Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Bernd Heinrich
WHY WE RUN: A NATURAL HISTORY
First published by Cliff Street Books, an imprint of HarperCollins as Racing the Antelope: What Animals can Teach us About Running and Life. Translation rights arranged by Sandra Dijkstra Literary Agency.
© 2001 by Bernd Heinrich
© Целунов А. Б., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2020
КоЛибри®
Благодарности
Я благодарен Бобу Колби и Эдмунду Стирне, моим тренерам в средней школе и колледже, чья беззаветная преданность идеалам совершенства вдохновляла меня как на беговой дорожке, так и в жизни. Покойный Дик Кук – учитель, ученый и друг – оказал мне поддержку, столь необходимую в начале пути. В спорте я вдохновлялся примером бесчисленных бегунов, среди которых заслуживают особого упоминания ребята из команды нашего колледжа – покойный Майк Кимбалл, а также Джерри Эллис, Брюс Вентворт, Кирк Хэнсон, Хорас Хортон и Тимоти Картер. Мы бегали вместе четыре важных для меня года. Я благодарю Билла Гейтона за его преданность делу и чувство юмора на посту распорядителя забега. Он сделал суточный забег незабываемым, хотя в этой книге речь идет о другом соревновании. Я должен искренне поблагодарить Дэвида Блейки за помощь в поиске материала и оказанную мне поддержку, а также Ким Лейфилд за невероятно быстрый и эффективный набор текста.
Бегуны глубоко признательны всем, кто помогает им выявлять недостатки, влияющие на темп, силу и функциональность каждого шага. Писательство сродни бегу. Кажется, можно бесконечно переписывать текст, повышая силу и функциональность каждого слова, пока повествование не наберет нужный темп. Большое спасибо Сэнди Дийкстра, Диане Реверанд, Элис Кэлаприс, Биллу Патрику и особенно моей жене Рейчел Смолкер, которая оберегала меня от множества препятствий на моем пути.
Примечание автора
«Догнать антилопу» (Racing the Antelope) – сначала я назвал книгу именно так, потому что этот заголовок буквально отражает то же, что и знаменитая бушменская пиктограмма (см. рис. на с. 19). К тому же он перекликается с основными темами большинства глав – физиологией и психологией выносливости.
Когда книга впервые вышла в свет, мне позвонил один человек. Он был разгневан. «Откуда вы взяли это название?» – допытывался он. «Ну, я не знаю, оно просто показалось мне подходящим». «Так называлась моя книга, которая только что вышла, и я рассказывал о ней на NPR», – заявил мужчина. «Я никогда об этом не слышал», – признался я. «Вы что, не слушали мое выступление на радио?» «Нет. Кстати, а о чем ваша книга?» – спросил я. «Возьмите да почитайте!» – ответил собеседник и швырнул трубку.
Я покинул свой кабинет и затрусил вниз по холму к книжному магазину в Берлингтоне. Стоило мне только войти туда, как я заметил книгу на стенде. Она называлась «Бежать как антилопа» (Run Like an Antelope) и была посвящена рок-группе «Фиш». Мне стало обидно.
Прошло еще полгода. Я хотел дистанцироваться от похожего на плагиат названия, но также чувствовал, что заголовок «Догнать антилопу» не в полной мере передает фокус книги на биологии животных. Дэниел Хальперн, мой редактор, предложил несколько вариантов, и в конце концов мы остановились на таком: «Зачем нам бег. Эволюция явления» (Why We Run: A Natural History). И это было только к лучшему, потому что недавно я увидел в книжном уже третий вариант на тему бегающих копытных – «Бегущий за антилопой» (Running After Antelope).
При таком количестве «антилопьих» заголовков окончательное название книги оказывается очень удачным. В своей книге я утверждаю, что наши способность и страсть к бегу – это наше древнее наследие, сохранившиеся навыки выносливых хищников. Хотя в современном представителе нашего вида они могут быть замаскированы, наш организм все еще готов бегать и/или преследовать воображаемых антилоп. Мы не всегда видим их в действительности, но наше воображение побуждает нас заглядывать далеко за пределы горизонта. Книга служит напоминанием о том, что ключ к пониманию наших эволюционных адаптаций – тех, что делают нас уникальными, – лежит в наблюдении за другими животными и уроках, которые мы из этого извлекаем.
