активистов, работавших непосредственно с крестьянами. Самый известный пересмотр планов связан со статьей Сталина «Головокружение от успехов», опубликованной 2 марта 1930 года. В статье еще раз подчеркивалась необходимость пользоваться не принуждением, а средствами убеждения, чтобы склонить крестьян к вступлению в колхозы.
Когда грянул голод, наступивший не из-за коллективизации, а вследствие природных факторов (о чем еще впереди), преодолевать его пришлось тоже советскому руководству. Иного выбора, кроме как изъять хлеб у крестьян и более равномерно перераспределить его среди сельского населения, городских жителей и армии, производящих мало продовольствия, просто не оставалось. Возникшие перегибы или жестокость – неизбежный результат ошибок в планах проведения коллективизации. Столь же неизбежной оказалась неоднородность возможностей и особенностей, присущих десяткам тысяч активистов и самих крестьян. Все столкнулись с ужасной ситуацией в экстремальных условиях; многие неизбежно умирали от голода или его последствий, просто потому, что не хватало еды, чтобы накормить все население.
Не существует «идеального» плана на все времена. Не удалось найти его и для 1932 года. Было совершено множество ошибок. Иначе и быть не могло. Но еще большей ошибкой стал бы отказ от проведения коллективизации.
«Наше доказательство, в частности, показывает, что благодаря коллективизации стала возможной мобилизация и распространение таких явлений, как трактора и помощь семенами и продовольствием. А это обеспечило колхозников возможностью собрать больший урожай во время страшного голода, беспрецедентного для российской (и советской) истории. Иными словами, данное исследование доказывает, что коллективизация, несмотря на ее разрушительное воздействие на сельское хозяйство, в реальности исполнила роль механизма модернизации советского аграрного сектора, оказав ему поддержку» (Таугер 2006, p. 112).
Общепринятыми считаются два объяснения причин голода, и оба они ошибочны. Первое принадлежит украинским националистам, согласно которому Сталин и лидеры большевиков утаивали зерно ради отправки его на экспорт. Согласно второму, власти намеренно морили украинских крестьян голодом, чтобы подавить их стремление к независимости. Нередко и та, и другая версии высказываются одновременно. Объясняемые причины таких действий различны, ибо нет доказательств, способных подтвердить ни одну из версий.
Миф о «голодоморе», сознательно слепленный по образу и подобию холокоста, родился в эмигрантской среде – у потомков и членов Организации украинских националистов и ветеранов 14-й дивизии ваффен СС «Галичина», а также Украинской повстанческой армии (ОУН-УПА). Их формирования воевали на стороне нацистов и бежали на Запад вместе с немецкими войсками, когда Красная армия начала наступление. В истинно нацистской манере самые первые из сторонников мифа о «преднамеренно организованном голоде» возлагали вину на евреев.
«Двое украинцев, предавших Москву, Д. Шумский и М. Хвылевый, верили, что Москва трудилась ради лучшей коммунистической Украины, но затем осознали, что она лишь расширяет свою империю, и покончили жизнь самоубийством. На их место пришли Л. Каганович, занявший пост секретаря Коммунистической партии Украины, а в качестве помощников секретаря – И. Шехелес, А. Шлихтер, Я. Рахис. Все они были евреями. Следующие евреи занимали должности в Министерстве внутренних дел: В. Балицкий, Карлсом, М. Лацис, Ф. Кох, К. Фукс…
Л. Каганович осознавал, что перед ним стоит грандиозная задача по подчинению украинских деревень. Там жили трудолюбивые фермеры, гордившиеся своей жизнью и землей, готовые защищать ее ценой собственной жизни. План Москвы состоял в изъятии всей земли и под видом коллективизации обращении деревень в фактическое крепостничество.
С этой целью Каганович и Политбюро искусственно организовали голод, в результате которого погибло 7 млн украинцев».
Когда Украина обрела независимость в 1991 году, страну наводнили националисты и начали оказывать определяющее воздействие в историко-идеологических вопросах. Боевикам ОУН-УПА, виновным в чудовищных массовых убийствах евреев, поляков и советских граждан других национальностей, они присвоили статус «героев», «борцов за независимость» (исходя в данном случае из предположения, что «патриотизм» и «национализм» могут служить оправданием для массовых убийств).
