Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
7
Вскоре наступает время ужина. Я объясняю девочкам, что мне нужно разобрать вещи и переодеться и поэтому я догоню их позже. По правде говоря, я хочу остаться наедине с коттеджем.
Я стою в центре коттеджа и оборачиваюсь, впитывая в себя обстановку. Мне кажется, что он изменился. Он стал меньше и теперь похож на купе поезда Париж – Ницца, в котором мы с Марком однажды провели бессонную ночь. Но остается в «Кизиле» и что-то неизменное. У него тот же запах. Сосна, влажная земля, дым. Третья половица у двери по-прежнему скрипит. На раме вокруг единственного окна по-прежнему видны следы синей краски. В коттедже есть что-то необычное – я заметила это еще в первый раз.
Я вспоминаю голоса девочек. Они эхом возвращаются ко мне. Случайные обрывки, напрочь забытые мной до этого дня. Эллисон напевает «Я чувствую себя красоткой» и пританцовывает, рубашка ей слишком велика. Натали сидит на самом краешке кровати и мажет ноги каламином.
«Эти комары вообще на мне помешались, – говорит она. – Их что-то привлекает в моей крови».
«Мне кажется, ты придумываешь», – отвечаю я.
«Так почему они жрут меня, а не вас?»
«Ты потеешь, – легко заявляет Вивиан. – Насекомые обожают пот. Так что мажьтесь дезодорантом».
В моем кармане звонит телефон, и я возвращаюсь в реальность, пробуждаюсь от мрачного сна. Это Марк. Он пытается позвонить мне по видеосвязи, и я сильно сомневаюсь, что у него что-то получится.
– Привет, Вероника Марс! – говорит он, как только я нажимаю на «Ответить». – И как твое расследование?
– Я только приступила.
Я сажусь на кровать и вытягиваю руку, чтобы Марк видел мое лицо. – Не могу долго говорить. Тут просто ужасно ловит.
Марк драматично хмурится в ответ. Он стоит на кухне своего бистро. Я могу разглядеть блестящую стальную дверь морозилки за его плечом.
– И как тебе лагерь «Кристал лейк»?
– Ну, я пока не нашла ни одного убийцы в маске.
– Думаю, это плюс.
– Зато я живу с тремя подростками.
– И не в домике на колесах, – говорит Марк. – Ну и какие они?
– Ну вообще они довольно прикольные, но мне кажется, что это слово устарело.
– Оно не выходит из моды. Это как классическая пара джинсов. Или водка. Ты что, сидишь на двухъярусной кровати?
– Угу, – отвечаю я. – И да, она очень, очень удобная.
Марк тут же приходит в ужас:
– Господи боже. Прости меня. Это же я убедил тебя поехать.
– Неправда, ты лишь слегка меня подтолкнул.
– Если бы я знал, что там спят на двухъярусных кроватях, я бы молчал.
На мгновение картинка исчезает, а потом лицо Марка расплывается в пикселях.
– Я тебя очень плохо слышу, – говорю я.
Дело в моем телефоне. На экране исчезла последняя полоска, а Марк замер в причудливой размазанной абстракции. Но я все-таки его слышу, хотя и через слово.
– Ты… погулять… скучай… ладно?
Телефон сдается, звонок обрывается. Вместо лица Марка я вижу свое собственное отражение. Смотрю на себя и удивляюсь. Я выгляжу усталой и истощенной. Понятно, почему Миранда решила пошутить про мой возраст. По сравнению с ними я кажусь старой бабкой.
В этот момент я задумываюсь, как бы выглядели девочки, доживи они до сегодняшнего дня. Эллисон, наверное, была бы милой и невысокой, совсем как ее мама. Несколько лет назад я видела ее в новой постановке «Суини Тодда». Весь спектакль я просидела, думая о том, стоит ли в ее гримерке фото Эллисон, вспоминает ли она о ней, грустит ли.
Натали точно была бы в прекрасной форме, потому что занималась бы спортом в университете.
А Вивиан? Осталась бы такой же. Худой и стильной наглой красоткой. Я представила, как она появляется прямо передо мной, смотрит оценивающе и заявляет:
– Нам надо серьезно поговорить. Про твою прическу и твои шмотки.
Я засовываю телефон обратно и открываю чемодан. Переодеваюсь в шорты и форменное поло. Я получила несколько штук по почте еще пару недель назад. Все остальное надо запихнуть в ящик. Даже тот не поменялся с прошлого раза: на атласной обивке видны серые разводы.
Я закрываю крышку и пробегаю по ней пальцами, чувствуя неровности и зазубрины. Крышка испещрена вырезанными именами. На память мне приходит еще кое-что. Первое утро. Я склонилась над ящиком и держу тупой карманный нож.