Пролог
Мечты и надежды наполняют жизнь человека. Для меня их символом служит антилопа – быстрое, сильное и неуловимое создание. Почти все мы гоняемся за своими «антилопами» и даже иногда догоняем, но чаще терпим неудачу. Так почему же мы продолжаем попытки? Я думаю, потому, что без таких воображаемых «антилоп» мы станем тем, чем стали декоративные собачки по отношению к волкам. Пока мы ближе к волкам, чем к собачкам, потому что коллективная охота – часть нашей биологии.
Моя «антилопа» мелькнула на горизонте в начале мая 1981 года. Я увидел свежий след и бросился в погоню. Незадолго до этого я пробежал свой первый ультрамарафон длиной 50 км – короткий забег, который можно назвать ультрамарафоном с большой натяжкой. Но на финальном километре я обогнал тогдашнего рекордсмена США в беге на 100 км, и мне стало любопытно, смогу ли я хорошо пробежать дистанцию подлиннее. Североамериканские состязания по бегу на 100 км должны были состояться 4 октября того же года в Чикаго. Хотя в ту секунду я едва ли мог сделать лишний шаг, но мысль о 100-километровом забеге – на дистанцию в два раза большую, чем я бегал до тех пор, – уже не уходила из головы.
Проблема была одна: как подготовиться к такому испытанию? Логично, что я, зоолог по профессии, стал наблюдать за наиболее «атлетичными» представителями других видов животных, чтобы найти причины их успеха и чему-нибудь у них научиться. Тем не менее эта книга – не спортивное руководство и не рассказ о моих скромных достижениях в беге. Я пишу о том, что такое ультрамарафон с точки зрения нашего организма, и о том, насколько связан мой беговой опыт с открытиями, полученными при изучении природы. Объединив биологию и спорт, я хочу показать, чем мы отличаемся от других животных и чем мы с ними схожи. В процессе этот подход привел к некоторым новым идеям касательно эволюции человека.
1. Разогрев на встречном ветру
Я люблю бегать кросс-кантри… Забираешься на вершину холма и замечаешь двух бредущих оленей, как будто вопрошающих: «Какого черта он делает?» А на беговой дорожке я ощущаю себя хомяком.
В эти дни ежедневная пробежка для меня – словно встряска после долгого сидячего дня. Я прихожу домой немного беспокойным, охочим до свежего воздуха, но, когда надеваю беговые шорты и пару легких кроссовок, я словно преображаюсь. Я чувствую себя изменившимся, свободным, словно только что освободившаяся от кокона бабочка. Шнурки завязаны – и спустя мгновение я пускаюсь рысью по дороге.
Сегодня 21 сентября 1999 года. После полудня пасмурно. Я ощущаю приятную мелкую морось на лице. Неподвижность воздуха усиливает звук воды, капающей на листья клена. Листья еще ярко-зеленые, но за неделю-другую они превратятся в палитру из желтого, оранжевого, красного, оранжево-розового и пурпурного цветов. Золотарник, растущий вдоль грунтовой дороги, только начинает увядать, зато продолжают цвести некоторые виды диких астр. Я различаю их бледно-лиловые, пурпурные и синие цветы. Обычно их осаждают шмели, но сегодня эти морозоустойчивые насекомые замерли в своих подземных гнездах глубоко в лесу.