Таким образом, миф о «голодоморе» никогда не имел под собой каких-либо оснований. Точнее, он изначально был политически мотивирован. На Украине его официально признали на государственном уровне, и теперь он в обязательном порядке преподается в школах и пропагандируется украинскими учеными. Так как доказательств в его пользу нет никаких, он воспринимается как аксиома. На обсуждении этой темы на Украине (и в украинских диаспорах) наложено неофициальное «табу» – запрет публичного обсуждения. Всем, кто попытается в открытую оспаривать миф «голодомора», грозит наказание, вплоть до лишения свободы, согласно закону, принятому в годы президентства Виктора Ющенко (2005–2010), одного из лидеров «оранжевой революции».
Более «центристская», но не менее политизированная интерпретация связывает возникновение голода с коллективизацией и непомерными масштабами реквизиций зерна, которые привели к управленческим ошибкам, крестьянским волнениям и, в конце концов, к массовому голоду и смертям вследствие недоедания. Такова официальная позиция российского правительства. Однако ни та, ни другая точка зрения не подтверждается свидетельствами из первоисточников.
Основная причина голода 1932–1933 годов – природные факторы, которые, в свою очередь, привели к низкому урожаю. Среди таких факторов следует назвать: засуху в одних регионах и необычайное количество осадков в других, серьезное поражение урожая заболеваниями ржой и головней; нашествие насекомых-вредителей, в том числе азиатской саранчи, свекловичного долгоносика, луговых мотыльков и гусениц, а также массовое размножение мышей. Собранный урожай оказался настолько малым, что имевшегося в СССР продовольствия не хватало, чтобы прокормить все население.
Борьба человека с природными катаклизмами только усугубляла дело. Большой проблемой стали сорняки, на прополку которых не хватало рабочих рук, так как многие крестьяне уезжали в города, а у оставшихся – ослабленных или умирающих от голода – просто не было сил. По тем же причинам значительная часть полей оказалась либо незасеянной, либо неубранной.
Лошади все еще оставались основной тягловой силой для пахоты и выполнения других сельскохозяйственных работ. Многие животные пали или были крайне ослаблены голодом 1931–1932 годов вследствие недостатка овса, которым питались сами крестьяне. Советский Союз импортировал какое-то количество тракторов и начал налаживать их собственное производство, что, конечно, облегчало задачу. Но принятых мер все равно оказалось недостаточно для преодоления нехватки тягловой силы (Таугер 2001б).
Большинство земель засеивалась зерном много лет подряд. Отсутствие севооборота приводило к истощению почв и снижению урожайности. Сельхозпредприятиям и их руководству казалось сложным отыскать новые посевные площади в устоявшихся земледельческих регионах. Расширение площадей осложняло работу крестьян. Тем не менее их сил оказалось достаточно, чтобы вырастить и собрать хороший урожай в 1933 году и тем самым положить конец голоду. Последнее означает: в 1931 и 1932 годах рабочей силы было тоже достаточно. А истинной причиной губительно низкого урожая стали перечисленные выше природные факторы.
Советские руководители не смогли в полной мере осознать значение природных факторов. То же относится к тем, кто их информировал, – к ОГПУ и партийным органам на местах. Поэтому основная вина возлагалась ими на недостатки руководства и, до некоторой степени, на сопротивление крестьян и кулацкий саботаж. Длившееся, по крайней мере, несколько месяцев непонимание истинных причин происходящего и обилие донесений, вселявших надежду на хороший урожай, подталкивали к тому умозаключению, чтобы главной причиной голода считать вредительство, прямой саботаж украинских националистов, сокрытие крестьянами зерна, создание ими запасов для последующей продажи, нежелание или отказ трудиться на полях, соглашательство или потворство им со стороны колхозного начальства и иных должностных лиц.
Тем не менее советское правительство резко снизило объемы экспортируемого хлеба. Кроме того, оно стало оказывать помощь зерном и продовольствием Украине и другим голодающим регионам. Таугер (2004, p. 82–83) пишет:
«К началу 1933 года СССР оказался во власти катастрофического голода, различающегося по тяжести между регионами, но носившего повсеместный характер. Вслед за январскими попытками заготовить больше зерна режим в феврале стал предпринимать отчаянные попытки, чтобы помочь крестьянам вырастить урожай. Решающую роль в таких усилиях сыграли политотделы, учрежденные в начале 1933 года на госпредприятиях (совхозах) и машинно-тракторных станциях (МТС). Эти отделы, состоявшие из небольшого числа рабочих и сотрудников ОГПУ [и созданные] в каждой МТС или в каждом совхозе, занимались тем, что отстраняли от руководства должностных лиц, нарушавших директивы правительства о сельскохозяйственных работах и заготовках, и заменяли их, как считалось, на более надежных колхозников или работников совхозов, а также организовывали и всячески помогали получить хороший урожай в 1933 году. В поддержку им были приняты драконовские и принудительные законы, направленные на соблюдение трудовой дисциплины в хозяйствах отдельных регионов, но в то же время выделена крупнейшая в советской истории семенная и продовольственная помощь в 5,76 млн т, а в таких важнейших регионах, как Украина, Урал, Поволжье, и некоторых других учреждены специальные посевные комиссии для решения на местном уровне вопросов организации и снабжения сельских хозяйств».
