Сказки для страшных снов

Амене карамбола инномачи

– Мама, мама, смотри, шарики, шарики раздают! Возьмём один, а? И вату, сахарную вату, мам!

Нарядная городская ярмарка гудела шарманками, кричала зазывалами, взрывалась музыкой и детскими голосами.

– Сеньоры и сеньориты, джентльмены и леди, бароны и баронессы, господа взрослые и господа детишки! Цирк Золотой Луны приглашает вас в мир волшебства и чистейшей магии! Единственное представление, всем на удивление! – кричал великан-ходулист в полосатых штанах и высокой шляпе, ловко приплясывая на журавлиных ногах.

Через толпу продирался толстый низенький человек. Самый обыкновенный дядька, потный и кислый. Но почему за ним тянулась живая гирлянда? Дядька ворчал и злобно сверкал глазами, отпугивая назойливых детей. Те робели и отступали на шажочек, но никакая сила на свете не могла оторвать их от чемодана. Ярко-розовый, истрёпанный, обитый по углам кислотно-жёлтыми треугольниками, выедающий глаза, как варёное яйцо. И в нём кто-то пел! Конечно, если вы взрослый и занятой, то вы ни за что бы не расслышали этот скрипучий, ворчливый голосок, завывающий без слов, будто в чемодан заперли ветер с дымовой трубой, чтобы ему не так скучно было. Но если вам отважные пять лет… тогда у вас просто нет выбора: шпионить за злым дядькой или вернуться к маме. Тут даже угроза получить по попе кажется небольшой ценой!

А толстяк вдруг встал и, швырнув чемодан оземь, рявкнул:

– Кыш, вы, отродье!

Ребятня так и бросилась врассыпную. Лишь маленький разбойник Арчи притаился за будкой с сахарной ватой и огромными глазами смотрел, как противный мужик, не заботясь ни капли о розовом шёлке, пинает чемодан и орёт на него неразборчивую абракадабру. А потом он отлепил один из уголков, и мальчишка поклялся бы ржавой старинной монетой, закопанной под плакучей ивой на заднем дворе, что оттуда высунулась крохотная зелёная ручка и выхватила кусочек сахара из рук дядьки.

– Арчибальд Броуди! – гаркнула над ухом мама, и это самое ухо вспыхнуло огнём. – Сколько раз тебе говорить, собака такая, не убегай, я чуть с ума не сошла! Какого чёрта ты творишь, тут кругом пьяные клоуны, лошади и слоны!

– Слоны?! – подпрыгнул Арчи, а мать уже тащила его, нелюбезно расталкивая любезных сограждан.

– Шевели штанишками, надо занять лучшие места, не то будешь сидеть в проходе или вообще на балконе!

Парнишка тревожно закрутил головой, но розовое пятно уже растворилось в разноцветном безумии вокруг шапито. Эх, мама, что ты наделала? А мать, как всех и всегда, обругала старого неопрятного билетёра в задрипанном малиновом камзоле, и разверстая пасть полосатого чудовища поглотила их.

Юный Броуди разрывался между ожиданием заветных слонов и мыслями о розовом поющем пятне. Что это было?! У кого бы спросить? Мать отвесит затрещину, отец презрительно усмехнётся… Плохо то, что никого рядом с Арчи не было, все разбежались, трусливые курицы! Надо было слинять от мамы, пролезть под полотном шапито, где-то же должна быть лазейка…

Хулиган Арчи грыз ногти и елозил на жёстком сиденье. Он даже не подозревал, что за кулисами, где пудрятся пьяные клоуны и маленькие китайские акробатки натягивают полосатые трико, сверкают в пыльной полутьме три пары жёлто-золотых глаз. Одна пара пристально следит, как набивается публикой зал. Вторая пара то гаснет, то вспыхивает за стойкой с костюмами. А третья… а где же она? Вот ведь проныра! Ах, вот же он, обладатель шершавой кожи и прозрачных крылышек, длинным когтем портит защёлки реквизита для фокусов! Секунда – и никем не замеченный в сосредоточенной суете наш взломщик исчезает под изумрудной попоной слона. Слон ёжится, перетаптывается, но заговорщика не выдает. Его нервирует только нарастающий гул толпы, а толпу нервирует ожидание начала шоу…

«Та-та-та-да!» – оркестр взорвался, как забродившая бочка пива, и вылил на публику буйную музыкальную пену.