«Вырежи свое имя», – торопит меня Эллисон.
«Так все делают, – говорит Натали. – Это традиция».
Я решила не нарушать сложившиеся правила и вырезала на темном дереве две буквы:
ЭМ
Вивиан все это время стояла рядом и мягко подбадривала меня: «Оставь свой след. Пусть все знают, что ты тут была. Что ты существовала».
Я смотрю на другую половину, на два ящика, принадлежавших Эллисон и Натали. Их имена почти стерлись и не выделяются среди других. Я двигаюсь к четвертому ящику. Вивиан вырезала свое имя прямо по центру и не поскромничала. Буквы выделяются на фоне других. Они огромные.
ВИВ
Я открываю его. Я знаю, что он принадлежит Миранде, что я не найду одежду Вивиан, ее принадлежности для рисования и пузырек духов «Обсешн». Вивиан клялась, что привезла его, чтобы маскировать запах спрея от насекомых.
Там и правда лежат вещи Миранды. Майки в обтяжку, кружевное белье, совершенно не подходящее для лагеря. В углу – на удивление внушительная стопка книг в мягкой обложке. Я вижу «Исчезнувшую», «Ребенка Розмари» и несколько детективов Агаты Кристи.
Обивка, впрочем, такая же. Бордовый атлас, как и в моем ящике. На нем нет разводов, но зато имеется прореха длиной сантиметров в пятнадцать. Она бежит по левой стороне сверху вниз, и изнутри торчат перья.
Это был тайник Вивиан. Там она хранила подвеску в форме сердечка, которую снимала только на ночь. Золото и маленький изумруд по центру.
Я узнала про тайник, потому что случайно увидела, как Вивиан прячет украшение в первый же день. Я сидела у своего ящика и искала зубную щетку. Она встала на колени и сняла цепочку с шеи.
«Какой красивый, – сказала я. – Семейная реликвия?»
«Он принадлежал моей сестре».
«Принадлежал?»
«Она умерла».
«Извини». Я заволновалась. Я никогда не встречала людей, у которых умерла сестра. Я не знала, как себя вести. «Я не хотела тебе напоминать».
«Ты не виновата, – сказала Вивиан. – Я сама завела эту тему. Да и вообще, про такие вещи говорить нормально. Ну, так считает мой психолог».
Я заволновалась еще сильнее. Мертвая сестра и психолог? В моих глазах Вивиан мгновенно стала кем-то вроде экзотического зверя.
«А что с ней случилось?»
«Она утонула».
«Ой», – сказала я и замолчала в удивлении.
Вивиан тоже не проронила ни слова. Она засунула пальцы в прореху и спрятала украшение.
Я смотрю на старый тайник и тереблю свой браслет. В отличие от Вивиан, я никогда его не снимаю – ни на ночь, ни в душе, ни в мастерской. И это заметно. На каждой птичке есть царапины, похожие на шрамы, а клювы перепачканы краской.
Я вытягиваю руку и залезаю пальцами в прореху. Ткань щекочет запястье, а я шарю по крышке. Вряд ли там что-то будет. И я точно не найду кулона. Вивиан уходила с ним из коттеджа. Я шарю в тайнике, потому что хочу убедиться в том, что здесь не осталось ни единого следа Вивиан.
Я ошибаюсь.
В самом низу есть что-то, засунутое между деревом и обивкой. Это кусок бумаги, сложенный пополам. Я пробегаю пальцами по сгибу, чтобы понять, насколько он длинный, а потом подцепляю его за край и вытаскиваю на свет божий.
Бумага потемнела от времени. Оттенок неприятный, напоминает засохший желток. Лист хрустит. Я разворачиваю его – и вижу фотографию, которая кажется еще более старой.
Вначале я изучаю снимок. Такой скорее найдешь в музее, а не в летнем лагере. По краям она истрепалась. Цвет – сепия. На ней изображена молодая женщина в простом платье на фоне голой стены. Женщина слегка повернулась, поэтому видно, что по ее спине бегут длинные темные волосы.
Она прижимает к груди серебряную щетку для волос так, будто это нечто ценное. Жест кажется мне милым, хотя можно предположить, что женщина так сидит из тщеславия. Она целыми днями расчесывает волосы невероятной длины. Распутывает узлы, приглаживает пряди. Но приглядевшись к ее лицу, я понимаю, что вряд ли она таким занимается. Она должна быть расслабленной, но я вижу, что ее губы плотно сжаты. Она напряжена. Ее глаза – темные и дикие. В них грусть, одиночество и что-то еще. Что-то хорошо мне знакомое.
Горе.
Я смотрю в эти глаза, и они кажутся мне родными. Я видела это выражение на своем лице, когда покидала лагерь «Соловей».
Я переворачиваю фотографию и вижу, что на обороте написано имя.