Историки редко говорят о роли политотделов. Таугер полагает, что они внесли большой вклад в дело организации сельскохозяйственного производства и преодоление голода. Ученый весьма обстоятельно пересказывает сведения из декабрьского (1933) отчета по Центрально-Черноземной области (к югу от Москвы и к северу от Украины) о важной роли политотделов в помощи крестьянам при сборе урожая 1933 года.
«В начале отчета говорится о кризисных условиях начала 1933 года: крестьяне голодали и умирали, лошади истощены, издыхают и брошены без присмотра, трактора отремонтированы плохо или совсем не ремонтировались, слабая рабочая дисциплина у колхозников, трактористов и крестьян-единоличников, которые часто отказывались работать и брать на себя ответственность. Политотделы начали с бесед и организации колхозников, проведения чисток в колхозах, МТС и других местных организациях против тех, кого называли кулацкими и контрреволюционными элементами. В соответствии с отчетом колхозники принимали участие в таких мероприятиях и заражались энтузиазмом от совместной работы. С помощью политотделов МТС и колхозы закончили сев на 15 дней раньше, чем в 1932 году, и засеяли 3,4 млн га в сравнении с 2,85 млн га в 1932 году. Они впервые использовали удобрения и сортировку семян, им удалось вылечить от болезней больше посевного зерна, прополка от сорняков иногда проводилась дважды или трижды, были приняты меры и по борьбе с насекомыми. Сбор урожая зерновых они завершили за 65 дней против 70 дней в 1932 году, а его помол – в декабре 1933 года, хотя в 1932 году тот процесс продлился в области по март 1933 года. Они закончили хлебозаготовки в ноябре 1933 года (а в 1932 году те, как и помол, растянулись до весны 1933 года), расплатились со всеми зерновыми займами, в колхозах сформированы необходимые внутренние фонды, и еще они смогли оплатить колхозникам больше трудодней, чем в предыдущем году, тем самым прекратив голод в регионе. Колхозники также запаслись кормом для скота, построили зернохранилища, загоны для скота, клубы и другие здания…
В результате таких усилий в 1933 году в ЦЧО удалось собрать урожая на 24 % больше, чем в 1932-м (Таугер, 1991б, с. 81). Хотя в получении хороших результатов заметную роль сыграли погодные условия 1933 года, в разгар голода крестьяне работали заметно усерднее и по-иному; свой вклад внесло также руководство со стороны политотделов» (Таугер 2004, p. 84).
Таугер приводит свидетельства, согласно которым крестьяне, питавшие неприязнь к коллективизации или не желавшие работать в колхозах, тем не менее трудились усердно, так как многие их односельчане «все время охотно работавшие… встали на сторону системы» (Таугер 2004, с. 85).
В результате основная масса крестьян приняла коллективизацию:
«Нельзя отрицать, что некоторые крестьяне в 1930 году, особенно в голодные годы, использовали “оружие слабых” против колхозной системы и советского правительства. Вопрос в том, насколько репрезентативны сведения о крестьянстве в целом, что, иначе, можно переформулировать в вопрос о том, каково значение таких инцидентов. Очевидно, сопротивление коллективизации было больше и играло бо́льшую роль в 1930 году и, возможно, в 1932 году. Но при анализе необходимо учитывать и природные катаклизмы, различия в реакции крестьян и общие результаты их работы. Исследования, проделанные в середине 1930-х годов, показали: колхозники работали лучше крестьян 1920-х годов до коллективизации, что недвусмысленно указывает на приспособление крестьян к новой системе» (Таугер 2004, p. 87).