– Дамы и господа, леди и джентльмены, почтенная публика! – отчаянно пыжился конферансье, но «почтенная публика» продолжала шуршать закусками, ржать и болтать так, что всё сливалось в одно большое: «Тралалалала, ахахахаха, быр-быр, бабадаадааамм!»

Что тут можно было сделать? Этот город видел всё. Антрепренёр отчаянно вглядывался в тысячу пар глаз одного скучающего существа. И всё больше понимал, что ему нечего здесь ловить. Парад полуголых танцовщиц? Пфффф, даже свежие сплетни соседки увлекательнее! Танцующие пудельки, лошадь, умеющая считать? Верните мне мои деньги, я лучше в ближайшую пивнуху их отнесу! Клоуны, выставляющие посмешищем случайного бедолагу из зала? Ну-ка, ну-ка, да этот недотёпа бывший помощник мэра? А вот это уже интересней! Пожалуй, это мы бы глянули на бис!

Вслед за полусмешными клоунами конферансье шёл на манеж как на плаху. Растянул рот в фальшивой улыбке, сообразил, что это не то, поменял маску на «Мистер Таинственность» и вознёс, как молитву:

– Дамы и господа, маленькие леди и юные джентльмены! Приготовьтесь к настоящему чуду!

Дамы и господа прохладно вперились в прощелыгу. Дети хихикали, стулья сиденья скрипели под уставшими задами. Публике по-прежнему слышалось ниочёмное «блаблабла, тратата!»

– Встречайте бурными аплодисментами! Маэстро Дормиро Иеронимус Бласт!

Конферансье поспешно ретировался и на арену чинно прошагал… тот самый злобный толстяк! Теперь его пузо туго обтягивал бархатный, красный пиджак с золотыми пуговицами, на шею он навертел шёлковый изумрудный шарф. Подкрасил рожу и надел расфуфыренную шляпу, так сразу и не узнать – но вот же, волочет говорящий розовый чемодан!

– Это он!!! – заорал Арчи в третьем ряду, не нарочно тыкая в спину впереди сидящего джентльмена.

– Арчи! – больно дёрнула его мать за плечо. – По шее давно не получал?!

Мальчишка зажал себе рот рукой и уставился на арену во все глаза. Маэстро поставил чемодан на тумбу, сделал многозначительное лицо, воздел руки. Чемодан зашатался, дёрнулся и поднялся в воздух. Публика не спешила одобрять, мол, здоровей видали.

Дядька недовольно зыркнул по рядам и, выделывая пассы, толкал розовый ящичек то вперёд, то назад, не прикасаясь. А сам всё на публику косился. Вялые хлопки, скучающие лица… У великого маэстро явно всё шло не по плану! Он напыжился, как помидор и, закатив глаза, зычным голосом понёс несусветную тарабарщину:

– Амене карамбола инномачи, игнорабичи бадаракабас!