Элеанора Оберн.
У меня возникает масса вопросов. Кто эта женщина? Когда был сделан снимок? Откуда он у Вивиан? Почему она спрятала его в ящике?
Страница не дает мне ответов. Складывается впечатление, что это листок из чьего-то блокнота. На нем лишь грубый набросок. Я вижу бесформенное пятно, слегка напоминающее огурец из узора бута. Вокруг – сотни быстрых отметок, росчерком. Они сделаны в одно движение, быстрое и сильное. От одного взгляда на них у меня начинает болеть рука. Под огурцом, среди линий, я вижу несколько неопределенных форм. Это не круги, но и не квадраты. Левее изображен еще один кругоквадрат, побольше.
Я наконец понимаю, что это, и ахаю.
По непонятным мне причинам Вивиан нарисовала лагерь «Соловей».
В роли огурца выступает Полуночное озеро. Оно доминирует, оно притягивает к себе внимание. Росчерки – это абстрактный лес. Формы обозначают коттеджи. Их ровно двадцать, как и на самом деле. Большой кругоквадрат – это Особняк, расположившийся на южном берегу озера.
Почти напротив, на северном берегу, Вивиан нарисовала еще кое-что размером с коттедж. Нечто стоит около воды в одиночестве. Проблема в том, что на той стороне нет никаких строений. По крайней мере, я о них ничего не знаю.
Я ничего не понимаю. Я пытаюсь придумать, зачем Вивиан составила план, но мне в голову не приходит ни единой мысли. Она приезжала сюда три года подряд. Она прекрасно ориентировалась безо всяких карт.
Ведь это карта. Карта, на которой изображен не просто лагерь, но и озеро. Я вспоминаю вид со спутника. Полуночное озеро и его окрестности.
Я подношу рисунок ближе к лицу, стараясь рассмотреть другой берег. Неподалеку от загадочного строения я вижу кое-что, едва отделимое от росчерков.
Х.
Крестик маленький, но все-таки различимый. Он окружен треугольниками, напоминающими горы в изображении детсадовца. Вивиан нарисовала его с особым нажимом. Перекрещенные линии впились в бумагу, оставили след.
Значит, для нее это все имело значение.
Там расположено что-то интересное.
Я кладу фотографию в карту и прячу находку в своем ящике, думая о том, что Вивиан не зря так глубоко все это засунула.
Это был ее секрет.
А я отлично научилась хранить секреты.
Пятнадцать лет назад
– Тебе надо кое-что знать о лагере, – сказала Вивиан. – Никогда не приходи вовремя. Либо самой первой, либо самой последней.
– Даже в столовую?
– Туда – особенно. Ты просто обалдеешь. Все эти сучки с ума сходят при виде еды.
Это было мое первое утро в лагере. Мы с Вивиан вышли из душа и направились в столовую. Прошло уже пятнадцать минут с тех пор, как прозвучал звонок, но она не торопилась и шла ужасно медленно, взяв меня под руку.
Когда мы добрались до столовой, я увидела, что около здания ремесел и искусств стоит девочка с кучерявыми волосами. На шее у нее висел фотоаппарат. При виде нас в глазах у нее что-то мелькнуло. Узнавание? Тревога? Она быстро подняла камеру и прицелилась в нашу сторону.
– Это кто? – спросила я.
– Бекка? – уточнила Вивиан. – Не обращай внимания. Никто.
Она потянула меня вперед. Там, рядом с дымящимися подносами, стояли работники в сеточках для волос. Мы пришли последними, и очереди не было. Вивиан оказалась права. Не то чтобы я в ней сомневалась, конечно.
Позже нас пришла только улыбчивая рыжая вожатая. На ее рубашке было вышито имя «Кейси». Она оказалась невысокой – почти с меня – а ее фигура напоминала грушу, отчасти потому, что карманы шортов оказались чем-то забиты.
– Неужели это сама Вивиан Хоторн? – спросила она. – Прошлым летом ты сказала мне, что ноги твоей здесь не будет. Соскучилась?
– Как я могу упустить возможность испортить тебе еще пару месяцев? – отозвалась Вивиан и взяла два банана.
Один она положила на мой поднос.
– Эх, а я-то думала, что мне в этом году повезло.
Вожатая бросила на меня оценивающий взгляд. Казалось, она удивилась, что я была вместе с Вивиан.
– А ты новенькая, так?
Вивиан попросила две миски густой овсянки – и снова отдала одну мне.
– Эмма, это Кейси. Она тут раньше жила, сейчас работает вожатой. Проклятье всей моей жизни. Кейси, это Эмма.
Я подняла и опустила поднос, пытаясь помахать:
– Очень приятно.
– Это моя протеже, – сказала Вивиан.