И Российская империя, и СССР экспортировали зерно. Контракты заключались заранее, что создавало определенные трудности, указанные Таугером:
«Низкий урожай 1931 года и перераспределение зерна в голодающие области заставило режим сократить экспорт зерна с 5,2 млн т в 1931 году до 1,73 млн т в 1932 году и до 1,68 млн т в 1933 году. Зерном, вывезенным в 1932 и 1933 годах, можно было накормить многих людей и смягчить тяготы голода: так, 354 000 т, отправленные на экспорт в первой половине 1933 года, могли бы обеспечить 2 млн человек с дневным рационом в 1 кг на протяжении полугода. Между тем такие экспортные поставки составили менее половины от 750 000 т, вывезенных в первой половине 1932 года. Как советское руководство рассчитало относительную стоимость сниженных [объемов] экспорта и сниженных поставок во внутригосударственный фонд, остается неизвестным, но доступные сведения указывают на то, что дальнейшее снижение или прекращение экспорта могло повлечь за собой серьезные последствия. В начале 1930-х годов цены на зерно на мировом рынке упали, и создались неблагоприятные условия для торговли с Советским Союзом, его задолженность росла, а потенциальная платежеспособность падала, что влекло за собой арест советской собственности за границей западными банкирами и официальными лицами и отказ в предоставлении Советам кредита на случай дефолта. Таким образом, неспособность осуществить экспортные поставки грозила сорвать план советской индустриализации и, по мнению некоторых наблюдателей, поколебать стабильность режима».
Одновременно с экспортом зерна еще большее его количество СССР выделил для посевов и борьбы с голодом. Таугер документально подтверждает, что ЦК партии направил более 0,5 млн т на Украину и Северный Кавказ в феврале и более 0,5 млн т только на Украину в апреле 1933 года. В тот же период правительство накопило в резервах около 3 млн т, из которых 2 млн т оно направило на борьбу с голодом. Советские архивные источники показывают, что в первой половине 1933 года режим вернул по всей стране 5 млн т зерна из заготовок обратно в село (Таугер 1991, p. 72, 88–89). Приведенные цифры превышают объемы экспорта за тот же период.
Советское правительство столкнулось с ситуацией, когда еды не хватало, чтобы накормить все население, даже если бы весь экспорт зерна вообще прекратился, а не просто был сильно снижен, как случилось в действительности.
«Суровость и географический масштаб голода, резкое сокращение объемов экспорта в 1932–1933 годах, потребность в семенах и хаос, царивший в Советском Союзе в те времена, – все эти факторы подводят нас к выводу о том, что даже полное прекращение экспортных поставок было бы недостаточным инструментом для предотвращения голода. В такой ситуации трудно согласиться с версией о том, что голод стал результатом хлебозаготовок 1932 года и сознательным актом геноцида. Именно низкий урожай 1932 года привел к неизбежности голода» (Таугер 1991, p. 88–89) (Выделено мной. – Г.Ф.).
Запланированные показатели сбора зерна (квоты на поставку) и для коллективных, и для единоличных хозяйств неоднократно понижались, чтобы перераспределить недостачу. Часть изъятого возвращалось в деревни (Таугер 1991, p. 72–73). Примером именно таких усилий по сбору урожая, сопровождаемых часто принуждением, выдвигаются на первый план приверженцами версии о «преднамеренном» голоде как доказательство черствости и безразличия к жизням крестьян и даже как намерение казнить их или убить.
В то же время режим использовал зернозаготовки как способ прокормить 40 млн голодающих в городах и промышленных центрах, что свидетельствует о явной нехватке урожая. В мае 1932 года советское правительство разрешило частную торговлю зерном. Но в 1923–1933 годах в продажу его поступило крайне мало. Что тоже указывает на скудость собранного в 1932 году урожая (Таугер 1991, p. 72–74).
Около 10 % населения Украины умерли от голода или связанных с ним болезней. Но 90 % остались в живых, большинство из которых – крестьяне, военнослужащие с крестьянскими корнями или рабочие из крестьянских семей. Чтобы засеять и вырастить урожай в 1933 году, выжившим крестьянам пришлось работать очень напряженно в условиях нехватки еды. Это им удалось при поддержке советского правительства. Ослабленное голодом и сократившееся из-за смертей население при нехватке тягловой силы тем не менее смогло вырастить урожай в 1933 году и положить конец голоду. И это еще одно свидетельство катастрофически малого урожая 1932 года (Таугер 2004).
Программа государственной поддержки включала распределение 5 млн т продовольственной помощи, отправленной в том числе на Украину начиная с 7 февраля 1933 года; поставку тракторов и другого оборудования, выделенного специально Украине; «создание сети из более чем тысячи политотделов в МТС, которые внесли большой вклад в успешный сбор урожая 1933 года» (Таугер 2012б); другие меры, включая создание специальных комиссий по посевам и уборке урожая для организации работ и распределению зерна и продовольственной помощи.