Чемодан грохнулся на песок. Дядька открыл глаза и, тяжело дыша, склонился над проклятым реквизитом. «Ну, давай же, давай!» – шёпотом заклинал он. Чёртов ящик не отвечал долгую секунду… две… И вдруг подлетел, распахнулся, и рычащий зелёный вихрь вцепился артисту в лицо! Дядька заорал не своим голосом и заметался по арене, брыкаясь и визжа. Во все стороны летели брызги крови, клочки шейного платка, пуговицы… Публика вопила, женщины визжали, хохотали дети, кто-то швырнул на арену пакет попкорна! Аппетитные комочки моментально пропитались красным. Под смех и улюлюканье довольной толпы зеленая чучундра повалила горе-фокусника на песок и одним размашистым, точным движением оторвала ему голову. Кровь хлынула фонтаном прямо в чемодан. Похоже, он был безнадёжно испорчен…

Но шоу, безусловно, спасено! За кулисами дрессировщик слонов попытался рвануть на помощь, но антрепренёр решительно остановил смельчака, жадно всматриваясь в окоченевшие зрительные ряды. В воздухе звенел тяжёлый кровавый запах настоящего успеха!

А тем временем маэстро Дормиро Иеронимус Бласт или то, что от него осталось, в последний раз шаркнул ногами по песку и затих. То ли неизвестная науке обезьянка, то ли карлик слез с его безголовой туши, деловито отряхнулся, стащил с мёртвой головы цилиндр и, куртуазно отставив ножку в расписном сапожке, раскинул ручки, будто готовый принимать аплодисменты.

Повисла леденящая тишина. Можно было расслышать, как волоски шевелятся на руках тысячи зрителей. Лепрекон водил умилительно-зловещей мордашкой по рядам, и казалось, сейчас он скажет: «Вы, мадам, да, вот вы – выходите к нам, я распилю вас на части!»

– Какого… какого дьявола… Помогите, помогите ему кто-нибудь! – отчётливо шипел за кулисами укротитель львов. Зелёный карлик повелительно махнул в его сторону когтистой лапкой, и тот заткнулся.

Безобразник благодарно кивнул и ощерился в зубастой улыбке. Он раскланялся публике, сердечно прижимая к затянутой в расписную жилетку груди свободную зелёную ручку.

– Ап! – проорал он и жестом записного франта водрузил на рогатую голову намокшую шляпу. Кровавые струйки расползлись по его уродливой мордахе.

Толпа наконец вздохнула и взорвалась в чистом экстазе:

– Браво! Браво!!! – бушевали зрители, отбивая ладони в котлетки.

Громче всех орал маленький Арчи:

–Я знал! Я видел, я видел! Я знал!

Но его голосок потонул в восторженном рёве толпы…

За кулисами антрепренёр, чертыхаясь, ломился сквозь кучку обалдевших артистов, а конферансье лихо седлал белую красавицу-лошадь. Та встала на дыбы и попятилась. По форгангу, сминая всё в кашу, тараном пронёсся слон. Трубный рёв поглотил хохот и визг золотоглазых его укротителей.

Снегения

– По правде сказать, это я понаделала! – она махнула лохматой головой, улыбаясь во весь рот. Август проследил за её взглядом. Дорожка из мокрых следов тянулась от открытой двери к босым ногам девушки. Август открыл рот и забыл его закрыть. Он стоял как истукан и глядел на худенькую оборванку. В дрожащем свете свечи она казалась призраком или сном.

– Ты… – попробовал было подать голос парень, но воздух не шёл ему в горло, и он закашлялся. Девушка пожала плечами и склонилась над сундуком, полным колотого льда. Её длинные пальцы заскребли по кованной крышке:

– Ну, чего уставился? Помоги, что ли! – весело прикрикнула она, и Август наконец очнулся:

– Ты кто такая и какого… хм… что ты…

Не хотелось выражаться, как простолюдин, но ведь и настоящим дворянином он не был! Какой же тон подобрать? Заговоришь, как господин – обсмеёт, тоже мне, мусье, в подштанниках за три цента! А бранную и хлёсткую речь он пока ещё не освоил – всего пару месяцев дурные районы осваивает.

– В общем, отвечай, девица, что ты делаешь в моём доме, и кто дал тебе разрешение оставлять дверь открытой в такую позднюю осень!