Наблюдая за большой черно-оранжевой бабочкой-монархом, кормящейся на цветке астры, я размышляю, сколько сахара она добывает из нектара, чтобы «заправиться» для перелета из Канады в Мексику. Бабочки, как и ультрамарафонцы (те, кто бегает на дистанции 50 и более миль), нуждаются в постоянных «заправочных станциях» на своем пути. В последние недели было тепло и солнечно, и я ежедневно видел монархов, взмывающих с помощью медленных, парящих взмахов крыльев. Эти особи – по меньшей мере третье поколение тех бабочек, которые прошлой весной покинули Центральную Мексику и отправились спариваться на север. Все они сейчас улетают на свои зимовья в прохладные горы близ Мехико, откуда родом их предки. Там они всю зиму сохраняют свои энергетические резервы, буквально впадая в оцепенение, что замедляет их метаболизм. До чего же длинный путь проделывают эти хрупкие создания до тех мест, где долгие месяцы можно поддерживать низкую температуру тела для экономии энергии и при этом не замерзнуть окончательно. Монархи – путешественники на дальние расстояния. Это у них в природе. Это их способ выживания.
У начала дороги к моему дому я сворачиваю налево прямо напротив бобрового болота. Сегодня здесь тихо. В апреле я бы услышал тут какофонию криков бекасов и красноплечих черных трупиалов. Все они умолкли два месяца назад. Стрекозы, которые обычно вылупляются в холодной воде и стремятся к теплу, сегодня осели наземь, их мышцы холодны. Туман собирается каплями на их крыльях по мере того, как они обессиленно рассаживаются на болотном камыше. Я бросаю взгляд на хатку бобра в запруде на том конце болота, где гнездились канадские гуси. Никогда нельзя сказать наверняка, кого там увидишь: лося, большую голубую цаплю или выдру. Но сегодня там ни лося, ни гуся. Теперь в любой момент, в любой час зазывающие крики гусей будоражат других птиц, которые тоже устремляются на юг, выстраиваясь длинными V-образными вереницами. Как спортсмены бегут в ветровой тени друг друга, так и гуси пользуются этим преимуществом – ослабленным сопротивлением воздуха – чтобы экономить энергию.
Почти все, что мы о себе знаем, основано на изучении других животных. Горох Грегора Менделя, хлебная плесень Джорджа Бидла и Эдуарда Тейтема, кукуруза Барбары Мак-Клинток, плодовые мушки Томаса Ханта Моргана познакомили нас с наследственностью. Изучая мышей, крыс, собак и обезьян, мы получили неисчерпаемые знания практически обо всех наших физиологических функциях. Работая с грызунами, мы узнали, как бороться с вирусами и бактериями, как сдерживать хронические болезни. Без наблюдений за животными в их естественной среде, в полевых условиях, знания о нашем поведении, психологии и происхождении были бы поверхностными и фрагментарными. Как сказал старейшина коюконов Гранпа Уильям в беседе с антропологом Робертом Нельсоном: «Любой зверь знает больше тебя». Поэтому я считаю, что животные могут многому научить нас и в беге. Они занимались этим миллионы лет до появления человека.
Мы можем встретить животных, намного превосходящих людей в трудолюбии, преданности, верности, храбрости, моногамности, терпеливости и терпимости, но опасно оглядываться на них, чтобы оправдывать собственные моральные устои. Животные так же легко могут показать пример ненависти, пыток, каннибализма, детоубийства, коварства, сексуального насилия и даже войн и геноцидов. Они способны объяснить нам, как мы стали теми, кто мы есть, но не должны служить нам примерами того, кем мы должны быть. Мы можем научиться у них бегать, но лишь так, как хотим мы сами.
В огромном разнообразии видов на планете мы едва ли самые уникальные или даже самые особенные. Мы – плод длительной величественной эволюции, в которой одновременно сочетается бесчисленное множество ограничений и возможностей. Только через них мы можем беспристрастно разглядеть себя сквозь туман иллюзий и необоснованных догадок.
Возле пруда волосатый дятел на полутораметровом пне почти засохшего сахарного клена долбит по толстым сухим веткам, не замечая бегуна. Рядом стайка зарянок вспархивает с молодых кленов, заросших диким виноградом. В последний день перед отлетом птицы отъедаются ягодами, так кстати поспевшими к этому времени. Тетерев, собирающий с земли сбитые зарянками виноградины, взрывается в шумном вихре крыльев. Я вздрагиваю от его мощного, быстрого взлета. Если тетерева часто тревожить, он устает и теряет способность летать. Зарянки, как и большинство перелетных птиц, могут пролетать без остановки сотни, а то и тысячи километров. Они многое знают о выносливости. У тетерева же есть все, что нужно для взрывного высвобождения энергии. Думаю, он обладает быстросокращающимися мышечными волокнами, как у спринтеров-чемпионов.