– Ничего себе, – Кейси снова повернулась ко мне и похлопала меня по плечу, – Заходи ко мне, если влияние Вивиан станет совсем уж разрушительным. Я живу в «Березе».
Она прошла мимо – к кофейнику и тарелке с пончиками. Я успела заказать то, что хотела на завтрак, – тост и бекон. Вивиан смерила взглядом мои тарелки, но ничего не сказала.
Мы пошли мимо чавкающих и гремящих посудой девочек. Рассажены все были как в школе. Младшие с одной стороны, старшие – с другой. И в тот момент я поняла, что нахожусь не в своей возрастной группе. Несколько ровесниц посмотрели на меня с завистью. Вивиан вела меня к старшим. Она кому-то помахала и усадила меня рядом с Эллисон и Натали.
Я уже проснулась, когда они выходили из коттеджа в сторону душевых. Они пригласили меня присоединиться, но я осталась внутри, ожидая Вивиан. Я хотела, чтобы именно она научила меня азам. Эллисон и Натали напоминали мне славных девчонок из школы. Взрослая версия Хизер и Мариссы.
Вивиан отличалась от них. Я первый раз видела настолько прямолинейного человека. Я была застенчива, поэтому меня грело ее внимание.
– Утречко, сучки, – сказала она. – Как спалось?
– Нормально, – ответила Эллисон, поковырявшись в миске с фруктами. – А тебе, Эмма?
– Отлично, – отозвалась я.
Конечно, я соврала. В коттедже было душно и тихо. Я скучала по кондиционеру и звукам Манхэттена – раздраженно сигналящим машинам и сиренам вдали. В лагере шумели только насекомые да едва слышно плескалось озеро. Скорее всего, я привыкну и к этому.
– Как хорошо, Эм, что ты не храпишь, – сказала Вивиан. – У нас в том году храпели. Как будто корова подыхала.
– Да ладно, ты преувеличиваешь, – отозвалась Натали.
Перед ней стояли две порции бекона и остатки блинчиков с сиропом. Она вгрызлась в кусок бекона и продолжила:
– Ты просто злишься, потому что она тебе больше не нравится.
Я успела заметить, что между ними тремя установилась странные отношения. Вивиан была заводилой. Это очевидно. Натали, спортивная и слегка мрачная, сопротивлялась. Хорошенькая тихая Эллисон всех мирила. Уже тем утром она выступила в привычной роли:
– Расскажи нам про себя, Эмма. Ты же не с нами учишься, да?
– Конечно, не с нами, – отозвалась Вивиан. – Мы бы знали. Сюда ездит половина школы.
– Я учусь в «Дуглас-Академи», – сказала я.
Эллисон взяла кусок дыни и поднесла ко рту, а потом отложила.
– И как?
– Да нормально. У нас там одни девчонки.
– И у нас, – сказала Вивиан. – Я бы реально убила, только чтобы провести лето подальше от этих шлюх.
– Да зачем? – спросила Натали. – Ты и так делаешь вид, что половину из них не замечаешь.
– Да-да. А сейчас я делаю вид, что не замечаю, как ты обжираешься беконом, – быстро отозвалась Вивиан. – Продолжай в том же духе, на следующий год поедешь в лагерь для толстяков.
Натали вздохнула и положила недоеденный кусок на тарелку:
– Эллисон, хочешь?
Эллисон покачала головой и отодвинула от себя тарелку с фруктами:
– Наелась.
– Да я пошутила, – сказала Вивиан, явно раскаиваясь. – Извини, Нат. Серьезно. Ты выглядишь… нормально.
Она улыбнулась, и слово повисло в воздухе. Это было оскорбление.
Весь завтрак я следила за Вивиан и ела кашу, только когда она хватала свою ложку. Я не брала банан, пока его не взяла она. Она съела половину – я последовала ее примеру. Я даже не притронулась к тосту и бекону.
Я считала, что дело того стоит.
Вивиан, Натали и Эллисон ушли из столовой пораньше, чтобы подготовиться к уроку стрельбы из лука. У них был продвинутый уровень – только для старших. Я должна была держаться в своей возрастной группе. Я решила, что это будет ужасно скучно. Подумать только, что со мной сделала одна ночь в коттедже «Кизил».
Я снова прошла мимо девочки с камерой. Она вдруг встала прямо на моем пути, и я замерла на месте.
– Ты что делаешь?
– Предупреждаю. По поводу Вивиан.
– Что ты имеешь в виду?
– Не дури. Со временем она на тебя окрысится.
Я сделала шаг вперед, пытаясь выглядеть круто, как прошлым вечером:
– Да о чем ты?
Девочка с камерой растянула губы, но это была горькая ухмылка, а не улыбка. Она почти оскалилась:
– Узнаешь.