По ногам и правда ощутимо дуло, но сдвинуться с места и закрыть дверь он не решался. Слишком уж всё это нелепо и неловко. Да он попросту идиот! Стоит тут, в халат кутается, физиономию гордую корчить пытается, а сам ни-че-го-шеньки не понимает! Девица не прекращала попыток забраться пальцами в ящик, ногти её скреблись, как у крысы под кроватью, брррр! Августа передёрнуло. «Господь Вседержитель, а что делать-то? Орать “помогите”? Против девицы?! Неуклюжая я кочерыжка, вот кто!»

– Да-да, я и говорю – осень, слава северным ветрам, ещё чуточку, и… а, не о том я! – замахала руками девица. – Так ты помогать мне будешь или нет? Смотри уже, сколько воды я потеряла, убить меня хочешь?! – взвизгнула она и уставилась на Августа огромными тёмными глазами.

– Да-да, сейчас, кхм, леди… Не знаю, к сожалению, имени вашего!

Девица фыркнула и закатила глаза:

– Уф, да нет у меня имени! И не будет, если ты мне сию же минуту не соизволишь помочь!

Она ехидно сузила глаз и изобразила корявенький книксен. Август прыснул на огонёк свечи, тот недовольно зашипел, но выдержал. Парнишка суетливо приблизился к девушке, она зашипела, точно как свеча и отшатнулась.

– Обалдел, с огнём ко мне лезть? – заорала она и ударила Августа в плечо, да так, что его прошило ледяной болью. Будто куском льда приложили.

– Да, кстати, а лёд тебе зачем? – рассеянно потирая плечо, спросил он. «Сильная какая!» – думал он, глядя, как девушка обходит сундук по кругу на длинных поджарых ногах. «И какая красивая!» Парень невольно залюбовался ею. Ладная, гибкая, по-кошачьи грациозная. Бледная, голубоватая в лунном свете из высокого окна кожа, огромные глаза, маленький, чётко очерченный рот кривится, губы кусает. «Фея!» – ахнул про себя Август и сделал к ней маленький робкий шажочек. Но тут же подпрыгнул, стопу обожгло холодной водой. «В лужу наступил, чёрт!»

– Ой, вы простите, миледи, я вам помогу!

Он нажал потайной рычажок, и ящик распахнулся. Девица вскрикнула, будто тот был полон несметных сокровищ.

– Но это же всего лишь…

– ЛЁД!! – выкрикнула девица и зарылась в него руками и лицом. Оторопевший Август замер, наблюдая, как фея запихивает в рот двумя руками льдины, крошит их зубами, облизывает пальцы, стонет и урчит от удовольствия, как бешеная кошка.

– А вы… – робко прошептал он, совершенно не уверенный, что собирается сказать.

– Угум? – буркнула девица с набитым ртом и повернула к нему кукольное лицо. – Ща, секунду!

Она заглотила ещё горсть мелкого льда и удовлетворённо осела на пол.

– Ну вот, теперь говори, чё ты там хотел?

– Я… да я, впрочем, так сказать, и ничего, – залепетал Август. А девица уже ползала на четвереньках вокруг него, возя ладонями по лужицам, и Август мог бы на Библии поклясться, что вода попросту впитывалась в её кожу!

Наконец девушка поднялась и встала перед Августом, отряхивая жутко рваное и пугающе неприличное короткое платье.

– Слушай, я тут пока, как у вас говорят, подзависну? – она панибратски ударила его кулаком в ключицу, и широкая улыбка феи-разбойницы озарила её лицо.

– А, да-да, разумеется! – проблеял Август. «Что я наделал?! Она меня ограбит и убьёт! Ма-ма…»

– Шикардос! – пропела девица. – Я только до первого снега, ага! – И ловко уселась нога на ногу прямо на ледяной сундук.

– Но, миледи, если вы не против, то я нуждаюсь в вашем ответе на один вопрос – почему вы выбрали именно моё скромное жилище?

– Ой, да тут всё просто! Ты представляешь, нигде льда нет!