Пробежав по дороге чуть меньше четверти мили, я приближаюсь к другому убежищу бобра. Этому всего полтора года. Новая плотина запрудила лес, и этим летом залитые водой деревья погибают. Бобры валят большие тополя вдоль края болота. Так они создают подводные хранилища веток на зиму. Когда я пробегаю мимо пруда, утки-каролинки проворно пробираются сквозь свежий покров из зеленой ряски, чтобы укрыться в затопленном кусте остролиста. Поспевшие ягоды уже красные – сигнал для перелетных птиц. Каролинки обустроили поблизости гнездо – во впадине, выдолбленной хохлатой желной, и в течение нескольких часов после вылупления утята, как шарики для пинг-понга, выпрыгивают из гнезда наружу. Природа наделила их способностью прыгать в высоту. Семейка молодых уток-каролинок живет здесь с весны. В мае они были крошечными пушистыми цыплятками; теперь все уже выглядят взрослыми.
Через каждые несколько шагов на ветвях деревьев вдоль дороги мне попадаются листья, объеденные гусеницами. Раньше я замечал помет гусениц на гладком дорожном покрытии и, глядя вверх, находил больших зеленых цекропий и других мотыльков, которые теперь окуклились, чтобы пережить зиму в спячке. Сейчас гусениц почти нет, зато скоро, когда начнет опадать листва, на виду окажутся незаметные летом гнезда зарянок и виреонов. В бобровом болоте уже пожелтели засыпающие клены. Эти погибающие деревья достигли зрелости раньше остальных, зато теперь они вызывают восхищенные взгляды.
Я разогреваюсь. Мой шаг становится длиннее и свободнее. Я чувствую себя лучше, думаю яснее и вспоминаю давно забытые вещи. Сразу же за бобровым прудом я пробегаю мимо нависающего берега вдоль дороги; весной я нашел здесь гнездо бурого дрозда. Я видел темные глаза птицы, когда она, нахохлившись, наблюдала за мной. Сейчас гнездо заброшено – но в памяти возникают ярко-голубые яйца, голенькие розовые птенчики в легком белом пушке и неуклюжие пятнистые сорванцы, которые потом скакали передо мной на дороге.
Еще немного – и покажется буковое дерево. На дороге нет осколков скорлупы, указывающих на пиршество белок, так что, скорее всего, в этом году деревья не дали орехов. На другой стороне дороги растут старые широколиственные деревья, где я часто видел пеструю неясыть.
Еще несколько шагов – и будет поворот возле яблони, где олени иногда пересекают дорогу и где я однажды увидел двоих ковыляющих куда-то молодых бобров.
Далее идет ровный участок длиной немногим меньше километра. Я слегка ускоряюсь, стараясь представить в уме каждое мое движение. Удивительно, как сознательная визуализация работы тела влияет на бег. Двигайтесь плавно – в точности отмечайте, что делает правая сторона и чем в этот момент занята левая. Думая о том, что я делаю, я чувствую это, затем делюсь информацией с телом – и наоборот. Туда-сюда. Отлично – я понял! Как и большинство наших знаний, это во многом неосознанное действие.
У пруда возле фермы я отклоняюсь от курса и перепрыгиваю забор, чтобы посмотреть на лягушек и увидеть, много ли воды прибыло после недавних дождей. В прошлом месяце я слышал здесь древесных лягушек, а также видел норковых и зеленых лягушек. Словно охотник, исследующий вельд, я надеюсь на множество открытий на своем пути.
Снова бегу трусцой, поднимаю глаза на гору Кэмелс Хамп, затем спускаюсь по длинному склону к реке Хантингтон. Мне хорошо. Меня вдохновляют ожидание того, что таится за поворотом, воспоминания о прежних пробежках, а иногда и соблазн будущего марафона.