«Трактовка голода 1932–1933 годов как самого крупного в череде природных катаклизмов приводит к отличному от версии о “преднамеренном” голоде подходу. Некоторые из сторонников теории крестьянского сопротивления утверждают, будто режим использовал голод, чтобы отомстить крестьянам и заставить их работать еще больше. Однако из-за плохого урожая и нежелания некоторых крестьян продавать свои излишки голод и смерти от него начались в городах и некоторых селах еще в 1928 году. В течение следующих нескольких лет снабжение продовольствием ухудшалось не только из-за экспорта 1930–1931 годов, но и в результате плохого урожая 1931–1932 годов. Жестокие меры в период заготовок в 1931 и 1932 необходимо рассматривать в контексте голода, который разразился в городах и селах по всему Советскому Союзу с конца 1931 года; к 1932–1933 годам, как говорилось выше, рабочие и крестьяне стали умирать от голода. Если верить тому, что режим специально морил крестьян голодом, чтобы повысить дисциплину труда на сельскохозяйственных предприятиях, следует ли тогда считать голод в городах попыткой режима дисциплинировать рабочих, управленцев, их жен и детей?
Хотя политика распределения продовольствия остается за рамками данной статьи, очевидно, что небольшой урожай 1931–1932 годов вскрыл недостатки, которые оказали влияние на всех без исключения граждан, и что советский режим не располагал достаточными ресурсами для преодоления кризиса.
В итоге данное исследование показывает: хотя СССР и ранее сталкивался с хронической засухой и другими природными катаклизмами, то, что случилось в 1932 году, оказалось необычной и жестокой комбинацией катастрофических обстоятельств в стране, особенно уязвимой к событиям такого рода. Представленные здесь доказательства и их анализ показывают, что голод в Советском Союзе оказался гораздо более серьезным и важным событием, чем утверждалось в большинстве прежних исследований, включая [работы] приверженцев интерпретации, выдвинутой украинскими националистами; и голод стал следствием крайне редкого стечения природных и сельскохозяйственных обстоятельств. Обращая на них внимание в данном исследовании, мы показали важность постановки под сомнение общепринятых политических взглядов и необходимость учитывать роль природных аспектов голода и других исторических событий, в которых человек взаимодействует с природой. То, что через карточную систему советский режим хоть и плохо, но накормил во время голода более 50 млн человек, включая многих крестьян; что хотя бы некоторые из них, столкнувшись с голодом, стали работать усерднее, несмотря на неприязнь к режиму в 1933 году и в течение нескольких предшествующих лет, – все это показывает, что участники тех трагических событий осознавали уникальность происходящего» (Таугер 1991, p. 46–47).
Снайдер стал на точку зрения украинских националистов о якобы «предумышленном» характере голода, то есть признал за истину миф о «голодоморе», хотя сам нигде не использует такой термин в открытую. Он стремится создать впечатление, будто советское правительство обобрало Украину до зернышка, не предприняв никаких попыток помочь голодающим. Снайдер игнорирует природные факторы – главные из всех причин голода – и ничего не пишет об оказанной советским правительством крупномасштабной помощи, которая вкупе с усердным трудом самих крестьян в сложных условиях позволила вырастить большой урожай в 1933 году. С точки зрения Таугера:
«В целом голод вызвали природные факторы, а правительство помогало крестьянам вырастить больший урожай в следующем году и положить голоду конец» (Таугер 2012б, p. 3).
Это противоречит утверждениям Снайдера и украинских националистов. Теория так называемого «голодомора», то есть версия о «преднамеренном» и «рукотворном» голоде, не просто ошибочна в нескольких существенных положениях. Ее сторонники нарочито искажают факты, отбрасывая свидетельства, противоречащие их трактовке. Таким образом, история превращается в выдаваемую за науку политическую пропаганду, что когда-то было обозначено мной как «пропаганда со ссылками».
Таугер придерживается совсем иной точки зрения, нежели Дэвис и Уиткрофт, которые считают, что голод стал следствием нескольких причин, в том числе коллективизации. Говоря о природных факторах, Дэвис и Уиткрофт отводят им второстепенную роль. Кроме того, они полагают, что советское правительство могло спасти многих, возможно, миллионы жизней, если бы отказалось от проведения коллективизации и не использовало «жестких» мер для борьбы с голодом. Взгляды обоих историков совпадают с официальной трактовкой нынешнего российского правительства, что к голоду привели насильственное изъятие зерна и коллективизация.
Однако такая точка зрения ошибочна. В действительности именно коллективизация положила конец голоду в Советской Союзе, за исключением голода 1946–1947 годов. Уиткрофт, автор последнего по времени исследования о голоде, установил, что и голод 1946–1947 годов случился вследствие неблагоприятных природных условий.