– А… аааа! – многозначительно протянул Август, ни черта не понимая.

– Ну а мне ж до снега протянуть как-то надо! Уже вон как подтаяла, видал, лужищи? Непруха, да?

Август только кивнул в ответ. Чурбан-чурбаном! А она такая необыкновенная! Грубая, простая, но это самая настоящая из всех девушек! Ни в какое сравнение с безжизненными манекенами – куклами с шёлковыми мозгами в фарфоровых головах из его прошлой жизни!

– Да, полагаю, в округе сложно встретить человека, занятого научной деятельностью, кому бы ещё мог понадобиться лёд в доме!

– Да держат они его в погребах, я ж чую, съестной запах так и прёт из-под земли, да как до него просочиться? Думала, помру и зима меня не заберёт, как вдруг!.. – она вскочила с горящими глазами и, воинственно откинув тёмную прядь с лица, прихлопнула тонкой рукой свечу. – Шшшш, то-то же!

Август хотел был испугаться, но передумал. В свете полной луны свеча была не нужна. Он и без огня на неё засмотрелся… как она смеётся, как она глядит на него, ах!

– В общем, подвалило мне снежочка, что ты на виду еду держишь, добрый ты, не прячешь, как другие!

– А как тебя зовут? – выпалил Август и смутился.

– Меня? – она задумалась, наморщив идеальный белый лоб. – Не зовут меня, вот всё жду, когда уже снег пойдёт.

– А лед почему ела? – не унимался проклятущий Августов рот, будто зажил самостийно.

Она расхохоталась так, что стёкла зазвенели!

– Ты дурак, что ли, совсем? – утирая слёзы, спросила он. – А что мне ещё есть-то, не капусту же с сосисочками!

– А почему нет… – пробормотал Август, смущаясь. Ноги у него уже совсем заледенели, но он забыл про открытую дверь. Он и себя самого забыл, всё на неё смотрел… Она вдруг вся напряглась, вытянулась и строго приложила к губам палец:

– Тихо!

Он послушно замолчал. «Не отпущу её, кто бы она ни была, женюсь, баронессой сделаю!» – уже крутились радостные детско-восторженные мечты.

А она подпрыгнула, крутанулась на босых пятках и подбежала к окну. То, будто только того и ждало – распахнулось под порывом ветра. Сквозняк прошёл волной сквозь всё тело Августа, он обхватил себя за плечи. Зубы стучали, но он всё равно сказал:

– Ты выйдешь за меня?

– Что? – она обернулась, рассеянная и мечтательная. На волосах её оседали первые роскошные снежинки. – Снег! Снежочек мой, мать святая Туча! – пролепетала она нежно, как ребёнку. Про Августа она, похоже, уже забыла. Высунулась в окно, руки тянула, ловила белый холодный пух.

– Пожалуйста, прошу тебя! —выкрикнул Август и протянул к ней руки. А она… она уже вскочила на окно, застыв на мгновение. Он успел только сделать два шага, как она раскинула руки, подняла голову, глубоко вдохнула, захохотала неприрученной птицей и…

– Нееееет!!! – заорал он, пытаясь ухватить её. Но она уже шагнула в густую кружевную мглу. Один прыжок – он у окна, едва сам не выпал, ухватился за подоконник, дикими глазами глядел, как она, фея, она, божество – растворяется лёгким призраком в воздухе, рассыпается сотней, тысячей снежинок…

– Снегения, тебя зовут Снегения! – прошептал он, и горячая слеза задрожала на его длинных ресницах. Большая, пушистая снежинка закружилась, упала на его приоткрытые губы и растаяла единственным её холодным поцелуем.

– Снегения! – закричал он, отчаянно и горько. Лёгкий порыв ветра, играя, закружился белым вихрем. Август отчётливо разобрал тихий, прохладный шёпот: «Снег не любит, не плачет и не ищет самого себя! Прощай…»